Онтологические прогулки

 

Эссе

 

Франс Снейдерс. Лавка фруктов. Около 1621 года.

 

 

Не тратьте время на этот текст, если кухню вы предпочитаете любым другим местам; если при покупке нового пальто вы выберите похуже, чтобы на получившуюся экономию приобрести оптовую партию майонеза, а на еще сэкономленной штуке нахватать полезных вещей на Sale. Плод моего компьютера рассчитан на людей, получивших образование, и не считающих, что карьера и бизнес — это все, что может занимать их время и мысли. Как говаривал старый Монтень, «различными путями можно достичь одного и того же».

 

Овладение-власть над материалом

 

Питание — символическая практика, наполненная смыслами, переживаниями, мифами. Еда — это общение. Общение, совместные трапеза и приготовление пищи помогают стать ближе. Культура накладывает свои правила не только на саму еду (что, когда, сколько есть и с кем), но и на процессы ее приготовления.

Многое зависит еще от возможностей ее технологической обработки. Если обратиться к прежним временам, когда все производилось «вручную», то  отмечу наличие предвкушения, — у тех, кто готовил и пробовал. Сейчас, при использовании разных машинок, явление сходит на нет. Предвкушение во многих случаях само по себе доставляло удовлетворение. Причины его в том, что разделка, потрошение, скобление, фарширование, варка и т. д. и т. п. представляют собою овладение «материалом». Материалом поначалу живым, но все более омертвляемым по мере овладения им. 

Даже непосредственно во время еды людей не оставляет чувство овладения. В процессе приобретения власти над ингредиентами будущих яств и при их поглощении в человеке всплывает пракультурная страсть превосходства, удовольствие почти на уровне физиологии. Осознаем мы это или нет, но указанное удовольствие замешано на мучительстве. С живым нельзя расправляться абы как, ибо все живое имеет покровителей в духовном мире. Поэтому при приготовлении и употреблении пищи немало магических, ритуальных, религиозных «сопровождений», даже до сего дня.

Древность была убеждена в том, что все по-своему живо, и свидетельство ему — сопротивление. Камень почитался живым, поскольку его обработка требовала усилий и сноровки. Земля почиталась живой, так как нуждалась в возделывании. Вода, потому что сама по себе может двигаться. То же относится к ветру, к небесным светилам. Природа, даже растительная, способна сопротивляться, а потому ее покорение сопровождалось и сопровождается чувством превосходства. Активная деятельность по освоению и использованию природных объектов и материалов, научно-технический прогресс, продолжает и развивает обычаи и чувственность, связанные с пищей, особенно мясной, более глубокие корни которой опускаются в сумеречную эпоху каннибализма.

Чтобы поедать людей, приходилось преодолевать изрядные препятствия разного свойства, к примеру, сопротивление враждебного племени (при поедании чужих) или купировать родственный инстинкт (при поедании своих). Так проявила себя страсть к овладению, превосходству и заодно к мучительству, затем увлекшая человечество к беспричинным войнам, к животной пище, переделыванию природного мира и расширению собственных потребностей. Жестокие казни и пытки уходят корнями в каннибальские обычаи приготовления жертвы. Причиной беспредельного повышения уровня жизни служит не столько стремление к материальным благам, сколько потребность в чувстве превосходства над материальным миром, постоянно подкрепляемая реальным превосходством почти во всех областях. Правда, люди убеждают себя, что стимулом их бурной деятельности является улучшение жизни. Увы, заблуждение  привычное — человек склонен скрывать от самого себя то, что считает не очень похвальным…

 

Магия

 

Многие предметы наделялись способностью приносить счастье и беречь от болезней. Поросенок почитался символом богатства и благосостояния. Поэтому, в некоторых странах носят медальоны с маленькими поросятами или же выпускают копилки в форме поросят. Грибы, которые быстро растут и размножаются, считаются символом изобилия.

