Рейтинг публикаций

О человеке много сказано, но отнюдь не основное, которым является то, что он есть не что иное как информационно наиболее эффективный конвертер всего, воспринимаемого им, в текущее время. Человек оздает условия для изменения и развития в рамках собственного сознания, а также вместе со всем остальным меняющимся живым он удерживает мироздания от падения в небытие.

О нашем времени мне нечего сказать, \ Не то, что нечего, скорее неприятно, \ Оно, как кажется мне, слишком неопрятно, \ Противно, прикасаясь, осязать.

Во тьме, когда окрест не видно \ ни рук, ни ног, ни дрожи век, \ к нам пробирается неслитно \ сверхзвучный вечный человек. \\ Перебирает струны сердца \ арабской вязью нотный стан, \ ребристым кругом пышет меццо, \ пасётся ангелом баран.\\ (...) Ушная раковина ловит \ бессмертный трёп. Замри, пиит! \ Путь начинается с коровы, \ которая аят мычит. \ Планета в месяц завернулась, \ согрелся псом скрипичный ключ.\ Да-да, аула нет. Скрип стула \ тридцатилетний помнит путч. Оцепеневшими руками мир правит пробужденный слух, чтоб различать, где твёрдый amen, а где его беззубый звук. Заре навстречу, шагом мерным, с привычной дрожью тёплых век уходит утром нераздельно прикрытый ухом человек.

А уборочные дежурства в советской школе? После уроков мальчик и девочка назначались марафетить класс, как бы в виде семейной пары – с веником, тряпкой, совком и тяжёлым ведром с водой. А если ещё задерётся у напарницы подол от усердия – какая уж тут романтика! – хотя... Как-то попалась мне в пару одноклассница от природы хозяюшка, – всё она знала, умела и учила меня: «Нет, это не так надо делать» – и показывала как. Смели мы весь мусор в кучу, загоняем в совок. Осталась самая мелочь – а совок старый, погнутый – никак не зачерпнёт. Наставницу мою это ничуть не смутило. «А с этим вот как нужно... – размести!»

не слишком крепкий кофе и Российский сыр \ и больше ничему уже вовек не удивляться \ лишь подозвать танцующего в темноте паяца \ чтобы он суть своих движений пояснил...

…Дерзу Узала водил экспедицию по уссурийскому краю, раскрывая тайны духов, и дерева поднимались так высоко, что застили небо. Высоким оказалось и небо А. Куросавы: столь высоким, что никогда не поблекнет.

Облака — парусами, паруса — облаками, \ Всё сравнимо со всем, и друзья — со врагами, \ Даже горечь побед с пораженья усладой, \ Даже райская живность с исчадьями ада.

В аэропорту Аддис-Абебы меня встречал Вячеслав, который выделялся на фоне других высоким ростом и бледностью лица. На вид ему было примерно чуть больше сорока лет. Нас, туристов, было четверо: Антон − неопределённой профессии, лет тридцати красавчик с нарциссическими наклонностями, Людмила − юрист по профессии, лет сорока, приятной наружности с позитивным настроем, Алексей − пенсионер шестидесяти четырёх лет, подрабатывающий курьером, на первый взгляд большой зануда, и автор этих строк − работающий пенсионер шестидесяти восьми лет.

весенней опрессовки труб щемящая тоска \ нисколько аккуратный день собой не умаляет – \ как ледяной водоворот свой кружит танец в ванне \ так движется «по часовой» вальяжная Москва...

Я сижу на берегу и смотрю на Тартарский ручей. В ручье отражается небо. И теперь я смотрю на ручей и на отражение неба. Кто-то в просторах играет в чатрангу, вот и меня подняло спозаранку. И так мне исхоложено и отлажено хорошо, что я не знаю, где тут я, а где — мутный и трепещущий поток кое-где заплатанной, но чарующе гладкой ткани.

Ведь берега твои не на земле, \ и не в моей, как стрелка бога, мысли. \ Себе я снюсь в безбрежном серебре, \ там я стою на озаренном мысе.