Зима на подлёте
Сергей Бурлаченко (10/11/2023)
Зима на подлёте
Третье утро в белизне.
Землю октябрём промыли.
Крыши снегом обложили.
Знак посадочный зиме.
Виден двор-аэродром
На октябрьской топо-карте.
Ноябрю посадку дайте.
Декабрю свой эшелон
Дайте перед Рождеством
Верхний превратить в наземный.
Дымом трубным его встретим.
Ёлок огоньки зажжём.
* * *
Когда-то были кролики в сарае.
Жила кукушка хриплая в часах.
Тогда и папа мой был самый-самый,
И мама самой-самой, помню сам.
Стандартной жизнь была и дом стандартным,
Чтоб умещаться в голове моей.
Два дедушки, две бабушки, все рядом
На улице в два шага в Люблине.
В детсадике хлеб чёрный с рыбьим жиром.
Заманчивый с занозами забор.
И ночью в комнатушке, где мы жили,
За занавеской взрослых разговор.
Где кролики, сарай, часы, кукушка?
Где папа, мама, бабушки и де-
Душки? И всем и каждому послушный
Я, самый обалденный из детей?
Догадываюсь! Там, за занавеской,
На улице Ударников, ещё
Где не бывал, где мне пока не место,
Куда в занозах с рыбьим жиром не дошёл.
* * *
Шершавый, пахнущий чернилом,
Мостя жизнь гибельным настилом,
Глагол диктует «зачеркнуть»
Букв-карапузов погремушки,
Слов-инфанттериблов игрушки
И глотки фраз-верзил заткнуть.
Я ничего о них не знаю,
Хотя четвёртый год играю
Сам в а ля гер ком а ля гер.
Сдаюсь, в сраженье не вступая.
Парю без крыльев, не взлетая.
Игры бесплатный квартирьер.
Невинен я. Они невинны.
Неопалимые купины
Пером намоленной любви.
Наивный взгляд. Лукавый локон.
Мои доверчивые строки
На скомороховой крови.
Я столько лет играю в бисер
Безвыигрышный. Смешной и лысый,
Для королев я стану шут.
Себя забавят бубенцами
Игрушек-слов моих и сами
Потом меня перечеркнут.
Р И М С К И Е П И С Ь М А
СЕНЕКА ТАЦИТУ
Друг мой, Тацит! Сидя под оливой,
Вечерком строчу тебе письмо.
Если порчу мемуаров стило
Сором, назови меня дерьмом!
Мучает подагра. Мажу ноги
Чёрным маслом африканской хны.
Но не в этом дело. Козлоногий
Сброд патрицианский до войны
Непристойной, до самоубийства
Доведёт осатаневший Рим.
Думают, сменив свой мозг на клистер,
В тогах власти, что им дарен мир.
Эти твари ничего не могут,
Потому что для них твари – мы.
Мы – стада покорных и безрогих,
Чтоб нас стричь и резать на столы.
Август с дочкой Юлией безумны.
Только б воевать и блядовать.
А попрут к нам персы или гунны,
Всей Империи несдобровать.
Рим гнилой давно на ладан дышит.
Воровство, разбой, Сенат молчит.
Vox populi vox Dei не слышит.
Вякнешь умное, сошлют на Крит.
Август стар, в руках жены Сивиллы
Будет власть, как только он умрёт.
Sic! Она посадит всех на вилы!
Дрянь бабёнка! Ведьма или чёрт!
Божества себе присвоит титул.
Всех нас, смертных, в жертву принесёт.
Не спасут ни разум, ни молитвы.
Римский сдохнет ни за что народ.
На симпосиумах пропаганду
Жрут, не видя, что она их жрёт.
Заявляю миру я и граду:
Мы уже не граждане, а скот.
Я б за дело взялся, бросив слово.
(Ты меня не выдашь, старый друг?)
Эту сволочь прямо в их столовых
Утопил в винище силой рук
Их преторианцев и армейцев
В бронзе шлемов, панцирей, щитов.
Толстым ворам никуда не деться.
Лишь подставить скорлупу голов
Под мечи, остывшие без крови
Этих тварей, пьющих нашу кровь.
Под наше с тобою многословье.
Под наши труды из мудрых слов.
Знаю, знаю! Всё проходит кстати.
Кстати и они, и мы пройдём.
Мир уснёт в божественной кровати.
Вместе с ним и мы с тобой уснём.