Каждая кухня в античности считалась святилищем Приапа. Приап изображался старичком с фаллообразной головой, покачивающейся фелляционно, одной рукой поддерживающий полу или корзину с овощами, зеленью и фруктами, а другой – фаллос. Еда – неотъемлемый элемент ритуала «религии семьи». Если жизнь – оправдана, то любой процесс жизнедеятельности, в том числе и еда, – сакрален, связан с благодарением богам. Приапея своеобразно освящает розановское «мещанство».

Психологическая кухня. Кем вы себя чувствуете при приготовлении пищи? Какая эмоция при этом преобладает? Готовили вы когда-нибудь магические снадобья или блюда? Какие чувства сопровождали это действо?

Для меня процесс приготовления еды загадочен настолько, что вообще не поддается логическому анализу. Архаический акт, по отношению к которому нет выбора. Поэтому он не дискурсивен для меня, как и страх, например. Еда — недоступный логике ритуал. Действия с едой, изменение исходных материалов в процессе приготовления, фантазия и творчество, субъективный вкус, ведут к созданию продукта, отмеченного индивидуальностью творца. Но приготовление, сращенное со словами, помыслами, мотивами, творит не только продукт, но и «зелье!»

Снейдерс Ф. Рыбная лавка. Около 1616

 

Что мы будем здесь есть. Приготовление еды — самый доступный вид творчества, сродни магии. Все женщины - колдуньи и кухарки. Никого не минет эта чаша. Мы сами выбираем, кем нам быть на празднике жизни.

Войдем на кухню, самое теплое, пахучее и таинственное место дома, всегда отмеченное индивидуальностью хозяев. Вы замечали, как женщины любят поговорить о том, как что-то приготовить, с каким упоением и самоотдачей они это делают. Ведь в этот момент мы – богини, хозяйки Вселенной, ее творцы. Мы упиваемся могуществом и властью. В кулинарии много искусства, но много и ремесленничества. Никогда результат загодя не задан. Не имею в виду, что вы, готовя курицу, вдруг получите мороженое, но ваши блюда несут на себе отпечаток вашей личности, вкуса, пристрастий.

Я чувствую себя хозяйкой на кухне. Огонь не загорается сам в очаге. Каждый день я приготавливаю очаг, потому что верю, что Огонь может упасть и с неба. В этом эссе мы смотрим на кухню глазами исследователя и психолога-практика, а то и семиолога и герменевтика, то есть глазами любопытного.

Отношение к другим. Процессы, связанные с едой, можно разделить на мечту о еде, предвкушение, подбор составляющих, их приготовление и употребление. И всюду присутствуют Другие.

Если мы признаем ситуацию своей изолированности в жизни и стойко встречаем ее, мы можем с любовью обратиться к другим. «Если же нас захлестывает ужас перед бездной одиночества, мы не станем близки с другими, а вместо этого будем бить по ним лишь ради того, чтобы не утонуть в мире существования. В этом случае наши отношения вообще не будут истинными, но лишь расстройствами, неудачами, искажениями того, что могло бы быть. Мы не сможем относиться к другим, полностью воспринимая их как самих себя, как чувствующие существа, тоже одинокие, тоже испуганные, тоже созидающие мир домашности из теста вещей. Мы станем вести себя по отношению к другим существам, как к инструментам, средствам. Другой, уже не «другой», а «оно», помещается нами там, внутри нашего собственного мира, чтобы выполнять функцию. Эта функция, прежде всего, конечно, является отрицанием изоляции, но ее осознание слишком близко привело бы нас к нашему тайному ужасу. Требуется прятать все больше, возникают метафункции, и мы строим отношения, которые обеспечивают продукт (например, власть, слияние, величие или восхищение), а он в свою очередь служит отрицанию изоляции». И. Ялом  «Экзистенциальная психотерапия», с. 409-410

 

Бессилие перед едой.

О наслаждении, которое всегда с тобой (из серии нынешних признаний)

 

Сразу признаюсь и бесповоротно. Бессильна перед едой.

Она наступает стройными полками с развевающимися знаменами упаковок и рекламы. Она всюду. Своим разнообразием она под стать искусству. О, овощи всех цветов светофора вплоть до черно-бордовой свеклы. А эти оттенки зеленого… Ах и ох. А еще ее разнообразная текстура, одна наощупь, другая – во рту. Запахи!  Вкусы!

