Литературная критика

Людмила Синицына из «Науки и жизни» отметила, что «Ганна взлетела звездой, когда приехала в Москву, потому что такой дар, который есть у неё, не скроешь: как ни пытайся быть скромнее, всё равно тебя заметят».

Дикинсон сама, душою раненой и трепетной, будто отражалась во всех явлениях и феноменах мира, и зеркала его колебались зыбко, но удерживал, удерживал поэт мгновения, чтобы не растерялись в вечности.
Тайна мерцает всегда...

Никогда ещё прежде у Баратынского сама музыка стиха не звучала так мажорно, открыто, светло, как здесь. Всё в этом стихотворении было необычно для поэта: и восхищение одним из достижений «железного века» – пароходом, и короткие, отрывистые фразы, придающие стиху напряжённость и динамичность, и какая-то безоблачная ясность и непосредственность чувства. Это опыт абсолютно новой поэзии Баратынского и, казалось, за этим брезжит новая страница его жизни.

От былой восторженности, экзальтированности не осталось и следа. «Хоть умереть бы!» – пишет он в письме другу. И трудно поверить, что это признание принадлежит тому же Бальмонту, который «в этот мир пришёл, чтоб видеть солнце».

Почти в каждом крупном русском поэте 20 века жил Иннокентий Анненский, жил и влиял на качество жизни и мысли. Этим в какой-то степени компенсировалась непризнанность поэта при жизни – реваншем грядущих голосов в поэзии, в которых звучали его интонации, его ноты. Оправдались его слова, сказанные в письме к другу: «Работаю исключительно для будущего».

Что только о вас не писали, о-о, «национальное достояние Швеции»! В 1991-м в вашу честь в Дании даже создали сорт роз Astrid Lindgren... Мировая звезда – и не просто какая-то там ледяная «звезда»: любимица, защитница, добрая фея! Сколько исследований вам посвящено, сколько опубликовано интервью, сколько снято фильмов… Зачем же ещё и автор этих строк перетряхивает детали, что тщится найти в том числе на Далагатан, 46? Почему гуляет да гуляет себе с экрана по стокгольмской вашей квартире?..

Каждого автора предваряет цитата из текстов самого Башлачёва, это служит своеобразным ключом ко всем представленным поэтам, помогает пристальнее разглядеть их образы через призму того, кем они были вдохновлены. При быстром перелистывании страниц цитаты мелькают словно некой лесенкой, помогающей подняться к памятнику самого, на мой взгляд, непостижимого русского поэта.

Кажется, что изначально в нём жили две поэтические сущности. Первая была живописной, вторая – идеологической. Он бы, конечно, никогда не согласился с определением «идеологический». Но «идеологический» здесь в смысле «принадлежащий миру идей», а не «относящийся к какой-то конкретной и узкой идеологии».

Говорят: «Писатель должен пострадать». У всех бывают трудные времена: вдруг теряешь равновесие, опора исчезает, тебя сбивает с ног (хочу отметить, что сейчас я улыбаюсь). Много вопросов к себе, к тому, что происходит вокруг, и почему. Каждый рассказ — это особая связь с космосом: туда направлялись все мысли и эмоции, а вселенная писала моей рукой мне ответ.

...такой калейдоскоп прозы «Стеклографа» предлагается вам к рассмотрению, а мне предстоит еще читать и читать, ведь это уникальное издательство дарит миру более 80 книг в год – за всеми новинками и не уследишь. Но мы будем очень стараться.

Ольга Балла: "...Языком этих мест мне выговаривалось и по сию минуту выговаривается самое коренное о жизни, смерти, смысле, надежде и безнадёжности, одиночестве и совместности и прочих экзистенциальных константах. Что до снулых коробок, в частности пятиэтажек, – это вообще область интенсивных проекций. Москва вся состоит из памяти: чем дальше, тем больше, это её основная материя; она вся жгучая, вся – текст, который состоит из подтекстов… вся из чувствительных нервных узлов, коснись любого – вся психосоматика содрогнётся. Вся Москва с Московской областью, особенно по Ярославской железной дороге, – моя персональная смысловая и эмоциональная история, личная экзистенциальная карта, постоянно подвергающаяся дорисовыванию и уточнению.