Рано или поздно Феб погаснет,
Зевс отправит на тот свет весь свет.
Veni, vidi, visi, друг мой Тацит.
Если будешь трезв, пришли ответ.
ТАЦИТ СЕНЕКЕ
Сенека умнейший! Рад письмишку!
Жаль, давно не виделись живьём.
В термах бы попариться не лишне,
Посетить всем нам известный дом.
Мы с тобою пишем всё и пишем,
Исторический наводим лоск.
Знаем, чем при троне сами дышим.
Чем конюшня больше, тем навоз
Гуще в ней и воньше, и жирнее,
Кобылица ёбше, конь тупей.
Если честно, Сенека, хрен с нею,
С этою Империей со всей.
Мне что Август, что его Сивилла –
Хрен не слаще редьки, sic transit!
Цезарь, популос, святой, дебилы –
Ни мемуарист не разглядит,
Ни астроном с лупою на шее.
Лупанарий жизнь и гипподром!
Либо зрелищ с хлебом в Колизее,
Либо в лоб гвоздями и крестом.
Я ж решил, что всё неоднозначно.
Об истории так и строчу.
Тацит – я (меж нами) неудачник.
Сенека – ты (лучше промолчу).
Войны, с одной стороны – геройство,
А с другой – походы за баблом.
Так – национальное достойство,
Этак – способ сдохнуть под судом.
Правды нет ни в Риме, нет ни в мире.
Да вообще, я понял, правды нет.
Есть краса у молодой Катрины,
А у старой – горб и диабет.
У меня – семья, на Тибре вилла.
Кстати, чуть похожа на твою.
Кормят меня с Августом Сивилла,
Так что лучше пищу прожую.
Кровь, война – и тишь в библиотеке.
Ты – в тени олив, я – в свитков тьме.
Мы – на профессиональном треке,
Так юнцы жгут о тебе и мне.
Я и сам бы тряханул костями,
Но затуплен меч, копьё не то.
Апулеем балуюсь ночами.
Солоно писал старик, остро.
И я понял истину простую:
В памятник ослу я не гожусь.
Лучше быть живым мне, чем статуей.
С детства мрамора могил боюсь.
Слушай, Сенека, давай-ка в гости.
Выпьем за терпение вдвоём.
Сбьём подагру, распрямимся ростом,
Сходим куда надо, лупанём!
ПЕРЕД ЧЕРТОЙ
Мне не удалось ни жизни поле
Перейти пока, ни рубикон
Пересечь, не выпить море боли,
Не разгрызть вопрос, зачем рождён?
Я уверен чаще, чем сомненьем,
Не противясь, догола раздет.
Похвалою, а не униженьем
Принаряжен чаще и согрет.
Ювелиром жадным золотую
Выгребаю пыль из-под вальцов.
И чужою мудростью фарцуя,
Соломоново краду кольцо.
Оскоплён я бритвою таланта.
Евнух я в гареме муз, кастрат.
Щебечу писклявым дебютантом
И как ильфов падаю домкрат.
Остужает сердце синей кровью.
Поле голо. Рубикон исчез.
Я стою, но ничего не стою.
Рифм железо вышло из желез.
СЛОВО ДЛЯ РИФМЫ
То вечера, то ночь, то утро вновь, то день.
Гудит корабль трубой, грохочет поезд рельсом.
Кружат за кругом круг хандра, текучка, стрессы.
Меня же никогда не мучает мигрень.
Не пью и не курю, не режу матерком.
Лишь иногда тайком, наедине с женою.
Она же только посмеётся надо мною
И упрекнёт: остынь, не думай о плохом.
Кругом такой бардак, безумие и хрень.
Гнут кораблю трубу, под поездом рвут рельсы.
Полезли круг кружить взбесившиеся бесы,
А я так и не знаю, какова мигрень.
Небрежно написал словечко «какова».
Лягушечий язык, безвкусицы болотце.
Но это как за шторкой щелочка в оконце.
Чуть совесть жмёт, но не болеет голова.
Скорее, мой висок для боли не мишень.
Навылет просвистела холостая пуля.
Стрелки, приговорив к расстрелу, обманули
И лишь для рифмы мне пришпилили «мигрень».
Лежать бы с полотенцем классика на лбу
В классической такой мучительной постели.
И язвы общей боли прижигать на теле,
Тревожно колошматить в рельс и дуть в трубу.
