Комментарий | 0

Бесконечность …или долгая, долгая дорога в небо. (Продолжение 6)

 

 

 

4. 2 Истина как предчувствие. Очевидность невероятного  (продолжение) 

 

Кризис мировоззрения и иррациональное влияние

Кризис рационального мышления, который пришёлся на первую треть XX века, был одним из аспектов общего кризиса, но борьба с причинностью как проявлением бездушного механицизма на протяжении всего XIX столетия была лейтмотивом немецкого романтизма, ратовавшего за стихию жизни. Известно, что Шопенгауэр самонадеянно назначал время своих лекций на то же время, что и Гегель. Этот эксперимент кончился для него неудачей: Гегель был предпочтён, триумф не состоялся. По прошествии столетия итог, по-видимому, был бы не в пользу логики и диалектики. Социальные и политические потрясения только усугубили это положение вещей. На их фоне рационализм и реализм значительной частью немецкого общества воспринимались как главная причина бедствий. Сложилась уверенность в том, что общество живет неправильно, и только возвращение к стихийной полноте жизни спасёт его, вернёт на естественный путь развития. Удивляло другое: дух иррационализма витал не только над головами свободных философов, художников, писателей и поэтов, но и над головами учёных-натуралистов. Чрезвычайно популярная в эти годы книга Освальда Шпенглера «Закат Европы»,[1] не лишённая точных наблюдений и характеристик, но тенденциозно написанная, читалась и перечитывалась во всём образованном сообществе и только за 20-е годы выдержала более тридцати изданий. Торжество иррационализма казалось всеобщим. Пол Форман в статье «Веймарская культура, причинно-следственная связь и квантовая теория»[2] пишет: «Словно охваченные великим пробуждением, один физик за другим выступали перед широкой академической аудиторией, отрекаясь от сатанинской доктрины причинности и провозглашая радостную весть о том, что физики вот-вот освободят мир от ее рабства».[3] Неудача причинных объяснений в квантовой теории, сам факт обнаруженного квантово-волнового дуализма и переход к вероятностному описанию воспринималось как ещё один знак верности такой позиции. Иррациональность стихии должна была быть противопоставлена логике причинных связей, а статистическое и вероятностное описания представлялись единственно возможным научным подходом. Рихард фон Мизес в предисловии изданию своих лекций писал: «Каждый электрический, каждый тепловой, каждый оптический процесс является статистическим явлением и как таковой принципиально несовместим с концепцией причинно-следственной связи».[4] Так же этот уважаемый физик советовал сделать все возможное, чтобы попасть на волну будущего, заняться спекулятивным естествознанием, в частности теорией относительности и атомной физикой.[5] Причинность и закономерность воспринимались как нечто противоречащее природе, ниспровергались как нарушение естественной свободы. Судьба, а не бездушные причинные связи правят миром! Молодой Эрвин Шредингер в 1922 году провозгласил освобождение от предрассудка абсолютной причинности, выражая свои мысли буквально в моральных (квазиморальных у Формана) выражениях, по существу проецируя их на социальные отношения.[6] Макс Борн весной 1928 года, бичуя причинность как детерминизм, утверждал, что «такая концепция природы является детерминистской и механистической. В ней нет места свободе любого рода, будь то воля или высшая сила».[7] Примечательно, что крайность тотального механического детерминизма прошлого периода с его простыми и «очевидными» взаимосвязями заменялась противоположной крайностью, в основе которой была тёмная стихия и «наслажденье битвой жизни».[8] Из известных учёных против этих тенденций активно выступили только Планк, Эйнштейн и Вин. По мнению Формана причиной таких метаморфоз среди учёных-натуралистов было давление общественного мнения, увлечённого романтизмом.[9] Я упомянул бы и эмоциональную вовлечённость большой части самих учёных.

