Онтологические прогулки

 «В наши дни история пропиталась запахами», жаловался Рой Портер. «Стоит споткнуться о «растяжку» запаха – и последует взрыв воспоминаний: из-под плотного дерна ежесекундных впечатлений взметнутся сложные образы» (Акерман Д.). Обоняние традиционно считалось наиболее «животным» изо всех чувств и наи­менее эстетичным. Удовольствие, доставляемое им, казалось эфемерным и потому недостойным внимания и созерцания. В то же время за­пах тесно связан с эмоциями, воображением, памятью. Этот «примитивный» и в то же время архисложный чувственно-смысловой опыт с трудом (или вообще не) поддается выражению. Зато полушария головного мозга некогда были отростками обонятельных стебельков. Мы относимся к эволюционной ветви, променявшей обоняние на зрение. В носу – не просто база данных, а целое древо жизни. Мы мыслим, потому что обоняем (Акерман Д.). «В запахе много от экзистенциальной незащищенности, он таит угрозу бытийной задетости» (Очеретяный К. А. Запах…). Именно он воспринят ис­кусством модернизма как вызов языковому творчеству.

Учреждение философии требует дистанци­роваться от простого прикосновения, расторгнуть (растрогать) непосред­ственность (detach/de-touch), охваченность наиболее непосредственным и стесняющим из чувств. Концептуальность и идеальность требуют быть «не­досягаемым»; я здесь не беру в расчет обоняние с его хаотичностью и измен­чивостью (кошмар философов, самое элементарное и несовершенное чувство человека, выдающее его животное происхождение. Долар М. Не прикасаться!

Хотите увидеть дьявола? – Нюхайте базилик, проросший сквозь череп змеи. Младенцы пахнут молоком и мятой, девушки – цветами, молодые – душистыми васильками. В фоль­кло­ре запах – лакмусовая бумажка – индикатор национально­сти, вероиспо­ведания, социаль­ного происхожде­ния, чистоты, греховности, возраста и разделитель «чужого» и «своего». Неотъемлемая характеристика предмета. Существует он исключительно в восприятии, сенсорике личности. Мы беспрерывно купаемся в нем. Связь между сутью мира и человека. Он может быть осмыслен символически, рефлексивно. Литература, оперируя ольфакторием, позволяет улавливать, закреплять и транслировать персональный опыт как часть национального кода.

Люди воспринимают друг друга при помощи чувств в двух измерениях. Слух и зрение позволяют человеку познавать другого человека или предмет, формируя конкретный образ на основе увиденного и услышанного. Чувства вызывают эмоциональную реакцию – впечатление, которое остаётся познающему. Почуяв запах, мы определяем, нравится он нам или нет. Он сберегается внутри нас в виде эмоции, а не конкретного знания. Gestalt^,а. Поэтому в языке нет точных выражений, описывающих запах, в речи мы прибегаем к сравнениям со вкусовыми ощущениями. Когда мы говорим «от него кисло пахнет», то это означает только «он пахнет так, как пахнет то, что кисло на вкус». Запах рассчитан на меньшие дистанции, чем слух и зрение. Чувство  диссоциирующее: очерчивает личные границы.

Аромат яблок и огурцов может помочь справиться с чувством клаустрофобии. Их запах может менять восприятие пространства, расширяя его. Аромат барбекю имеет противоположный эффект. Джонатан Рейнарц, историк медицины исследовал нюх экспертов: «чайные инспектора» и солодовники учились отличать плохой солод, пахнущий гнилыми яблоками, от «необычно тонкого запаха» хорошего солода, который пахнет как огурец (Гефтер М.).

Под ольфакцией обычно понимается процесс обоняния (принюхивания, вдыхания запаха, распознавания запаха)[1] или «науки о языке запахов, смыслах, передаваемых с помощью запахов, и роли запахов в коммуникации» (Зыховская Н.Л.). Описаны ею несколько параметров «членения» поля для моделирования места запахов в языковой системе: «оценка» (с выделением микрополей «приятный»/ «неприятный запах»); «движение/отсутствие оного» и «абстрактность/конкретность».

Пахнут всегда «чужие»

Сенека писал: «В какое волнение приходят самые свирепые звери от любого незнакомого запаха…». За словом «козлиный» скрывается едкий запах сатира. От удовольствий, по его мнению, «пахнет вином и благовонной мазью». Утверждают, что человек не может испытывать удовольствия от присутствия большого количества людей, поскольку обилие чужих запахов неприятно. Сложно интегрироваться в группу, где не учитываются наши личные ольфакторные предпочтения. Эффект усиливается в обществе с ценностями чистоплотности и гигиены.