И, наконец, она доступна.

Ее можно приготовить самой или отдать на откуп специально обученным людям. Не имею в виду мужей. Они тоже хороши, но специально… приготовленные.

Она делает обычное насыщение трапезой с хорошими разговорами: с кем — какими? С Тимкой можно и под кньоли разговориться, (мама называла «кнели» и это звучало нежнейше, как «Неля», фарфоровая куколка с наклеенными волосами и хорошенькими башмачками), для Олега Георгиевича аранжировкой – хороший коньяк, а с Машкой – что-то экзотическое, легкое, оставляющее после себя ощущение легкого обморока. В зависимости от того, на что вы приглашаете друга, подругу ли, сценарий предопределен: ну, не будете же вы с другом на короткой ноге, есть борщ или пироги. Если мужчина пригласит вас на горячее, сложносочиненное, длительно приготовляемое, девушки, верьте в серьезность его намерений: человек стремится к основательности, и отношений ему хочется стабильных.

А если Наталья Михайловна зовет вас на хачапури, то это на два дня с полуночными разговорами со всеми прелестями грузинской кухни, с массой приправок, с открыванием гардероба и сердца. Да и с собой нагрузят: от еды до фарфоровых чашечек.

Еще и мистика – никогда не уверена в результате своих гастрономических изысков. Время, гормональный фон, собеседник – сотрапезник, и вкус питаемого меняется неотвратимо. Дело не в дыне с ветчиной в Базиликате или топасах Барселоны, ласточкином гнезде в Пхукете или меленькой клубнике в Киото. Дело, похоже, в Духе, который не может жить без пищи, как не пиши. В момент, когда пища становится духовной — и есть чудо.

Типичные составляющие дачного фуршета: базилик, кинза, сельдерей, руккола, лук, петрушка, домашний сыр, крупная соль, босые ноги, хлопковые юбки, голые плечи, шпилька в пяти миллиметрах от мозжечка, молоко в прозрачном кувшине и чай в «бодуме». Скатерть, слегка выцветшая от палящего солнца и сухие половицы веранды, поддающиеся под упругой ступней. Изобильна дачная готовка. Все в роскоши: зелень, овощи. Как будто на время отменено табу аскетизма. Роскошь в богатстве зелени, изобилии света и тепла. Но оно хрупкое изобилие. Особенно у нас на севере. Об этой непрочности напоминают летающие твари: оводы, комары, мухи…

А салаты! Прозрачная миска. Отмытые свежие овощи. Листы салата на льняной салфетке со стекающими каплями. Острый нож не ранит, но придает «культурную» или культовую форму овощам. Оливковое масло, которое никогда не кончается, и никогда не прогоркнет.

Мясо розовое, с нежнейшими розовыми прожилками белизны. Удачнейшее сочетание невинности и мощи. Как юноша, не познавший радостей земных. Опять же, зелень. Упругая, махровая, с разными оттенками травы до фиолетово-коричневого базилика. Кинза. Руккола. Тимьян. Мята. Как надписи на старинном атласе. Пропуск в юность старушки Европы, когда она с молодецким пылом бросилась осваивать неведомый мир с запахом пряностей и золота. Сколько лет было Колумбу? Магеллану? Дрейку? Чего искали они в просторах синевы с ее оттенками от белого до антрацитового? Славы? Власти? Себя.

«Мясо на баклажанной подушке с кинзой» звучит как название средневекового рассказа. Были ли там рассказы? Так невозможно писать: во время спотыкаюсь на правде – было ли, достоверно ли? А что если так и писать с ответвлениями, отступлениями, рецептами и отступлениями и сновидениями? Едой я дополняю перерывы в мысли. Ею заливается тревога. Она позволяет мне перебежать из состояния неопределенности. Дает мне забытье и наполненность. Власть над ситуацией и веру в свои силы. Позволяет заботиться о себе, любить себя, баловать. Представляю пирожные и торты, которые сама не покупаю никогда. Эта возможность быть Констанцией из «Амадеуса», легкой, нарядной, мгновенной, немудреной сахарно, полной молодых гормонов, упоением сиюминутных радостей.