 

Эйнштейн, Бор и реализм

Авторы копенгагенской интерпретации, Бор и Гейзенберг, так же провозгласили торжество иррациональности и отмену закона причинности. Гейзенберг весной 1927 года пишет: «Поскольку все эксперименты подчиняются законам квантовой механики, ... квантовая механика окончательно устанавливает тот факт, что закон причинности недействителен».[10] На пятом Сольвеевском конгрессе[11] Макс Борн и Гейзенберг в совместном выступлении убеждали аудиторию (прежде всего Эйнштейна, очевидно к нему были обращены эти пассажи): «Каждое движение вперед в нашем понимании формул обнаруживало, что последовательная интерпретация квантовомеханического формализма возможна только в предположении фундаментального индетерминизма». И далее: «Истинный смысл постоянной Планка h состоит в том, что она дает универсальный масштаб индетерминизма, внутренне присущего законам природы, поскольку он обусловлен дуализмом волна — частица».[12] Как говорилось выше, поводом для подобных утверждений стала невозможность прогнозирования поведения квантовых систем опирающимся на причинность классическим методом. Уже в модели атома Бора предполагалась спонтанность изменение электроном разрешённой орбиты: мы никогда не знаем, когда это произойдёт. Правда, мы не знаем и то, насколько случайно это происходит. Можно предположить, что существуют некие не наблюдаемые нами процессы, которые и приводят к излучению кванта энергии. Таким образом, возможны два варианта: процесс действительно не детерминирован и всё происходит спонтанно, или же существуют некие скрытые от наблюдателя процессы, которые и определяют поведение системы. В дальнейшем вопрос о скрытых параметрах окажется в центре спора, и будет считаться, что доказательство их существования обоснует причинность на фундаментальном уровне. А пока всё говорило о том, что никаких таких связей нет, и был повод утверждать, что их нет вообще в принципе. В сложившейся ситуации вопрос защиты причинности был для Эйнштейна принципиален. Для этого необходимо было показать неполноту теории, столь явно игнорирующей причинные связи. Полная теория должна была подтвердить причинность, а, главное, реализм.

Споры продолжились и после конгресса. Эйнштейн настойчиво предлагал новые мысленные эксперименты, а Бор старался их опровергнуть. В 1935 году Эйнштейн в соавторстве с Борисом Подольским и Натаном Розеном опубликовал статью под названием «Можно ли считать, что квантово-механическое описание физической реальности является полным?»[13] Цель нового мысленного эксперимента заключалась в попытке доказать возможность определения параметров взаимодействовавших частиц косвенно. Зная параметры одной частицы, можно без вмешательства измерения судить о параметрах другой. Таким образом неопределённость Гейзенберга будет обойдена, существование неучтённых теорией параметров, доказано, а неполнота теории – обоснована.

С первых же строк статьи полемика выводится за рамки фундаментальных философских вопросов: «Любое серьезное рассмотрение физической теории должно учитывать различие между объективной реальностью, которая не зависит от какой-либо теории, и физическими понятиями, которыми оперирует теория».[14] Сам факт упоминания объективной реальности в статье, не претендующей на разрешение философских вопросов, говорит о настоящей озабоченности авторов. Однако слова из статьи были адресованы не только и не столько Бору, сколько его сторонникам и тем, кто считал себя таковыми.[15] Скомпилировать же мнение самого Бора из его высказываний вследствие его вольного обращения с терминологией – задача не тривиальная. В результате такого непонимания Бора обвиняли в приверженностях к буквально противоположным и несовместимым концепциям от материализма до идеализма.[16] Чаще всего ему ставился в вину позитивизм и инструментализм. Говорили и то, что Бор привнёс в науку мистику. Однако для самого Бора главный вопрос спора был не в реализме: эта проблема беспокоила Эйнштейна, но не его.[17] Онтологические темы Бора попросту не интересовали, не их он имел их в виду, когда защищал свою теорию. Скорее он был просто небрежен с соответствующими понятиями.[18] Так, делая доклад на конференции в Комо, для обозначения отсутствия классической предсказуемости он употребил слово «иррациональность».[19] Это было первое представление принципа дополнительности, и для многих новая теория вошла в научный оборот под флагом иррациональности. Однако впоследствии Бор довольно легко принял корректировку академика В. А. Фока в отношении причинности, согласившись в необходимости различать «лапласов детерминизм» и закономерность., понимая её в широком смысле слова.[20] Плохую услугу оказало ему и окружение, большинство из которого разделяли модные иррационалистические веяния, а позитивизм близкого ему Гейзенберга был перенесён на убеждения самого Бора.[21] Тем не менее, реализм позиции Бора, пусть и с оговорками, отмечают многие исследователи.[22] Эндрю Уитакер делает вывод: «Бор, по крайней мере, исходил из реалистической позиции».[23] Вполне справедливо отмечается его склонность к прагматизму, однако без прагматизма проблемы, стоявшие перед квантовой механикой вряд ли возможно было бы разрешить. Ситуация требовала компромисса, а компромисс – дело прагматическое.

