Рейтинг публикаций

...Нетути там ни дендизма, ни снобизма, ни рагнарека. А гламур если и есть, то только с чьей-то заскорузлой точки зрения. И Данте с ушами, наполовину оторванными послесловием («Похоже, отдельные эпизоды у Крахта не только в определенном смысле соответствуют эпизодам ‘Божественной комедии’, но и выстроены в том же порядке») там нету. Вернее, есть, но не только там, растворенный как гумус: такова уж Фазеропа – она давно выстроена в том же порядке, что и круги ада.
О чем тогда эти книжки?

...мы все тут бессмертные и, как ангелы, безгрешные. Ангелы тоже бывают вооружены хорошо – и стрелковое оружие у них, и гранатомёты – в храм зайдите, посмотрите на иконы внимательно. И снабжение у них боекомплектом хорошее, по воздуху идёт. Так вот, силы у нас – немерено, потому что той силы своей мы и не знаем по-хорошему, кто эту силу мерял, кто её знает? Никто не знает, и не было ещё ничего такого, что мы бы сделать не сумели.

Поговорим, простите, о любви \ К трём апельсинам, нимбам или нимфе, \ К па де труа иль к юнойвизави, \ К идее равенства или о вечном мире. \\ О чём-нибудь, любовь ведь широка, \ Как Лебедев-Кумач, и необъятна, \ Как Волга — полноводная река, \ Впадающая в Каспий безвозвратно.

ОНА. После распятия мужчины-то разбежались все… Только женщины возле Него остались. И не говори, что и это исключение…

А дело все было в тюремном опыте поэта. Как вспоминал он потом в «Меньше, чем единица», тогда, в результате советских репрессий он понял великую формулу тюрьмы: недостаток пространства, уравновешенный избытком времени.

Несмотря на то, что и Горький и Амфитеатров – люди примерно одного поколения (Амфитеатров был старше Горького на шесть лет) и, принадлежавшие примерно к одной эпохе, которую мы сейчас называем «Серебряный век», внутреннее духовное различие между ними было огромным.

...лучшие поэты немецкого языка если не презирали Германию, то внутренне отторгались от нее. Гёльдерлин, Рильке, Целан... Из этой же когорты австриец Тракль, неизменно называвший нынешний род Запада падшим и растленным... (...) Первый считал свою душу греческой, вторые двое считали себя русскими поэтами, именно в силу этого коренного противостояния. Великий германский философ Хайдеггер (...) Его любимыми поэтами были все четверо названные. И кстати, сомневаясь, что европейцы его понимают и поймут (ибо трактуют его ложно), он заявил однажды, что поймут его вполне лет этак через триста в России. Почему в России?

В стране тем временем нарастали события, которые сначала казались радостными и обнадёживающими, но вскоре обернулись катастрофой.

Желтее желтизны и белизны белей \ Плывёт за мною вслед свирельный свет аллей, \ Не тёмных, бунинских, отчаянно других, \ Жизнь делящих, словно цезура, стих. \\ За светом — темнота, за темнотою — день, \ Ночами — немота, при свете — дребедень, \ Всё переменится: круги вместо углов, \ Без дребедени день, и свет совсем без слов.

(...) Мы плывём без руля и без паруса, \ без ума и без карты морей. \ Но под музыку Пресли и Штрауса \ нам прикольно скользить по стеклярусу \ наугад без окон и дверей. \\ Так неси нас вдоль вешнего мусора, \ вдоль сугробов, завалов, страстей \ под курлыканье, свисты и музыку, \ наш кораблик невзрачный, неузнанный, \ в мир иных, чем теперь, новостей!

– Меня полдороги несло ветром! Я как упала возле обсерватории, так меня и понесло. Мимо какого-то мужика несло, хотел он мне помочь, ветер поддал – только я его и видела. Она начала стягивать с себя через голову любимый зеленый свитер, и когда ее зеленые наполненные слезами глаза показались из-под него – она уже смеялась.
– Он ко мне руку тянет, а я к нему – а судьба нас раз-лу-чиила!
После пяти суток пурги остров потерял четверых...

Витя на «Электрозаводской» пересадку делает, ему до конца, до «Некрасовки», а на «Авиамоторной» к нему блондинка и заходит. До «Улицы Дмитриевского» вместе едут, а это 22 минуты! 22 минуты в наше время это уже не любовница, это серьёзней! С Ольгой-то он всего 14 минут проводил! Только один раз в тоннеле полчаса стояли, когда у них всё и решилось…