Рейтинг публикаций

...Мы не улавливаем мириады жил, связывающих прошлое и будущее, ибо пропущены они аккурат сквозь наши тела и души, но всякая мелочь имеет подчас решающее значение…

Водка с волком, игры с тигром \ Лучше б зебра и жираф… \ Слева Ирод, справа Ирод, \ Посредине Голиаф... \\ В той компании и жили, \ Жили-были, выживали… \ Даже бешеных рептилий \ Кротостию побеждали, \\ Неизбежный пряча страх \ В несгораемых шкафах… \\ Эра каторжного строя… \ В бурях лжи – любовь и вера… \ Люди каторжного века, Комсомольских всяких строек, \ В дни беды, войны, тюрьмы \ Были люди – не как мы… \\ Наш удел – пустые вздохи, Им – свобода и венец, \ Людям каторжной эпохи, \ Людям пламенных сердец.

Орфическая поэзия не размещает человека в ту или иную конкретность: сама эта конкретность помещена в абсолютную ситуацию: жизни и смерти, демонического и божественного, природного и космического. Это не нами придумано.

Пришвин творил свой литературный эпос, и, обращённый в современность, какою бы она ни была, сияет он великолепием словесного многообразия и мудрыми мыслями метафизического злата.

Ночь. Луна. Немного вина. \ И на всех одна над нами Луна. \ Но у каждого в небе своя звезда. \ Своя. Единственная. Навсегда. \\ А Луна, единственная, одна на всех, \ аже летом блестит, как крещенский снег… \\ На нашей родной стороне Луны \ Через-чур тревожные гнездятся сны. \ А на другой стороне Луны \ Души прячутся от гражданской войны.

Они пошли по дорогам истории, разглядывая памятники, замершие словно актеры на сцене. Заходили во дворы архитектуры, развернувшиеся в пространстве, как декорация театра. Отдыхали в саду библиотеки, вкушая плоды с ее деревьев. Разглядывали картины на стенах галереи, рассуждая о характерах их персонажей. Они бродили, как бродит осень, желтыми листьями, шатаясь любовью, качаясь Венецией, и заблудившись на улице чувств – сверялись по карте разума, напоминающей узоры мрамора. Вечером сидели в кафе, обсуждая свои планы на завтра. Электрочастицы бежали по проводам к лампочкам, продлевая их мысли, упирающиеся в стену. Наступающая ночь была для них миром звезд.

"Радуйтесь. Это не намного сложнее, чем плакать. Если постараетесь, то вскоре сможете делать это без труда".

Переведи меня в иной контекст, быть может, в нем хоть как-то приживусь я, \ А в этом изнемог от бед и бегств, крадусь во тьме, от страха к стенам жмусь я. \ Там, в новом — свет и ясная печаль, нет, не фанфары, флейты, а не трубы, \ Степь серебрится, золотится даль, ребёнки не грубЫ, отцы не грУбы...

Так начался их странный роман. Если вообще эти болезненные надрывные отношения можно назвать романом.

…как-то понятно становится, что морально-этические аспекты сложно соотносятся с нагромождением технологий, так меняющих души, что они уже не могут глядеться в зеркало небес.

Не люди и не то, что с ними связано являются объектами исследования, а глобальные абсолютно автономные объекты. Так понятые объекты субсистируют друг с другом за пределами наблюдателя-человека. Для этих субсистенций люди не нужны, они им иррелевантны. Рефлексия по поводу людей (человека) является устаревшей экзистенциальной философией, которая продолжается не благодаря самой себе, а благодаря административному ресурсу, ангажированности или идеологическому регулированию.