В статье «Философия Нильса Бора», написанной его ассистентом А. Петерсеном, Бору приписана фраза: «Квантового мира не существует. Существует только абстрактное квантово-физическое описание». И далее: «Неверно думать, что задача физики состоит в том, чтобы выяснить, какова природа. Физика касается того, что мы можем сказать о природе».[24] Эту фразу обычно приводят как парадоксальную и обычно вне контекста. Однако сослагательное наклонение, употреблённое в предваряющих словах, указывает на то, что это лишь интерпретация взглядов Бора, и сам он так не говорил.[25] Действительно, ничего подобного в известных текстах самого Бора не обнаруживается.[26] «Парадоксальный вариант», согласно которому Бор отрицает реальность на фундаментальном уровне, я думаю, вообще серьёзно рассматривать не стоит. По крайней мере, в статье Петерсена говорится не об отрицании реальности на квантовом уровне, а о несуществовании квантового мира. Отрицание реальности на квантовом уровне – вывод из несказанного. Однако это спорная цитата нам пригодится в дальнейшем.

 Мировоззрение Бора было не столь экстравагантно, как это зачастую представляется. В действительности его волновала точность описания полученного опыта, того «что нами сделано и что мы узнали». По его мнению, привычный язык, выработанный в рамках классической науки, не был в состоянии отразить открытые фундаментальные взаимосвязи и требовал расширения понятий. И когда он призывал заново научиться употреблять понятие «реальность», сомнительно, что он имел в виду онтологический смысл термина. Действительно, что можно назвать реальностью в эксперименте, когда разделение на субъект и объект (измеряемое и измеритель) в квантовой механике принципиально неопределимо, при этом измеряемое и измеритель представляют по существу одно явление. Где проводить границу опыта не ясно, а от этого зависят выводы из эксперимента.

Подводя итог, скажем, что несогласие Бора и Эйнштейна было не в том, как устроен этот мир, а в том, каким должно быть его описание. Как этого бы не хотелось «зрителям в зале», на общефилософские темы оппоненты не спорили и вопросов онтологии не касались. Каждый был озабочен своим кругом вопросов, но на обсуждение их выносить не стремился. Тем не менее, очевидно, что для физиков важна отправная точка их поисков, и поэтому вопрос о реальности вызывает напряжённые споры. Однако эти споры касаются не устройства мира в широком философском смысле, а только «устройства» физической теории.

Спор Бора и Эйнштейна не был спором глухих, как это было в случае спора Эйнштейна – Борна о детерминизме (глухим там был только Борн). Это действительно спор разных позиций, разного понимания целей науки. И обвинения в консерватизме одной из сторон (Бор такие обвинения получал тоже) не отражают саму драму. Драма была в разнице взглядов на то, где мы можем провести «границу Невежества», если говорить словами Шредингера,[27] взглядов на то, «что является наилучшим возможным знанием объекта». Правота Эйнштейна была в стремлении задавать сложные вопросы, ответы на которые ещё не были даны, но в дальнейшем привели к значительному прогрессу и позволили совершить важные открытия.