Значение запаха в создании образа наций остается неизученным. Крайне мало запахов, однозначно идентифицируемых с конкретной этникой. У азиатов меньше апокриновых желез в основании волосяных фолликулов, чем у жителей Запада, поэтому они считают, что от европейцев пахнет тухлым. Сильный телесный запах встречается у японцев крайне редко. «Пахнущих» могли не допускать к службе в армии (Акерман Д.; 38). Йоко Ивасаки, профессор эстетики университета искусств, замечает разницу в подходе между студентами из Парижа, которые пытались выразить "запахи конкретных вещей»^[2], и японскими студентами, «имевшими тенденцию выражать невидимые вещи, такие как страсти». «На дне старых флаконов для туалетных принадлежностей он также часто находил сюжеты своего существования; и все бродячие запахи, запахи улиц, полей, домов, мебели, сладкое и плохое, теплые запахи летних вечеров, холодные запахи зимних вечеров, всегда оживляли в его доме далекие воспоминания, как будто запахи хранили в себе забальзамированные мертвые вещи, подобно ароматическим веществам, сохраняющим мумии», – писал Мопассан.

Социальный вопрос есть не только вопрос этики, но и вопрос носа. Сенникова Е. Ю.

«Ольфакторное отвращение обычно является не причиной межэтнической антипатии, а её проявлением <…> В иррациональном мире расистской политики иностранцы всегда будут считаться вонючими и потенциально заразными» (Гефтер М.). Одним из самых распространенных символов России в Германии XIX века был запах «русской кожи», юфти. В культурах, где групповая солидарность важнее индивидуальности, нагота вызывает меньше проблем, а необходимость очищать тело и избавляться от запаха не так необходима. Индейцы Нового света сначала помнились своей чистотой и сладко пахнущими телами, а в восемнадцатом веке стали говорить о «смрадных» индейцах (Гефтер М.). Биологически обусловленная нечувствительность человека к собственному запаху и социокультурная предрасположенность считать «пахнущими» не свою, а чужие группы, соответствуют национальным символам. В отличие от визуальных образов медведя и казака, изначально западные стереотипы превратились в национальные символы, запах юфти в этом смысле не нашел в России никакого отклика. Свой запах не чувствовался – чужой ольфакторный символ не воспринимался. Подобное чутье демонстрировали, скорее, эмигранты, вырванные из политического и ольфакторного контекста России, как А.И. Герцен. В остальном действовала максима – «плохо пахнут всегда другие».

Контроль над телесными запахами и отправлениями – одна из составляющих процесса цивилизации и становления нового придворного политеса на Западе. На отсутствие такого контроля в русской среде обращали внимание иностранные наблюдатели. Представление о «дурно пахнущих русских» хорошо сочеталось с возникшим в XVII в. стереотипом «дикого московита», недостатком цивилизованности и «варварства». При изготовлении юфти использовался березовый дёготь, придававший ей ни с чем не сравнимый аромат. «Юфтяной запах» русской культуры связывался во мнении немцев, не столько с «русским деспотизмом», сколько с качествами самих русских – они «сделаны из мягкого теста», ребячливы и суеверны.

В коллективистских культурах, членам которых свойственно открыто проявлять свои чувства (арабские, средиземноморские, латиноамериканские), обоняние играет немалую роль в совместной жизнедеятельности людей. Согласно наблюдениям А. Алмани и А. Алвана, «... на арабов возможность почувствовать запах друга действует успокаивающе. Обоняние для них – способ быть «включенным» в другого, и отказать другому в обонянии своего запаха означало бы поступить постыдно. В некоторых провинциях Ближнего Востока сваты, приглашенные посмотреть невесту, иногда просят разрешить понюхать ее. Их цель – не в том, чтобы убедиться в ее чистоплотности, скорее, они ищут – некий томительный аромат ее гнева или неудовольствия. Бурмисы и жители Самоа выражают свои аффекты, прижимаясь ртами и носами к щеке и сильно вдыхая запах другого. Американцы же, напротив, поддерживают дистанцию и подавляют свое обоняние». Запахи определяли социальные границы и контуры ксенофобии. Даже вкусовые пристрастия жестко определялись повседневными запахами культурных границ.

Исследования Дж. Брунера показывают, что носители западной культуры, «развращенные закатами и ароматами», в минимальной степени обращают внимание на роль запаха в жизнедеятельности человека, за исключением парфюмерной промышленности и кулинарии. В то же время обоняние чукчей развито настолько, что позволяет им ощущать тончайшие нюансы запаха. В качестве приветствия они обнюхивают друг друга у основания шеи, описывая с помощью запаха предметы, которым носители западной культуры дают визуальные, вкусовые или тактильные характеристики. Их обонятельные реакции настолько сильны, что ими объяснялись некоторые случаи истерии: непонятность, необычность предмета связана в представлении чукчей с дурным запахом. Для  них незнакомые вещи обладают зловонным запахом, ведя к психическому расстройству… Зловоние –кара, призыв к порядку. Каряки, древняя сибирская нация, вместо слова «любить», говорят «нюхать», «пахнуть». Тибетцы вместо поцелуя трутся носами для выражения интимной близости.

