Жизнь как есть

Платонова Атлантида

Почему солнечные лучи, расходясь веером из-за туч, не выглядят параллельными? Если мысленно продлить их, светило окажется совсем невдалеке. Что-то там скрытно сгибается, преломляется, следует в русле физического «принципа наименьшего действия» – в своём собственном, а не в нашем понимании кратчайшим и должным путём.

То же при взгляде на историю общества: сколь для многих она магистральное шоссе с сетью укромных тупичков. И как им не чуять скорый конец пути: густеющие предместья – хибары, теплицы, дымящие трубы и терриконы, а раньше них огороженная ото всех оазисная чистота – коттеджи и дачи как родовые замки – и многоэтажные развязки дорог, и предвыборные щиты по обочинам «Все на борьбу с олигархами!», и сверкающая близость мегаполисного общежития... Чем же ещё оправдать века и скорбные вехи мрака, раздоров и притеснений всех тех, кому нужно-то вовсе немного, чтобы жить никого не стесняя?

Перевернём бинокль наоборот: как не разглядеть, что история наша – продолжение нашей же биологии, вознесённой кем-то подслеповатым на триумфальный постамент? Почему Маркс мог восхищаться учением Дарвина, не отметив радикального из него следствия: всякое органически-живое и даже набравшее человечьего разума движение так же в тренде своём хаотично-бесцельно, как и всё космически-косное? Ибо определяется одним твердолобым принципом: приспособлением себя исключительно к текущему (а не какому-то там будущему, кем-то планируемому или мечтаемому) состоянию окружающей среды. Как мог столь настойчиво липнуть ко всем социально озабоченным мозгам универсально-туманящее средство «гель Гегеля» – пустопорожний рекламный щит просвещённого прогресса? Какие там спирали, триады... – всё свежее и передовое, победивши и немного повластвовав, быстро сдувается до худшего и обречённого. Самая развитая демократия не способна на самое главное – стать реальной, управляющей обществом властью, а не шумной разногласицей, умело дирижируемой тёмными, себе-на-недалёком-уме скрытыми силами. Что говорить, – даже столь скромный и рассудительный современный призыв – введение «прогрессивного налога на крупный капитал», ради сдерживания роста мирового неравенства (см. об этом в книге «Капитал в XXI веке» Томаса Пикетти) вполне ожидаемо повиснет в воздухе и мало-помалу разделит судьбу давних людских утопий – фаланстеров и «городов Солнца». Крупные социальные бучи многим поперёк горла – однако же всё здесь давно и отменно устроено – и лишний пар понемногу свистит в локальных конфликтах и некритичных для властей уличных протестах. Идёт кое-где игра и покрупнее: от раздела масштабов влияний до призрака мировых войн, – но больше здесь льётся вода на колёса оружейных концернов, чем на преобразовательные и национально-культурные стремнины.

Толпы на улицах, бьющие витрины по всякому поводу – это те же ведь жители Древнего Рима, времён бесплатного хлеба и зрелищ: с подвозом первого и постановкой вторых чуть запоздали, – так можем и сами себе устроить зрелища – а сегодня ещё и с «селфи» на память. И вряд ли это упущение самых верхних и закулисных, – скорее их тайный дальнеприцельный замысел. Почему в развитых странах снижаются требования к начальному образованию? – ведь растут же таковые к образованию высшему? Но выпускников вузов тут же приставляют к настоящему, хоть может и странному на внешний вид делу. Разработай психотропный препарат для блокировки у людей рефлекса азарта – а потом засунь этот проект под сукно – не лишать же прибыли игорный бизнес! Земное ядро сплошь из жидкого железа и никеля – прикинь, как их можно извлечь, невзирая, что реально пока ещё нечем. На эти молодые фантазии субсидий «сверху» всегда достанет. Ибо прожекты сии нужны не для скорого дела, а чтобы держать наготове, на энергическом взводе тысячи способных, образованных и рвущихся к делу умов. Настанет урочный час – и вмиг станут они шестерёнками оружейных концернов или чего ещё там сверхприбыльного. А остальные... – да это лишь саранчовая тьма, и её образовывать – себе на проблемы. Побольше им каникул, послаблений на бакалавриате и поменьше физики и истории. Получив аттестат, пущай реализуют товары, развозят пиццы, модельничают перед камерой, моделируют модные шмотки, дрессируют хомяков для телепередач... «Я бы в кальянщики пошёл – кто меня научит?..» (почти из Маяковского) А вместо турпоходов по горам, с лишениями, мечтами и гитарой у костра, пусть побуянят, пожгут по улицам покрышки, поскандируют слоганы. Сколько там того ущерба, битого стекла – да смешно говорить...

Сколько писал я о том, разумея одиночных и мыслящих человеков: не чёрное безнадёжье вытекает из сих перспектив, а невиданное, хоть и личное, одиночное и латентное триумфаторство духа. Настоящие идеалы – это забвение будущего ради вневременного. В таком же ключе взглянём на историю и её условную «цель» – гармоничный мир меж человечеством и природой, материей. Хаотичная и бесцельная, к благим перспективам холодная, история движется – и куда же? Да в направлении таких вот сугубо одиночных – в каждом из мыслящих нас – и только в этом сходных мечтаний! Ведь не умеем мечтать о том вместе и вслух в одном созвучном аккорде, и претворяя тут же в дела. Не добиться нам от истории толку, как не вытащить воз из болота толпе лебедей, раков и щук. Уже не только повзрослели мы с нашей чудо-эпохой, но и порядком одряхлели – и поздно учиться жить и стремиться, не повесивши перед собой что-то почти мгновенно доступное. А выстраданная одиночная мечта всегда пребудет «собою, только собой» и внутри у себя безусловно успешной. Хотя анабиозом самосознания, но и апофеозом воплощённой духовности.