 

Скрытые переменные, локальность и реализм

В своём ответе ЭПР Бор утверждал, что измерение действует не только на измеряемую частицу, но и на всю совокупность устройств мысленного эксперимента со всеми этими подставками, основаниями и т. д. Таким образом, измеряя параметры одной частицы, мы воздействуем не только на её параметры, но и на всю систему, в том числе и на параметры другой частицы.[28] Расстояние между частицами вообще не берётся во внимание, а вся установка рассматривается как единая система, одно явление, на которое распространяются все условия теории. Эйнштейн такой аргумент принять не мог, так как локальность взаимодействия была основой его аргумента и постулировалась как безусловная. Реальность «жуткого действия на расстоянии», как выразился Эйнштейн, надо было ещё доказать. Бор Эйнштейну по существу не ответил, но на этот факт никто особенно внимания не обратил, однако просто стали считать, что победа опять осталась за Копенгагеном. На добрые два десятилетия оспаривать теорию квантовой механики означало навлечь на себя «гнев богов» и прослыть чудаком и маргиналом. Только в начале 50-х годов американский физик Дэвид Бом[29] осмелился поднять перчатку и вернуться к ЭПР-аргументу, внеся в него некоторые изменения.[30] Правда с локальностью опять всё было плохо: введённый им квантовый потенциал не зависит от расстояния между частицами, и, таким образом, гарантирует нелокальность их взаимодействия.

Однако именно локальность беспокоила Эйнштейна в мысленном эксперименте 1935 года.[31] Казалось бы, когда-то взаимодействующие частицы, разлетевшиеся на значительное расстояние, не могут сохранять влияние друг на друга, и корреляцию их поведения можно объяснить только скрытыми параметрами. Джон Белл удачно привёл реальный пример судьбы двух близнецов, разлучённых ещё в младенчестве.[32] Сходство их поведения, привычек и предпочтений объясняются генами, которые выступают в роли скрытых параметров. Подобным образом могут быть объяснены и корреляции в поведении взаимодействующих ранее частиц. Если исключить скрытые параметры, то останется только «жуткое взаимодействие на расстоянии». Это уже мистика, а бог Спинозы и Эйнштейна, как известно, такие вещей не допускает: подобная взаимосвязь ставит под сомнение принцип локальной причинности. С лёгкой руки Шредингера это явление получило название «квантовой запутанности» (Verschränkung): «Если существует "запутанность предсказаний", то, по-видимому, это может быть связано только с тем, что два тела когда-то в собственном смысле слова составляли систему, то есть взаимодействовали и оставляли следы друг на друге».[33]

Скрытые параметры являются следствием теории возмущений, от которой как от аргумента тихо отказался Бор в связи со статьёй ЭПР. И здесь уместно сделать уточнение, что согласно квантово-механической теории другой параметр не то, что неизвестен, он не существует. Принято считать, что до измерения система находится в состоянии суперпозиции, то есть одновременно во всех возможный состояниях, описанных волновой функцией. Измерение приводит к коллапсу волновой функции. То есть из всех возможных состояний остаётся только результат измерения.[34] Ситуация, конечно, довольно странная, если считать её реально существующей. Уже одно это должно было вызывать желание добраться до истины, что же стало с другими параметрами.

Следующим, кто продолжил линию защиты реализма, был Джон Стюарт Белл. Он нашёл критерий, согласно которому можно было сделать выбор между квантово-механической теорией и теориями локальных переменных. Нет необходимости пытаться изложить здесь технические подробности, просто скажем общими словами, что выполнение неравенств Белла должно было подтвердить существование скрытых переменных, невыполнение – доказать, что никаких скрытых переменных не существует и причина корреляции в нелокальном взаимодействии связанных частиц. Но результаты экспериментов, которые технически стали возможны к концу 60-х, не опровергли, а наоборот, подтвердили теорию квантовой механики. «Мы считаем, что эти результаты являются убедительным доказательством против теорий локальных скрытых переменных», – утверждали экспериментаторы Клаузер и Фридман.[35] С тех пор было проведено ещё несколько серий экспериментов по теореме Белла, а в 2022 году Ален Аспе, Джон Клаузер и Антон Цайлингер получили Нобелевскую премию за их успешное проведение. Все они подтвердили невыполнение неравенств Белла и, соответственно, нелокальность. «Жуткое действие на расстоянии» существует!