Рейнарц предполагает, что запах «стал играть гораздо менее важную роль в европейском обществе современной эпохи», что привело к обесцениванию ароматов и парфюмерных традиций других рас. В западном мире неприятный запах как физическое явление очень тесно переплетается с понятием моральной испорченности, душевного загнивания. Стремление «очистить» социальный организм Запада проявила нацистская Германия.

«С ростом культуры действие чувств на расстоянии ослабевает, а действие вблизи усиливается; близорукими становятся не только наши глаза, а все органы чувств – но тем чувствительнее мы становимся на этих более коротких дистанциях» (Зиммель Г.). В развитой культуре у человека растёт избирательность к запахам, что предполагает селективность связей и в целом, в сторону индивидуализирующей изоляции. Двадцать лет назад в самолетах, ресторанах, гостиничных номерах и в большинстве общественных заведений держался устойчивый запах сигаретного дыма. Большинство его не замечало. Но когда курить запрещено, мы вздрагиваем от негодования, если кто-то курит в помещении или на остановке. Обоняние адаптируется и учится.

«Характерно, что человек, отличавшийся таким фанатически исключительным индивидуализмом, как Ницше, очень часто говорил о человеческих типах, которые были ему ненавистны: «Они дурно пахнут». «Обоняние, которым Ницше столь часто гордится, дано Сверхчеловеку для того, чтобы он удалялся, почуяв малейший признак отсутствия чистоты» (Зиммель Г.). «Едва уловимый аромат» мог значить больше, чем «весь внешний блеск» для подтверждения социального статуса и принадлежности к определенной социальной группе. Симона Шнолл, психолог из Кембриджа, обнаружила: если людей поместить в комнату с плохим запахом, они выражают более суровые моральные установки. Наоборот, чистота делает нас снисходительнее.

«Голубой период» Пикассо начинает по возвращении в Барселону, в 1903—1904 г. Ярко выражены темы старости и смерти, нищеты, меланхолии и печали (Пикассо: «кто грустен, тот искренен»); движения людей замедлены, они словно вслушиваются в себя («Любительница абсента», 1901; «Свидание», 1902; «Нищий старик с мальчиком», 1903). Запах перно – анисовой настойки, секса, опийных капель, холодок кокаина, еще не запрещенного в Европе... Теперь эта эпоха вместе с прославленными кафе, где художники расплачивались своими набросками за чашечку кофе и бутылку вина, кажется невозможно хрестоматийной. Хозяева пивнушек сколотили неплохое состояние на таких чашечках кофе гораздо позже.

Нынешний интерес к ароматерапии свидетельствует о воле к «возвращению запахов» в нашу жизнь. Экзотическое одомашнено доступностью ароматов широким слоям населения. Составьте географию запахов вашего маршрута к себе домой. Интересно?

Антипатия лучше анализирует, но лишь симпатия понимает. Андреас Зигфри

Мир запахов в русской литературе

Обычно ольфакторная лексика беднее в языках мира, чем названий цветов или оттенков вкуса. Если запахи не обозначают название носящего их объекта, то используют прилагательные из другой «области»: вкуса (сладкий или кислый запах) или тактильного ощущения (влажный, теплый). В Японии с XV века возникло искусство кодо – «путь благовоний», включавшее игру гендзико, в которой участники угадывали ароматы из пяти курильниц. Здесь обозначения запахов заимствованы из области вкуса: горький (苦, nigai), сладкий (甘, amai), соленый (鹹, shiokarai), острый (辛, karai), кислый (酸, suppai). В классификации Ханса Хеннига шесть базовых запахов названы «цветочным, фруктовым, травяным, горелым, зловонным и смолистым». Единственное абстрагированное от конкретного источника запаха прилагательное в этой классификации относится к неприятному запаху. Люди удостаивают запах особого внимания лишь тогда, когда он им не нравится: частое сочетание слов в разных языках значений «запах» и «неприятный запах». Смрад чистого цибетина может вызвать рвоту, но его микроскопическая доза делает духи в какой-то мере афродизиаком.