Но что-то я из круга вышел. Что-то лень.
А может, не вошёл, да и не собирался.
На книжный шкаф смотрю. Я в нём не окопался.
Спасибо, ленью подменили мне мигрень!
ВДРУГ
Зашторено окно. К нему прорвалось солнце.
Короткая строка лежит в тени тенет.
Задорна голова. Я выспался. Мне хотца
Затеять амфибрахиевый пируэт.
Сколочена с утра для плавания лодка.
В уверенной руке компьютера весло.
Удлинена строка остойчивостью чётко.
Уключин рифм скрипит надёжное число.
Перепишу, плывя, сырую писанину.
Саргассов травянистый скуки плен прорву.
Хотя б на одну треть. Хотя б на четвертину.
На нити повишу. На крае постою.
За штору! За окно! Нагим на двор! На солнце!
Компьютер задушив, по матери рычать.
В матёрость превратив словесное озорство,
Из лодки выпасть и, идя на дно, молчать.
* * *
Сестра таланта коротка.
Моя строка короче.
Не пью я больше полстака-
На, берегу талант.
Люблю анбажеман слегка
С заскоком между строчек.
С талантом ради дурака
Рифмую диамант.
Его граню до совершенств.
До истинных каратов.
До глуби естества естеств.
До звёздных чёрных дыр.
С самим собой играю в квест.
Что я создам когда-то?
То ль Гамлета в один присест.
То ль детям Мойдодыр.
* * *
Сухое небо кожи на твоей ладони.
Хочу в него уткнуться пропотевшим лбом.
Возможно, золото увижу в голубом.
Возможно, трубы серафимов успокою.
Сойди, пожалуйста, немножечко с ума,
Ступени лестницы пересчитай со смехом.
И всех шагов твоих я мигом стану эхом,
Как эхом неба стала мигом вся земля.
Рассвет сменяется полуднем и закатом.
Когда твоя ночь усыпляет времена,
Моя любовь, безвременьем окружена,
Спит на твоей ладони вечности затактом.
Мне не проснуться. Высох пот и лоб остыл.
Мне не добраться до безумья, как до неба.
Останусь до тебя не долетевшим бредом,
Земным таким, одноступенчатым, простым.
* * *
Не труден труд предназначенья.
От пашни вол не устаёт.
Пот – ежедневное леченье.
Раб любит рабский свой извод.
Избранья крест неси и веруй.
Свет лампы над столом – свеча.
Писательскому счастью мерой
Недостижимая мечта.
И рай, и ад машинописный
Сметён чистилищем компа.
Хвалу не отличай от тризны.
Вола стань жилой и раба.
Жуй сено с хрупом вечерами,
Дыша боками тяг дневных.
И мускулистыми ветрами
Продуй слабины проз своих.
Мне лень безделием лениться.
Ярмо и кандалы по мне.
Лицо пусть в морду превратится
С кольцом в ноздре и на губе.
Как раб и вол весь мир в надрыве.
Что ж мне балдеть как хрусталю
На полке редкостей в гостиной?
Рву дых, пашу, не устаю.
Охотно спорю сам с собою,
Когда на волю хода нет.
Зачем любовь приходит с болью?
Ужель ломает труд хребет
Волу на пашне и в карьере
Под шкурой мускулов рабу?
Я сам таков, и не поверю
В плевки работе и труду.
Мой горб не горб, а знак значенья.
Кровь голубая, божья кость.
Клеймо от лени отреченья
И трудолюбия нарост.
МАКОНДОВО
Странный сон увидел я:
Будто заболел во сне
Я у бабушки в гостях.
В теле жар, звон в голове.
Рядом брат, но он не брат
И сестра, но не сестра.
Родственная суета,
Я устал и лёг в кровать.
В полночь прокрутили фильм.
«Габо. Жизнь за гранью ре-
Альности». Кем был, как жил
Гений Маркес Габриэль.
Миф борьбы людей с судьбой.
Сто лет одиночества.
Сон Макондо вековой.
Век семьи Буэндиа.
Детство. Бабушка и дед.
Дом огромный. Внучка, внук.
Папы, мамы рядом нет.
Там они, где век разлук.
Нобеля лауреат.
Проседь, колумбийский ус.
Взгляда агуардьенте вкус.
Счастий, болей сумма плат.