 

О физике, которую мы не знаем

Безусловно, мы будем говорить не о физике, а о некоторых общих вещах, следующих из физических теорий и имеющих отношение к нашей теме. Мы просто попытаемся сделать выводы, из парадоксальных для обыденного восприятия фактов, которые считаются доказанными. Мы постулируем реализм в самом широком философском смысле[36] и как часть реальности неизвестный «объект X», который «не есть волна, не есть частица». Обратный порядок не мыслим, ибо принципы рассмотрения первичны, они не следуют из результатов экспериментов, а подтверждаются или не подтверждаются ими. Результаты, не подтверждающие принцип, не отрицают его, а говорят о более глубоких причинах, которые ещё только предстоит найти.[37] Это если быть последовательным реалистом.

Так же мы лишаем себя опоры знакомого нам из опыта макромира. Такое себе позволить можем, так как никаких экспериментов и расчётов производить не будем. Реальности может соответствовать один объект, а не набор зыбких призраков, сменяющих друг друга по нашей прихоти. В силу сказанного мы не можем считать объект частицей или волной, а так же волной и частицей, однако мы можем говорить, что объект являет нам признаки волны и частицы. По этим проявлениям мы узнаём его в макромире.

 

Неопределённость как аспект реальности

Конечно, такого не может быть, чтобы частица после измерения импульса лишилась своей локализации: была и не стала, оказалась  «нигде конкретно». Мы, наверное, её просто потеряли, параметры её стали нам неизвестны, скрыты за пределами эксперимента. С частицей, наверное, такое произойти не может, но перед нами объект, который только проявляет свойства частицы. В других обстоятельствах он проявляет свойства волны, а в реальности, по нашему убеждению, не является ни тем, ни другим. Нелокальность – это свойство волны, и тогда всё укладывается в логику поведения столь нелогичного объекта. Судя по всему, волновые и корпускулярные свойства нашего объекта – это всего лишь его проявления в макромире. Круги на воде. И проводя эксперименты, мы попросту получаем реакцию объекта на свои действия. А что там, «под водой»? Это похоже на правду: если мы получили один параметр, то другой попросту не существует, если осторожно – не имеет смысла. Ведь это только реакция объекта, реальные свойства которого нам не известны. Но если не существует второй параметр, существует ли тогда первый? Ведь он – не более чем реакция микромира на наши действия, его отклик, и без нашего вмешательства этого отклика бы не было.

Однако то, что эти реакции закономерны, говорит о том, что в микромире существуют закономерности. Тогда Бор, если он вообще говорил нечто-то подобное, прав: никакого квантово-механического мира нет. Есть микромир (то, что мы называем микромиром), его реакции на макроскопическое вмешательство, и наше описание этих реакций. Картина складывается, и это уже хороший результат: там, «под водой» своя жизнь, и мы не остаёмся в неведении о ней, любуясь «кругами на воде» и строя вполне правдоподобные и подтверждённые нашим посюсторонним опытом догадки. Δοκίμоς.

Получается, что в действительности тех параметров, о которых мы говорим, нет. Они существуют только как реакции на наши действия, имеют отношение к объекту, но его реальностью не являются. Реально существует объект, представляющий другой, неизвестный мир, построенный на неизвестных нам принципах. Но раз есть принципы, то возможно и их описание, однако в идеале способ описания должен соответствовать тому, а не нашему миру. Что мы знаем о нём? С макромиром мы объединены общностью природы, в которой сознательно участвуем. Благодаря факту, что мы макросущества, а так же накопленному опыту мы можем делать сравнения и выводы. Мы воспринимаем макромир как продолжение себя, но то, в какой форме мы причастны микромиру, не даёт нам никаких преимуществ: у нас нет той ариадновой нити первичных (обыденных) наблюдений, взяв которую мы могли бы разматывать этот клубок. Микромир в этом смысле для нас закрыт. А потому Бор, предлагая классическое описание для неклассических объектов, принципиально прав. Но вывод печален: единое описание оказывается невозможным.[38] По крайней мере, на сегодняшний день это так.