Запах живет на границах космоса и хаоса истории русской литературы, начиная с ее духовных истоков. Основная функция ольфакции в художественном мире – отражение ключевых смыслов и воссоздание ауры происходящего. Конкретизация мира запахов в русской литературе достигнет пика в лирике позднего классицизма: литература открывает «жизнь растений», национальный быт, гастрономию, садово-парковое искусство, парфюмерию и т. д. (Рогачева Н.А.). Вторая «волна» ольфакторной образности усилена развитием урбанистических и географических мотивов в литературе второй половины XIX в., открытием «внутреннего» человека, для которого язык ощущений столь же значим, как и произнесенное слово. Изменения: тема «запах женщины» меняется смыслово от соблазна до принятия и эксплуатации темы вплоть до ее исчерпания и замены иронично-сниженными ольфакторными включениями; волнообразное развитие темы смрада; ольфакторий расширяется за счет переозначивания смыслов, а не поиска новых источников запаха.

У истоков русской ольфакторной образности находится евангельский текст послания Апостола Павла, задающий вертикаль ценностей пространства запахов на оси святости – греха: недоверие к гедонизму и опора на традиции религиозного реализма (особенно значимые для поэзии XVII – начала XVIII веков). В истории секуляризация ольфакторной образности совпадает с последовательной утратой сакральных основ поэтического слова. На протяжении XVIII в. исконно славянские благовония, благоухания, вонность, вонный (со значением душистый, приятный запах) уступили место европейским ароматам. В поэзии семнадцатого века преобладает глагол, в лирике восемнадцатого – прилагательные («крины ароматны», «куреньи благовонны»; «чай душистый», пар «левантский» и т. д.), и существительные, называющие запах: дух, душок, аромат, благовонность, фимиам (в значении приятного, а не священного запаха), духи, запах, смрад, вонь, мускус или кал (в значении приятного или дурного запаха). Из фигуры сравнения одорические образы инвертируются в прямое изображение. Отношения между словом и впечатлением напряжены.

Традиция романтической пневматологии (Е. А. Баратынский, Ф. И. Тютчев) понимает запах как голос природы, ее властный зов («нежные тиски»). Глаголу обоняния возвращается его архаическое значение: «чуять» – предвидеть, предчувствовать, улавливать движения жизни, ускользающие от «разумного» зрительного восприятия. Обоняние как животное чувство привносит в характеристику лирического героя физиологизм восприятия. Духи, имитируя живой аромат, присваивая его имя, несут в себе образы театральности, маскарада, неподлинной реальности. Если аромат понимается как воплощение тайной сущности явления, то сама душа оказывается раздвоенной, под гнетом чужих опыта и языка. В 1923 г. Марина Цветаева пишет А. В. Бахраху: «Осязать, это вроде обнюхивать, я не хочу, чтобы Вы меня обнюхивали, это слово – теперь будьте внимательны – в своей отвлеченности (обоняние, осязание и пр.) более грубо, чем просто: обнять. Осязают только руки, обнимает – все-таки и всегда – душа!». Запахи характеризуют у нее всю сферу «чужого» как «слишком человеческого» (закрытые пространства, толпу, быт, все «вчерашнее» и др.). Утрата запахов (и восприимчивости к ним) мотивирована темой абсолютного вчувствования в жизнь и тем самым устранения всякого «чужого». Мир «своих» (поэтов) не пахнет, поэтому рай лишен ольфакторных характеристик («сквознякам сквозняк»). Обычно элизиум – торжество чувств. Обоняние, слух и вкус определяли осязательное счастье как реального, так и воображаемого. Чаще описываются звуки и ароматы, чем видения. Интересно, что в райском саду, где чувствам отводится большая роль, почти отсутствуют цвета. Функция продления счастья возлагается на дуновение ветра и аромат деревьев, на эфемерность звуков. (ИЧЖ. Т.2 с. 391).

Гендер и запах. А. Корбен рассматривает запах как регулятор отношений между мужчиной и женщиной, где воздух, окружающий женщину, – продолжение ее самой, возбуждающий желания, избегая ущерба стыдливости. Запах позволяет сохранять устойчивый внешний облик: ольфакторные сигналы ароматов духов менее вызывающи, в отличие от естественных форм, подчеркнутых одеждой (Ароматы и запахи в культуре, т.1).

Считается, что сперматозоиды двигаются, ориентируясь на запах. В них обнаружены мельчайшие «нюхательные» молекулы, определяющие местонахождение пахучей яйцеклетки. Женщину сильнее привлекает запах того мужчины, чей генный набор наиболее отличается от ее собственного, поскольку гены главного комплекса гитосовместимости (ГКГС) у каждого живого организма неповторимы, а белки, вырабатываемые ГКГС-генами, издают индивидуальные запахи. Иммунная система человека определяет его индивидуальный запах, ориентирующий выбор партнера. Ольфакторный сигнал дополняет визуальные и акустические (тембр голоса) характеристики, используемые при выборе.