Впрочем, один момент выступает здесь из тумана. В пристальном взгляде на будущее теряем его различие с прошлым. Симптоматично, как издревле мешались в мыслящих головах образы-цели (те, что впереди) и образы-образцы (те, что позади). Первые – справедливые государства, должные к учреждению. Вторые – давно сгинувшие царства баснословного «золотого века». Полагая их достижимыми как будто бы целями, незримо сворачивали от них к образцам – и выходил от того не рецепт правильных действий, а «преданье старины глубокой» – идеал как он есть. Я как-то спросил об этих вещах в письме к одному одиночному мыслящему человеку. Ответом было: «Пусть каждый хранит в себе хотя бы личный свой идеал – а там будь что будет!» Вполне «утешительно», в высшем смысле конечно. Но с одной оговоркой: идеалам пристало не покоить нас, мыслящих, а только вечно тревожить. Что и наблюдаем в сознании античных творцов идеи «золотого века»: не только в общем-то равнодушны они к тому, что их ждёт впереди, но полагают фактичным (а может и справедливым?) своё неуклонное отдаление от некогда счастливой всеобщей жизни.

И что тут такого – потосковать хотя бы часок-другой, вспомнить хорошее, погулять на природе в благостной меланхолии? Ведь сколько значил «золотой век» для всей неспокойной, чего-то ищущей мировой культуры и вдохновлял её золотые страницы. Античность, ренессанс... – а сколь пронзительно всплывает эта старина в позднейших «литературных снах». Мечтается она Ставрогину накануне его страшного злодеяния с девочкой. Даже спасает от смерти замерзающего в горах героя из «Волшебной горы». Не говоря обо мне. Ну не всё же, в самом-то деле, одни лишь дела...

***

Так вот, уединюсь-ка я от всяких страстей, устроюсь-ка на своём диване, заварю-ка чайку, открою-ка банку сгущёнки и томик Платона...

Насколько мы не знаем, что с нами будет – настолько интересно бывает не знать это не в одиночку, а с кем-то ещё. Уж этот-то афинский антик не знал про это наверняка больше всех – столько насочинял о том красивостей, о всяком должном и справедливом. Но кое о чём умолчал – и неспроста. Исследователи подметили: описанная им в диалоге «Критий» пропавшая страна Атлантида какая-то пустынная. Где-то на бледном заднем фоне мелькает её история. Всё здесь как и везде: войны, победы, пленения, добычи – и от них могущественное царство, только невесть куда изошедшее. Остался от него один рукотворный пейзаж – застывший в недвижности натюрморт. Здесь нам будто исподволь внушают: вот так человек призрачно «подчинил» себе мир: потерпев поражение от делового и целевого своего бытия, сумел он о нём сочинить мечтательный памятник.

Внешний облик Атлантиды косвенно близок к невидимым глазом природным узорам, лишь приблизительно воспроизводимым в современных научных теориях. Автора и не видно за этими сухо-отчётными строками – но что-то причудливое читается между строк. Вроде того что неправильно людям жить целиком ни на суше, ни на море – но дóлжно им устроять людские обиталища на взаимных проникновениях того и другого. Здесь вода и твердь сочетаются всюду в равных долях – и одно тут же замещает противное, как скоро то силится преобладать. Через реки и проливы проложены широкие мосты – для чего? – чтобы провести по ним каналы как с пресной речной, так и с морскою водой. Вдобавок изрезать всякий канал молами и пристанями, а всякий сухой перешеек заливами и озёрами – со столь же сложной внутренней структурой. В пределе получаем известную в топологии (и видимо физически адекватную) конструкцию: всякая сужающаяся извилистая полоска на поверхности может сделаться границей не только двух, но и трёх, да и сколь угодного числа различных областей.

Таково роскошное градостроительство «золотого века», пейзажная форма для мечты о совершенной и во всём гармоничной жизни. Мне лично весьма по душе. Разве не здорово жить на краю сразу многих стихий? Хочешь – собирай грибы; хочешь – закидывай удочку, чуть ли не прямо с дивана. Или лежи себе на печи да ешь калачи – или на пляже, с видом на океанский прибой. Загорай хоть тысячу лет – и когда-то прибьют к тебе волны бутылку, обросшую мхом и ракушками. Да не пустую от пикников, а со старинной внутри философской рукописью под заголовком «Можно ли наш окружающий мир просто взять да и заключить в смысловые скобки?..»

***

Философия, скажу я вам, дело очень серьёзное. Поговаривали про одного философа, что вообще он не знал, что это значит – смеяться. Однажды пошёл он на прогулку вместе со своим приятелем и его женой. И втолковывая им свою философию, предложил для наглядности им троим изобразить в лицах Солнце, Луну и Землю. Выглядело это так. Жена приятеля была Солнце: она стояла на месте и вращалась вокруг себя (как любят женщины, разведя в стороны руки и прикрыв от неги глаза). Её муж был Земля: он бегал, вращаясь вокруг себя, вокруг жены-Солнца. А наш великий философ был Луна: он бегал, вращаясь вокруг себя, вокруг мужа-Земли, бегающего, вращаясь вокруг себя, вокруг вращающейся жены-Солнца.

Жалко, что не прогуливался рядом и не видел всё это великий режиссёр Федерико Феллини – он сумел бы такое вставить в свой фильм.