 

«Жуткое действие на расстоянии»

Куда большей загадкой, переворачивающей представления, является квантовая запутанность. Результаты экспериментов, проведённых по неравенствам Белла, поставили на выбор два парадоксальных ответа. Скажем словами самих экспериментаторов: «Из-за доказательств в пользу квантовой механики, полученных в результате экспериментов, основанных на теореме Белла, мы вынуждены либо отказаться от строгой версии критерия реальности ЭПР, что равносильно отказу от реалистичного взгляда на физический мир, или же принять какое-то действие на расстоянии».[39] Изначально постулировав реализм, мы свой выбор в пользу действия на расстоянии уже сделали. Но, принимая нелокальность, мы вынуждены по-другому взглянуть на окружающую нас реальность, точнее изменить свой взгляд на пространство, ведь нелокальность это независимость от положения в пространстве. Что такое пространство в отношении самой частицы? По крайней мере, эксперименты показали, что для «объекта X» протяжённости, пространства не существует. Для «объекта X» существуют только энергетические связи, в которых он участвует. В итоге дилемма выглядит так: принятие реализма исключает обыденное представление о пространстве, обыденное представление о пространстве исключает реализм.[40]

 

(Продолжение следует)

 

[1] Это название русского перевода. Немецкое издание носит название «Der Untergang des Abendlandes» – «Закат Запада».

[2] Полное название статьи: «Веймарская культура, причинно-следственная связь и квантовая теория, 1918-1927:  Адаптация немецких физиков и математиков к враждебной интеллектуальной среде». Paul Forman «Weimar Culture, Causality, and Quantum Theory, 1918-1927: Adaptation by GermanPhysicists and Mathematicians to a Hostile Intellectual Environment». Опубликована Historical Studies in the Physical Sciences, Vol. 3 (1971), pp. 1-115. Я натолкнулся на неё благодаря статье замечательного физика и последовательного борца за реализм Джона Белла о носках Бертлманна и природе реальности.

[3] Paul Forman, «Weimar Culture, Causality, and Quantum Theory», p. 80.

[4] Там же, p. 81.

[5] Там же, p. 49.

[6] Там же, p. 87. Что касается Шредингера, то этой болезнью он скоро переболел.

[7] Там же, p. 107.

[8] Строки из «Песни о буревестнике» А. М. Горького, который в молодости был под влиянием Ницше.

[9] «Предрасположенность немецких физиков к акаузальным – законам природы … возникла как форма приспособления к их интеллектуальному окружению», – пишет автор на странице 39. И в заключении: «Научный контекст и содержание, форма и уровень изложения, общественные мероприятия и выбранные средства для публикации манифестов против причинности - все это неизбежно приводит к выводу, что существенные проблемы атомной физики сыграли лишь второстепенную роль в возникновении этого беспричинного убеждения, что наиболее важным фактором было социально-интеллектуальное давление, оказываемое на физиков как на членов немецкого академического сообщества». Там же, p. 110.

[10] Там же, p. 105.

[11] Конгресс 1927 года у участников оставил неоднозначные воспоминания. Биограф Луи де Бройля Жорж Лошак, близко знавший учёного, писал: «Под прикрытием научных дискуссий проходила борьба за власть. На съезде доминировала школа Копенгагена, спаянная вокруг догмы, которая была для нее игрой цветов модернизма и неотразимой привлекательности отрицания и одновременно гордостью за превращение в победу всех неясностей и странностей теории». Луи де Бройль. Избранные научные труды, Том 1, «Становление квантовой физики» Работы 1921– 1934 годов, – М.: Логос, 2010. Вступительная статья Ж. Лошака, с. 92.