Со времён Ренессанса удовольствие и бремя репрезентации – преимущественно удел женщин. Женское тело остается в маргинализированном положении по отношению к мужскому (Порфирьева С. И.). «Они и сами безобразны». В силу потенциальной возможности быть оплодотворенным и родить ребенка женское тело, с точки зрения male gaze, представляется мягким, липким, текучим и дурнопахнущим (там же). При этом доминирующая группа приписывает стигматизированной телесные качества, которыми сама избегает обладать – слизистость, неприятный запах, разложение. «Доминанты» таким образом пытаются отказаться от своей животности (то, что Франс де Вааль назвал «антроподенией»). Такой взгляд на женское тело остается даже внутри уже стигматизированных групп. Проецированное отвращение к нему выражает мужское отвращение к физическому и потенциально разлагающемуся. «Чудовищно-женское» — воплощение патриархального подавления и искажения женского начала (Барбара Крид) в описаниях: «Когда женщина изображается чудовищной, это почти всегда связано с ее материнскими и репродуктивными функциями. Эти лица: архаичная мать; чудовищное чрево; ведьма; вампир; одержимая женщина» (Carter G.). Хищницы, не останавливающиеся ни перед чем, чтобы завладеть, хранить и не выпускать из своей ментальной «утробы» всех, кого хотят подчинить.

Отношения между мужественностью и обонянием. Связь между женственностью и гомосексуальностью проблемна и неоднозначна. Интересно исследовать то, как именно женщины «чувствовали» и «обоняли» мужчин в разные времена. В конце XVI века во времена королевы Елизаветы, любовники обменивались «яблоками любви» – они держали очищенное яблоко под мышкой, чтобы оно пропиталось их запахом, а потом посылали любимому, чтобы тот очаровывался дальше. В восемнадцатом веке женщины жаловались, что одежда их мужей пропахла табаком. Достойная задача – «вернуть женский нюх в историографию, в которой до сих пор правили мужские носы». В эпоху модерна складывается гендерная специфика ароматов. Отсутствие искусственного запаха у мужчин маркируется как новая культурная норма, символизируя честность, прямодушие, порядочность.

Город и деревня: избавление цивилизации от запахов. Историография городских запахов, перестала недавно ограничиваться запахом фекалий и трупов. Алле, описывая загрязненные берега Сены, говорил об особенностях окраски и плотности грязи. Рейнарц считает, что определяющей стала новая «гиперчувствительность к дурному запаху» и исчезновение терпимости к зловонию, сопровождающее «развитие государства современного типа и осуществляемые им санитарные меры» (Гефтер М.). Хотя во многих культурах прошлого городские и сельские запахи сравнивались, городские рассматриваются чаще. Лучше всего исследована граница между «современным» страхом перед зловонием в дискурсе санитарии и более ранними попытками создать чистые и прекрасные города. Злорадный психоаналитик Доминик Лапорт в «Истории испражнений» отсчитывает историю сантехники не от «викторианских улучшений» и «санитарного надзора», но с XVI века. Если санитарный контроль стал вехой в изменившемся восприятии запаха, то необъяснимо, с чем связаны более ранние страхи перед вонью, и их роль в санитарном дискурсе и маркировке «буржуазной» идентичности. Призывы к глобальным историям всех пяти чувств важно сочетать с трудами по локальным запахам и… их отсутствию. Даже если, как доказывал Марк Дженнер, «любой дезодорант – тоже парфюмерная кодировка», не понятно, в какой мере говорят о культуре запахов тексты, подробно описывающие новоевропейский проект дезодорирования, избавления цивилизации от запахов. Совершенно разное значение имеют запахи для индейцев и современных скандинавов: для индейцев – коробочки с запахами – фотоальбом и карта местности, для шведа – прямой аналог чистоты.

Эволюция запахов

Духи – это музыка тела. Мадам Роша

В древней медицине подобное лечилось подобным. В Средние века полагали, что вонь кишечных газов – запах самого дьявола. Поскольку небеса «источали» тонкие ароматы, люди верили, что ад противоположен раю. Право оценивать чужой запах было у медиков и… аристократов, от которых, как считалось, ничем не пахло. Отсюда популярность сильных запахов, «боровшихся» с вредными эманациями. Дю Лоран, пользующий аристократов и королей, дает указания относительно улучшения воздуха: лекарь превращается в парфюмера. Ароматизировали все: от одежды до еды. Символом времени служит лимон, утыканный гвоздичками. Наполеон использовал флакон одеколона в день, что считалось гигиенической нормой.

Принижению ценностного значения запахов способствовали философы XVIII-XIX веков, утверждая, что «все, что связано с восприятием запахов, есть знак безумия и дикости». Мнение закрепили Чарльз Дарвин и д-р F., говоря о снижении роли обоняния в жизни человека в процессе эволюции. Общество формировало ольфакторные стереотипы: человек, придающий особое значение запахам, либо психически расстроен (маньяк, извращенец, сумасшедший), либо недостаточно развит, «нецивилизованный дикарь». Хотя древние римляне пили скипидар, чтобы придать своей моче аромат роз. Стремление понятное, если помнить, что мочой чистили зубы, стирали одежду и выводили пятна. Второй причиной диффамации запахов в западном обществе, вероятно, является факт видения в запахе угрозы существующему социальному порядку.