Фраза, что смерть неправа,
Что приходит, когда ей
Хочется самой, но я
Предлагаю быть смелей
И писать, писать, писать
Каждой явью, каждым сном…
Значит, мой был об одном.
Сон пришёл меня спасать.
* * *
Заблудился ветер в темноте.
Ударяется о стены дома.
Неудобно дурню в тесноте.
Завывает, жалуется, стонет.
Ему светит лампа из окна
И который час уже не гаснет.
Перестань плутать. Иди сюда.
Ни черта не видит. Всё напрасно.
По прогнозу обещают снег,
Колобродство осени с зимою.
Ветряки погоды молотьбою
С ветром вместе перемелют всех.
* * *
Застывший ил ты растопила босоножьем.
Меж пальцев пучился он жирно и кипя.
Незабываемая озорно, безбожно,
Легко, поскольку никогда не знал тебя.
Ты независимостью схожа и с волною,
И со скалой, которую лизнёт волна
Прибоя. С древности он чем-то схож со мною.
С ним и со мной быстрее крутится Земля.
И на столе моём след тающий дыханья.
Фотографично четырёхугольный круг.
Пиэрквадратно умножает он желанье
Бесцветно-илистым манком меж пяток двух.
Рукав мой вытирает отпечаток влажный
Подошвы узкой, никакой, ничьей, нигде.
И в полироле вот-вот сгинет след витражный,
Из черно-белых стёкол собранный в окне.
* * *
Был ли я? А может, нет?
Я не знаю, что ответить.
Лифт застрял, давно не едет.
Дом стоит, погашен свет.
Мысль пуста, совсем не мыслит.
Боль умолкла, не болит.
Сон истраченный не спит.
Ноги ссохлись, руки скисли,
И на языке повисли
Ломы из словесных плит.
Прошлых дней смыт календарь
Или не был напечатан.
Нет врагов. Друзей молчанье.
И перегорел фонарь
Мечт, надежд и обещаний.
Нету кайфа, парь не парь.
Боком вышел этот дар
Не испытанных страданий,
Лет то смехов, то рыданий,
Дел ненужных мне запар.
Я не мрачен. Я не зол.
Я лишь не могу припомнить
Ничего другого, кроме
Где я вышел, куда шёл.
Странно быть здоровым в коме,
Когда сам себя лишён.
Хорошо – не хорошо.
Между ними смысл проломлен,
Сдан пробел на мукомолье
И дефис распотрошён.
Странно быть или не быть
Не в сомненье, а на деле.
У меня как будто в теле
Чуждых мне людей сидит
Постарелых, незнакомых
Счёт несчётный, нудота.
Суета и маета
В никуда путей окольных,
В пустоте пиров застольных
Горечь в уголочке рта.
Или я как лифт застрял?
Или дом без электричеств?
Воспитался неприлично
В стае мудрых обезьян?
Стану я замком у двери.
Стану я в замке ключом.
Дав под зад себе пинком,
Переображусь, наверно.
Стану ищущим потерю
Демосфеном с фонарём.
ИЗНЕМОЖЕНИЕ
Совру, а ты меня прости.
Кляни, а я тебя согрею.
Сегодня в темноте настиг
Нас кто-то искренний. Смелея,
Разоблачил меня с тобой,
Спиною прислонил друг к другу.
И вдох вложил один в другой,
И твою руку в мою руку.
Возможно, это с кистью Босх,
Грехи все воссоединивший.
А может, Микеланджело,
Безгрешность в мрамор поместивший.
Наш человеческий соблазн
Обоим искренне неведом.
Ведь я твоих не вижу глаз,
И ты моих за мною следом.
И только от макушек до
Согретого стопами пола
Кож наших слышим шепоток
Карраро-масляных и голых.
Ты дочь моя и я твой сын.
Ты мать моя и я твой папа.
И ты одна, и я один.
Встречаясь, расстаёмся жадно.
* * *
Давно не мял рукой в кармане денег.
Не заходил за хлебом в магазин.
Ну ничего. Жена пойдёт. Ей дела
Всего-то прогуляться с псом и с ним
Зайти в сельпо за чёрным и за белым
Зеленоградским или Дмитровским.
С утра льёт дождь. Природа очумела
И хляби, словно мокрые носки
Развесила по крышам и дорогам,
И хлебной отсыревшею мукой
Деревню завалила. Видно, ноги
Жена моя промочит ой-ой-ой!