[12] М. Джеммер. «Эволюция понятий квантовой механики», с. 346.

[13] A. Einstein, B. Podolsky and N. Rosen, «Can quantum-mechanical description of physical reality be considered incomplete?» Physical Review, Volume 47, May 15, 1935, pp. 777-780. Статья на русском языке опубликована в 1936 году в журнале «Успехи физических наук», том XVI, вып. 4. стр. 440-446.

[14] «Any serious consideration of a physical theory must take into account the distinction between the objective reality, which is independent of any theory, and the physical concepts with which the theory operates». Указанная статья, p. 777.

[15] Интересное мнение об идеях Бора Эндрю Уитакера: «Эти идеи тонки, неуловимы и, возможно, даже неясны, поэтому неудивительно, что в течение многих десятилетий после 1928 года большинство физиков, заявляя о своем согласии с позицией Бора, на самом деле практически не предпринимали попыток понять ее». Andrew Whitaker. John Stewart Bell And Twentiethcentury Physics. Oxford University Press, 2016, p. 51.

[16] Обвинения в идеализме пришли из Советского Союза. В 1947 году в февральском номере журнала «Вопросы философии» была опубликована статья М. А. Маркова «О природе физического знания», излагающая принцип дополнительности. Статья вызвала непродуктивную полемику на тему соответствия взглядов автора марксистко-ленинской идеологии и надуманные обвинения в «физическом идеализме» и других смертных грехах. Дело закончилось разгромом редакции журнала и «разгромной» статьёй А. А. Максимова, который и начал эту полемику. Впрочем, вмешательство академика В. А. Фока, обратившегося к Л. П. Берии с письмом, остановило победное шествие идеологического обскурантизма, наступающего на этот раз на физику.

[17] «Для Бора философские проблемы не касались ни существования, ни реальности, ни структуры и ограничений человеческого разума. Это были проблемы коммуникации». А. Петерсен. «Философия Нильса Бора». Aage Petersen. The Philosophy of Niels Bohr, 1963, Bulletin of the Atomic Scientists, 19:7, р. 10

[18] Эндрю Уитакер в книге «Эйнштейн, Бор и квантовая дилемма» отмечает: «К сожалению, Бор иногда использовал вводящую в заблуждение терминологию…» Whitaker, Andrew. «Einstein, Bohr and the quantum dilemma». Cambridge University Press, 1996, p. 166.

[19] Там же, p. 173.

[20] Полемика имела место в феврале-марте 1957 года. Фок писал: «Нам представляется весьма неудачным принятое Бором употребление слова «причинность», которое как бы допускает противопоставление причинности и дополнительности, а затем и отрицание причинности. Необходимо ввести два термина, например, «лапласовский детерминизм», который означает убеждение в принципиальной возможности неограниченно точных прогнозов, и более общий термин «причинность» в смысле существования законов природы. Лапласовский детерминизм действительно опровергается квантовой механикой, причинность же полностью сохраняется, только ее выражение приобретает новые формы. «Успехи физических наук», 1958 г,. Декабрь Т. LXVI, вып. 4. с. 601.

[21] Эндрю Уитакер пишет: «Странно, что "смыкание рядов" за Бором в последующие годы, возможно, способствовало распространению идеи о том, что его позиция была лишь вариантом первоначального позитивизма Гейзенберга». Там же, p. 167.

[22] Э. Уитакер называет Генри Фолса, Дуглада Мердока, Джона Хоннера.

[23] Там же, p. 168.

[24] Aage Petersen. «The Philosophy of Niels Bohr», 1963, Bulletin of the Atomic Scientists, р. 12.