Отличия использования и локации запахов в культуре фиксируются через:

• культурный универсум традиционно противопоставляет разум и чувства. Современный мир – мир зрения, предполагающий неприкосновенность личной жизни, поверхностные и безэмоциональные взаимодействия, рационализацию и объективизацию социальных структур и барьеров. Концентрированный на внешней оболочке противопоставлен запаху, как чему-то внутреннему, присущему от рождения. Проникающий везде не может быть ограничен, поэтому эталоны западной бюрократической модели обеспечиваются зрением, наиболее беспристрастным органом чувств.
•  значение разных видов чувств выражалось в сценариях использования ароматов (как, когда, с кем, для чего). В дни скорби признаком траура являлось отсутствие ароматов. В Древнем Китае уже за 2000 лет до н. э. существовали специальные руководства, регламентирующие использование ароматов. Время моделировалось с помощью звука и запаха, для чего применялись огненные часы на основе ароматических веществ: каждый час имел свой запах.
• оценка надежности тех или иных чувств через запахи
• недооценка большинством людей значения запахов в социальной коммуникации. Параллельно с изгнанием неконтролируемых запахов из сферы социальной коммуникации (даже случайное нарушение приличий в светском салоне могло быть поводом для самоубийства) расширяется интимная ниша, в которой естественным испарениям приписывается значение спонтанности, невинности, неофициальности и даже оригинальности. Детство осмысляется в духе свободного сообщества, в котором светский регламент бессилен. В рассказе Рибопьера о своем детстве при дворе Екатерины обращает на себя внимание противоречие естественного запаха и его культурного аналога – зепзе (двойственная трактовка несветского поведения). Газы, выпускаемые маленьким приживалом императрицы, в ее интерпретации аналог искренности и безыскусности…

В XIX в. парфюмерия переживает кардинальный переворот. Создается обширная коллекция ароматов, используемых и сегодня. Культурное содержание символики запахов детерминировано социально-историческим контекстом и оказывает эстетическое воздействие на человека.

В Египте при бальзамировании умерших особо ценились антимикробные и дубильные свойства. Мирра и ладан в качестве благовонных курений активно использовались в религиозных обрядах. По легенде, Царица Савская составляла из благовоний смеси, дым которых внушал радость, тоску, вызывал вожделение. От Древней Империи до конца Средней Империи пахучие вещества используют в религиозных целях: погребальные, для смазывания, богослужения, обряда очищения. Каждое празднование отличалось особым ароматом.

Греки приписывали ароматам божественное происхождение, описывая воду как крепкая, тяжёлая или лёгкая, сухая, кислотная, острая, как вино и т. д. С VI в. до н.э. флаконы, изготовленные на Родосе, принимали форму ступни, обутой в сандалии, божества, животных, сирен...

Юлий Цезарь сдерживал использование экзотических ароматов. Продажа ароматизированных продуктов тесно смыкалась с медициной.

Наступление эпохи христианства положило конец использованию парфюмерии на Западе, ставшей синонимом бесполезности в повседневной и религиозной жизни.

Арабы поддержали искусство ароматов торговлей цветочными пряностями, изобретением перегонного куба (по-арабски «al'inbiq» значит «ваза») и улучшением техники дистилляции.
Магомет больше всего на свете любил «женщин, детей и духи». Нужно было дождаться крестовых походов на Святую Землю, чтобы Европа, благодаря венецианцам, увлеченных более получением удовольствия, чем ведомых верой, снова пристрастилась к использованию духов и мыла. Открытие университетов в крупных городах углубляет знания в области производства парфюмерии, чему способствуют та же алхимия и… дистилляция, пришедшие от арабов. Крестоносцы привезли из Иерусалима на юг Франции жасмин и розу. Распространяется практика обливаний и ванн. Появляется помандер, сосуд для мускуса, амбры, смол и парфюмированных масел, позволяющий запаху распространяться через ажурные прорези. О запахах вспоминают часто. Даже в моменты, которые у наших современников вызывали бы отвращение. Речь о предметах, используемых при погребении: так «хранят убитого соловья, сердце или … руку, которую держат в странном «реликварии» – желудке осетра, распространяющем столь приятные ароматы, что сердце всякого, кто стоит рядом, наполняется нежностью!» (ИЧЖ 2; 407). Марко Поло из путешествий привез перец, мускатный орех и почки гвоздики. Распространяются корица, имбирь, шафран, кардамон. Европа давно выращивает анис, тимьян, базилик, шалфей, кумин. Вторая половина XIV в. – свидетельница рождения жидких духов на основе спирта и эфирных масел, называемых ароматическими водами. Легенда гласит, что в 1380 г. «Вода королевы Венгрии», на основе розмарина была подарена королеве Венгрии Елизавете одним монахом! Государыня, в возрасте 70 лет была больна, а когда она попробовала воду (их пили), то обрела здоровье, помолодела, и король Польши сделал ей предложение. Хи-хи.

