и это был побег из дома \ где всё до тошноты знакомо \ бежал и падая на снег \ как будто был когда-то молод \ вот так же в пустоту и холод \ летел и это был побег

Они пытались представить любые исследования числа PHI и ряда Фибоначчи математическими хулиганством, которое якобы не имело никакого отношения к науке. Все эти закономерности в музыкальных тонах, в частотах обращения планет, в генетике, в импульсах головного мозга и сердца они не считали твердо установленными фактами, как будто другие факты были ими установлены более твердо и без погрешностей. Нет, наука скрывала истоки своего происхождения, число PHI и «божественную пропорцию» вовсе не по этой причине. Больше всего наука опасалась, что выращенный ею человек снова начнет замечать, насколько разумной и удивительно прекрасной была необъятная вселенная, неотъемлемой частью которой являлся он сам.

Что же это за имя, которое она сравнивает с благоуханным маслом? Кто же этот царь, который приводит её в покои свои? Он и пастух, и за трапезой царь, любимый, влекущий её в «дом вина». Она слышит его голос в горах, он «подобен газели// или же оленёнку», он «смотрит в окна» и вновь зовёт: «За мною иди!» (там же 2:4, 8-10)

Шломо исполнил свою важнейшую миссию — построил Дом Господу, дом, который спустя ряд поколений будет врагами разрушен. "Что за польза человеку от всего труда, что трудится он под солнцем?" (Коѓелет 1:3)
Но Храм не исчез. Построенный в слове он оказался долговечней сооружённого в камне.

...мудрец. Кого мы вправе наградить этим титулом? Как отличить мудреца от человека обычного? Царя от простолюдина — просто: атрибуты власти, свита, играющая его. А мудрец? Одно и то же разумеем, произнося «мудрость», «мудрец»? Ответ очевиден, и вывод напрашивается плачевный: мы обречены на субъективизм...

К концу 1917 года на счетах в западных банках у Сытина лежало целое состояние. В Европе – хватило бы и ему, и детям, и внукам. Но Сытин пять лет буквально выпрашивал у большевиков возможность работать на Родине. Безуспешно. Ссылки его на разговор с Лениным приводили к тому, что власти давали Ивану Дмитриевичу очередной шанс… беспрепятственно эмигрировать. Во времена нэпа Сытин стал даже покупать «доверие большевиков»: вкладывал в экономику СССР свои доллары. Кончилось это тем, что он умер в 1934 году не просто в забытьи, но и в бедности.