А я лежу в своей сухой постели,
Мужчина не промокший, кот в ногах.
Хруст денег вспоминаю еле-еле.
Хрустят пусть у жены моей в руках.
* * *
С.Н.
Уходит лето. Следом осень.
За ней зима. Потом весна.
Моя печаль тебя не спросит,
Зачем твоя отключена?
Несовпаденье одиночеств
Труднее разности любви
Зарядов. Город обесточен.
Нет электрической дуги
Между твоим высоковольтьем
И низковаттовством моим.
Разряжены, мы оба вольны
Такими быть, как захотим.
Сезоны тают, чуть меняясь.
Им сонность городов смешна.
А я к тебе всё подключаюсь
Без спроса проводом стишка.
ПЕРЕПЕЛИНАЯ ОХОТА
Приезжала женщина-охотник,
Закадычный друг моей жены.
Потому мужские обороты
Для повествованья мне нужны.
Остроглазым был наш гость вчерашний,
Крепок метким словом, твёрд рукой.
Я пошёл бы с ней в бой рукопашный
И в разведку взял её с собой.
Приучённый пёс породы выжла
Стойку делает на птичью дичь.
По сезону лязг ружейный слышен,
Дробь стрельбы и попаданий клич.
Отобедали перепелами,
Приготовленными нам с женой.
Никогда не пробовал их ране.
Лишь читал: Аксаков и Толстой
Про охоты пишут и застолья,
Запах леса и жарёны вкус,
И про ласки Ирочек и Олей
В пуховых постелях после уст-
Норассказанных и рукодейных
Похождений и охотных стрельб.
Мы ж в своих Димитровских именьях
Пожуем наш подмосковный хлеб
И насытимся перепелами
С корочкой хрустящей, гостевой.
Вновь желудками перечитаем
Аппетитный, кровный, руссовой,
Женственный и мужественный дискурс.
А его хрящ, брошенный окрест,
На послеобеденный на прикус
Дворова’я сучка наша съест.
ДРУЖБА ТРЁХ
Моя любимая кровать.
Мой стул любимый на колёсах.
Мои любимые вопросы:
О чём и для чего писать?
И без меня стишков и прозы
Успели столько накатать
Гор, океанов и пустынь,
Каких не накатал Создатель.
Я ж переписчик, копирайтер.
Как чайник, что давно остыл,
Хромой, из письменных занятий
Себе сварганивший костыль.
Ревёт взъярённый океан.
Пустыня воротит барханы.
Гор альпинисты и архары
Штурмуют пики. К облакам
Стремясь, костыль вбивая в скалы,
Скребясь копытом по камням.
Четырёхноги, четырёх-
Колёсны воли инструменты,
Мной избранные незаметно
Для нас, друзей невольных трёх.
Никто не знает, как нас крепко
Связал случайности подвох.
Лежать. Молчать. Сидеть. Писать.
Среди самумов, бурь, обвалов
Всмерть много и до рвоты мало.
Но ни архаров забодать,
Ни срезать альпинистам фалы.
Не взвыть. Не заорать. Не встать.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Моя рука беседует с твоей
Нагой спиной, почти бесшумно, шёпотом.
Слух навострила, замерев, постель.
Окно ночь щупает мохнатым хоботом.
На каждом пальце кончик языка,
Губ бугорки, гортани замирание.
Под ними раковинки позвонка
Ушные подраскрылись в ожидании.
От плеч, лопаток и всё дальше вниз,
До поясницы, до бедра, до щиколот…
Не торопись, лежи, не шевелись.
Руке не дал я воли, лишь пощипывал
Скороговоркой, на ухо, шутя.
Ни хобот ночи не дразня, не балуя
С постелью чуткой. Спите до утра,
Мои доверчивые. Не устану я!
Последние публикации:
Читальный зал (Часть 2) –
(17/08/2023)
Читальный зал (Часть 1) –
(16/08/2023)
Незнакомка моя, невидимка... –
(30/06/2023)
Обратная сторона любви –
(08/03/2023)
Сентября настоя отхлебнув... –
(03/10/2022)
Изранен летом –
(18/09/2022)
Без будущего. На обороте больничного листа (6) –
(15/02/2022)
Без будущего. На обороте больничного листа (5) –
(14/02/2022)
Без будущего. На обороте больничного листа (4) –
(11/02/2022)
Без будущего. На обороте больничного листа (4) –
(10/02/2022)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