Благодаря открытию Америки, португальцы, а затем испанцы развивают торговлю пряностями (ваниль, какао, табак, корица). В XVI в. голландцы следят за производством сырья на местах и улучшают технологии. Разнообразятся ароматические воды, состоящие из одного компонента (розовая, лавандовая, флёрдоранжевая) или же включающие цветы и пряности с добавлением мускуса и амбры. Помимо фармацевтических свойств они маскируют запахи тела. Одеколон – ароматическая вода со свежим запахом, настоянная на розмарине, нероли (флёрдоранжа), бергамоте и лимоне, добавлялась в воду ванн (что делают все чаще в XVIII веке), воду для полоскания рта и стирки, вино, на сахар, для инъекций, в пластырь... В эпоху Возрождения ароматическая вода способствует победе над чумой и миазмами. В XVI веке итальянец Маурицио Франжипани придумал растворять душистые вещества в чистом винном спирте (не родственник ли художнику Франжипани?). Этот момент считают рождением парфюмерии, поскольку стало возможным слагать бесконечное количество композиций. Маркиз Frangipani изобрел популярный аксессуар того времени, парфюмированную перчатку с запахом горького миндаля, которую, как говорят, носил Людовик XIII. Зарабатывая на популярности модных перчаток с ароматом миндаля, французские кондитеры придумали сливочный крем с миндалем «франжипан».

Люди научились хранить во флаконах ароматы цветов, трав, деревьев, смол и эссенций животного происхождения. В 1608 году во Флоренции, в монастыре Санта Мария Новелла возникает первая парфюмерная фабрика в мире. Верующие готовят acqua regina. Успех ее был такой, что в XVII веке некий Джованни Пауло Фемини использует все средства соблазнения, чтобы выведать рецепт у настоятельницы монастыря... Будучи аптекарем в Кельне, он поспешил изготовить и продать свою находку, которую сначала назвал «Eau admirable», а потом «Eau de cologne». Одним из самых крупных потребителей этой ароматической воды был Наполеон, капавший ее на сахар.

В XVII в. парфюмерия познает необыкновенный успех в неистовстве, обратно пропорциональном чистоте. Пудры и парфюмированные воды покрывают лица и парики двора Короля-Солнца. Искусство парфюмерии тесно связано с производством перчаток, главным атрибутом как мужского, так и женского костюма. Перчатки делались из дурно пахнущей кожи, и чтобы отбить запах, перчатки увлажняли каплями терпко пахнущих духов. Корпорация перчаточников под покровительством Людовика XIII и Людовика XIV захватила монополию на распространение парфюмерии в ущерб аптекарям, производителям продуктов дистилляции, и алхимикам.

В XVII веке жасмин, тубероза и роза присоединяются к гамме продуктов для производства духов. Тогда же парфюмеры Европы открывают мускус, которому в эпоху Просвещения предпочитали нежные, цветочные и фруктовые запахи. Мускус (лат. muscus – мошонка) вырабатывается в железах самцов некоторых млекопитающих (кабарга, овцебык, выхухоль и др.). Им привлекаются самки и метится территория. В составе духов это вещество гармонизирует композицию ароматов, облагораживает и фиксирует запахи, придавая им теплоту, насыщенность и чувственность. Двор Людовика XV называли «парфюмированным», благодаря запахам, распространяемым кожей, одеждой, веерами и мебелью. Ароматические воды продолжают играть немаловажную роль и конкурируют с туалетными уксусами. Самый известный из них, «Уксус четырех воров», сотворил чудо в Марселе во время ужасной чумы 1720 г., отгоняя насекомых, главных переносчиков болезни. Мария Антуанетта обожала розы в букете с полевыми цветами, маками и васильками, что перешло в парфюмерию этого времени. Она же в 1775 г. содействовала открытию первого во Франции специализированного парфюмерного магазина (ныне парфюмерный дом Houbigant).

Жозефину, сохранившую со времен своей креольской юности страсть к сильным запахам, называли «сходящей с ума по мускусу». Ее туалетная комната в Мальмэзоне настолько пропитана запахами, смесью мускуса, сивета, ванили^[3] и амбры, что даже семьдесят лет спустя запах еще чувствовался. Она тратила ежегодно целое состояние на свои любимые духи фирм Lubin и Houbigant. Парфюмеры создали для Наполеона специальный флакон в виде валика, чтобы Император мог носить его в сапогах. Он покупал до 60 таких флаконов в месяц, говорил, что это ароматная вода стимулировала работу его «серого вещества». Запахи возбуждали и его чувственные желания, писал Жозефине: «Не мойся, спешу, через 8 дней буду здесь, у твоих ног».

Реставрацией ценились мягкие, цветочные запахи в ущерб животным. Во время правления Людовика XVIII модные духи назывались «Les Larmes de I'aurore» («Слезы зари») или «L'Eau des belles» («Вода красавиц»), в эпоху Карла Х пользовались духами «Dame Blanche» («Белая дама») или «Troubadour» («Трубадур»). Позднее романтизм ввел в моду соли, постоянные спутницы расслабленных красоток. Вторая Империя и императрица Евгения привили вкус к пьянящим духам на основе пачулей. Описание запаха в романтическом дискурсе — физиологическое воздействие на партнера. Женский запах акцентируется на атакующем характере, подрыве моральных устоев партнера. В восприятии мужского подчеркивается момент пленения, порабощения женщины запахом, невозможность ему сопротивляться (Трофимова Н.А., Мамцева В.В.). Синэстемии (эмоциональная синестезия, построена на совмещении эмоциональных и ольфакторных впечатлений) определяют ситуативно значимые признаки запаха; передают эмоциональное переживание обонятельного ощущения субъектом. Запах представляется жизнеобеспечивающей пищей, утоляющий жажду напитком или покрывалом, укутывающим любимого. Почитайте сайты любительниц запахов. В восприятии запаха женщины нежит ощущение уюта и тепла, гармонии и комфорта. Это аромат нежности, волнующей и согревающей. Переживание человеком базовой эмоции приводит к выделению им соответствующего базового запаха. Напротив, восприятие базового запаха всегда ведет к появлению соответствующей базовой эмоции. Предполагается связка «эмоция радости – цветочный запах», «эмоция удовольствия – фруктовый (эфирный) запах» (Березина Т. Н., 27-28). В страстной увлеченности женщиной ее запах представляется агрессором, дурманящим, оглушающим, опьяняющим. Неодолимый, он преследует влюбленного мужчину, проникает в его сознание, владеет его воспоминаниями, рушит его моральные устои, манипулирует биологией. Маркер райского локуса.

На ру­беже XIX—XX вв. синтезируются искусствен­ные ароматы. Менялось восприятие духов. Доминируют флакон, упаковка и реклама. Франсуа Коти соединил в композициях натуральные запахи с запахами, созданными искусственно. L'Origan (1905 г.), – первые из современных духов. В 1917 г. выпущен Chypre, ставший прародителем целого семейства запахов, носящих это название и имеющих оттенки дубового мха, ладанника-лабданума, пачулей и бергамота. Обновление чувствительности в относительно узкой области идет в общем русле культурных инноваций (Венедиктова Т.). В 1911 г. Поль Пуаре, освободив женщину от корсета, дополнил линии одежды ароматами. Габриэль Шанель выпустила в 1921 году духи со своим товарным знаком. Легендарные №5, созданные Эрнестом Бо, первые, содержащие синтетические продукты, с интенсивным запахом, сильны распространением в композициях. Придумывая альдегидный аромат, Бо вспоминал запах талого снега в начале марта – специфический аромат, ни одному русскому объяснять надо. Чапек: … весь Лондон пропах бензином, горелой травой и смазочным маслом, в отличие от Парижа, где к этим запахам примешивается аромат пудры, кофе и сыра. В Праге каждая улица пахнет по-своему, в этом отношении Прагу не превзойти. 

В 1960-х гг. появляются запахи «унисекс», связанные с культурой хиппи. В 1970-е годы вместе с модой на коллекции pret-a-porter возникла и парфюмерия «Pret-a-porter de lux», ставшая более доступной. 1980-е ознаменовались тяжелыми «амбровыми» запахами, которые затем сменились нежными, естественными и натуральными, наполненными дуновением бриза, волнами океана, шуршанием листвы и нотами согретых солнцем цветов. Женщины носят океан в себе. Чувства – отражение приливов и отливов. Мы до сих пор похожи на него запахом и вкусом. Вспомним рекламные каталоги парфюмерии, содержащие страницы, которые, если потереть их пальцем, начнут распространять аромат изображенных духов.

«Хорошие духи производят обонятельный шок, изменяющий настроение при первом же ощущении (базовая нота почти всегда основана на веществах животного происхождения), далее следует психологический шок, более долгий, чем время, за которое духи медленно раскрывают свою форму <...> Духи – это поэтическое творение» (Эдмон Рудницка)