[25] «Когда Бора спросили, можно ли считать, что алгоритм квантовой механики каким-то образом отражает лежащий в его основе квантовый мир, Бор ответил бы (Bohr would answer)…» When asked whether the algorism of quantum mechanics could be considered as somehow mirroring an underlying quantum world, Bohr would answer, «There is no quantum world. There is only an abstract quantum physical description…» Дальше развивается мысль о создании адекватного описания.

[26] Whitaker, Andrew. «Einstein, Bohr and the quantum dilemma», p. 185.

[27] Шредингер в упомянутом цикле статей 1935 года писал: «У нас нет ничего, кроме нашей вычислительной схемы, чтобы указать, где природа проводит границу Невежества, т.е. что является наилучшим возможным знанием объекта». Э. Шредингер. «Современная ситуация в квантовой механике». Die Naturwissenschaften 49 (6. Dezember 1935), §6, p. 823.

[28] «…количество движения, передаваемое частицей диафрагме, а также и другим частям прибора, будет уходить в их общую подставку. Таким образом, в этом случае мы сознательно отказываемся от всякой возможности учитывать реакцию частицы на отдельные части прибора и принимать эти реакции в расчет в наших предсказаниях… ». Нильс Бор «Избранные научные труды» т. II – М.: «Наука», с. 183.

[29] С изрядной долей иронии можно было бы написать «бразильский физик». Фактически изгнанный из Соединенных Штатов за краткосрочные связи с левыми талантливый физик, ранее работавший с Оппенгеймером, вынужден был уехать в Бразилию и сменить гражданство. Дальнейшая его биография связана с Израилем и Лондоном.

[30] В эксперименте Бома измерялся не импульс и координата, а спины взаимодействовавших частиц.

[31] Статьёй, написанной Подольским, Эйнштейн был не вполне доволен, так как частное в ней заслонило главное. Или, как он выразился в письме к Шредингеру, «…основной вопрос похоронен под ученостью». Whitaker Andrew, «Einstein, Bohr and the quantum dilemma», p. 225.

[32] Эндрю Уитакер. Джон Стюарт Белл и физика двадцатого века. Whitaker Andrew, «John Stewart Bell and Twentieth-Century Physics». Oxford University Press, 2016, р. 213.

[33] «Besteht eine ,,Verschränkung der Voraussagen", so kann sie offenbar nut darauf zurfickgehen, dab die zwei Körper frfiher einmal im eigentlichen Sinn ein System gebildet, das heigt in Wechselwirkung gestanden, und Spuren aneinander hinterlassen haben». Die Naturwissenschaften 49 (6. Dezember 1935), §10, p. 827.

[34] Волновую функцию можно было бы считать условным математическим представлением, которое хорошо работает, но дело скорее в том, что призрак принципа наблюдаемости требует соответствия действительности теории и есть те, кто за тем призраком принципиально следует.

[35] Whitaker Andrew, «John Stewart Bell and Twentieth-Century Physics», р. 274.

[36] То есть мы согласны с мнением, что внешняя реальность существует и обладает определенными свойствами, независимо от того, наблюдается она или нет.

[37] Вероятно, так считал и Эйнштейн.

[38] Джон Белл в статье «Введение в вопрос о скрытой переменной» писал: «Возможность однородного описания мира является для меня главной мотивацией изучения так называемой "скрытой переменной". … Для меня возможность детерминизма менее привлекательна, чем возможность существования одного мира вместо двух». Ведь именно это главный мотив спора двух великих физиков. J. S. Bell «Speakable and unspeakable in quantum mechanics», Cambridge University Press, 1987, p. 30.

[39] J. F. Clauser and A. Shimony, «Bell's theorem. Experimental tests and Implications», Rep. Prog. Phys., Vol. 41, 1978, p. 1921.

[40] Цитированная выше статья Клаузера и Шимони предваряется таким выводом: «Выводы поразительны с философской точки зрения: либо нужно полностью отказаться от реалистической философии большинства работающих ученых, либо кардинально пересмотреть нашу концепцию пространства-времени». J. F. Clauser and A. Shimony, «Bell's theorem. Experimental tests and Implications», p. 1881.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка