Рейтинг публикаций

И на стене холодной \ Проступят знаки ночи — \ Мир даст вам, что угодно, \ Взамен немного хочет: \\ Чтоб чаще замечали, \ Чтоб были рады, рады, \ Чтоб вы его прощали \ За то, что нет пощады, \\ За жуткий бег к могиле, \ За бесконечность далей, \ И лучше, чтоб любили \ (Но это в идеале).

.

Очевидно, что, не дав четкое определение понятию разума, нельзя ответить на этот вопрос. Можно лишь констатировать, что в известном нам бытии непрерывность и беспредельность проявляются отчётливо в математике, а даже в физике всему установлены пределы. Тем не менее, существуют и даже развиваются теории беспредельного развития человеческого разума, которые, по-видимому, поддерживает вера в непременное торжество разума над хаосом.

И у времени есть перевод, \ Но слова пребывают в движении. \ Пары сложатся в хоровод – \ Упростится до стихотворения. \\ И давайте смотреть на закат \ Как почти обещанье рассвета. \ В этом мире часы не стоят, \ И, наверное, ходят не в этом.

«Я сам не ожидал, как много можно сказать в нём <«Воскресении»> о грехе и бессмыслице суда», – писал Толстой 30 сентября 1898 года своему другу и стороннику, впоследствии – биографу Павлу Ивановичу Бирюкову.

Как любил я коридоры \ Полутёмной зимней школы \ В час шестой, после занятий! \ Звук раздастся одинокий; \ Кто-то гулкие ступени \ Просчитает каблуками – \ И опять темно и тихо… \\ В этот час я наблюдаю \ Сад, в сугробах, заоконный, \ Синий сумрак в белой раме… \\ Из натопленного класса \ Шумный ангел Боттичелли \ В зимний сад летит к Марии \ В потемневшую беседку. \\ Ни стекла не замечая, \ Ни за партой – третьеклашку.

...Яков Семёнович [Маркович] обижается на Зинаиду Гиппиус за то, что она ставит Аполлона Майкова выше Фета. «По каким критериям?» – возмущается Яков Семёнович. И сам же отвечает: – «Да очень просто. Майков был академиком, а Фет – член-корреспондентом. И не важно, что от А. Майкова осталась единственная строка («Весна! выставляется первая рама»), а Фет является одним из тончайших лириков в истории мировой литературы». (...) Не знаю, что и думать о мнении Якова Семёновича. Тем более что он заранее подстраховался, сразу продемонстрировав, что его оппоненты – литературная мошкара.

...содержательно каждое стихотворение – это конкретный случай проявления того Единого Всеобщего, что, по мнению поэта, проникает в нас и становится нашей жизнью.
(...) Переводчик просто обязан ориентироваться не на «школьный» перевод фраз подлинника, но на общее впечатление от текста («тон») и к этому общему тону (изображаемой действительности) подбирать новые слова на новом языке.

Вот уж заморозки. Осень, \ Вдруг, зимою обратилась. \ Ветер северный ударил \В ноздри свежею струёю \ И повлёк воспоминанья \ Ледяным хрустящим шлейфом. \ Словно Снежной Королевы \ Сани в выси пролетели \ Над вечерней черепицей; \ Будто девочка в шубейке \ Пальчики дыханьем греет, \ И бредёт, бредёт сквозь вьюги \ В царство Снежной Королевы. \ Там, во льдах застыло сердце, \ В лыжной шапочке, поэта.

Было утро, которое будто: \ не обильное небом, а скудное, \ заволоченное, замороченное, \ будто вышло на выброс, просроченное. \ Мне досталось оно не по внешности. \ Что ещё вам поведать о нежности?

Все скоротечнее \ паденье в Лету; \ но рядом – Вечное! \ И ставит мету. \\ Мальчик мой, не спеши \ в дерзкий полет, не сетуй, \ мол, слишком медлен миг. \\ Помни, что ждут в тиши \ сумерки и рассветы, \ книга, цветник.

Мне нравилось сидеть под столом. Я сел, как всегда: поджал ноги в коленях и обхватил их руками. Я посидел так одну только минуточку, а может, и меньше. И мне этого хватило, чтобы по-настоящему почувствовать, что такое карантин. Мне стало хорошо-хорошо. Так хорошо, что лучше не бывает. Я протянул руку к ножке стола и стал гладить ее пальцем: вверх-вниз, вверх-вниз…
На кухне работало радио. И там же что-то делала баба (она всегда что-нибудь делает). Скоро придет мама, и мы будем обедать. И всем сейчас хорошо. Как, оказывается, хорошо, когда всем хорошо.