 

Натюрморт с медом. Пол Сестон. Франция, 1930-40 гг.

 

А вкус меда! Папиного. Особая стать с золотым шорохом медогонки, с таинствами его белых одеяний, особой чистотой выскобленного стола, медными тазами, приготовленными ножами, сакральной чистотой столярки, отмытостью стекла. Праздник. Таинство. Любовь. Но и привозимого подружками из дальних странствий, приносимого в подарок дальними, в качестве подношения и близкими по необходимости.

А еще та, почти ритуальная еда. После любви. Ночью. В твоей рубашке на голое тело, с пританцовывающими босыми ногами. Готовка в четыре руки, с закусыванием травкой, со свернутым небрежно партучем, с замечательно сочным мясом, с полупустым стаканом вина. С прелестью близости, нежности, родственности почти. С тем, что есть полнота жизни.

И завтраки детям, причудливо украшаемые каши с названиями (обязательно с названиями, позаковыристей, чтоб привлечь внимание, оттянуть уход в школу, улыбнуть с утра, смягчить тягость раннего пробуждения, большого дня).

 

 

Тесто. Что-то есть колдовское в магии разбивания яйца в просеянную горку муки. Потом замес. В какой день творения Б-г мнил разные состояния теста: от сыпучего до однородного, как мышца или тело. Ты берешь тесто как младенца, нежно, стараясь не смять; бьешь и швыряешь его, как белье на мостках, вытаскиваешь его на поверхность стола-престола. Вот она – душа. Гладкая, пластичная, могущая иметь любую форму, любой окрас. Делящаяся на множество кусков и сохраняющая себя в каждом. Потом открываешь горящее сопло духовки. Опять же «дух». Чаровница трансформируется вновь. А уж что на выходе? Головешки ли. Булочки, пицца, или ватрушка. Да что – задумки были… А все уйдет в утробу или на помойку. Все умрет и не станет зерном. Ну, что же каждый едок – мать пожирающая. Тот, кто уничтожает, чтоб не быть уничтоженным. Ем, чтоб самой отсрочить попадание в мясорубку. Сама палач, чтоб не быть жертвой.

Вся жизнь пунктиром завтраков, обедов иногда, ужинов, перекусов, ланчей, бранчей, запихиванием в себя студенческой торопливой еды. Не до этого! Жизнь – вот она. Куда там еда! Поэтому все влюбленности, напрочь отбивали вкус еды. Едва горло пропускало воду. Просто одна душа, отталкивающая земные плоды. Разве что яблоко, сломленное для двоих на подоконнике особняка графов Бобринских.

Еще кофе. Всегда отменный итальянский. Первый индийский с мамиными тугими пенками молока, бразильский касике, потом в перестроечные времена – с непонятными марками из американских военных запасов, сбившийся в комки, и нынешний, изысканный со вкусом ванили от Кати, Parisian от Жени. Сын подарил кофе машину: «Изощряйся, мама». Как-то в этих подарках кофе, чая, меда чувствую себя постаревшей. Как будто и не женщина вовсе, а старушечка, всеобщая тетушка, которой пофартить можно только пищевыми подарочками в красивых упаковочках.

 

Бемден П. Натюрморт с охотничьими трофеями. Вторая половина XVII века.

 

А еще и еда с Полиной, открывшей мне прелести дикой кухни охотничьих трофеев. Вот с кем можно было бы написать поваренную книгу! Она-то, наверное, еще напишет. Я - уже нет. Буду рассматривать чужие. Для написания поваренной книги нужен опыт любви. Семейной любви. Большой семьи, с большим столом, многочисленными родственниками. Опыт домоводства. Не сбылось. Не сбудется. Да, с Полиной вкусно есть. Потому что интересные разговоры, интересные места. Да и сама она хороша. Как актриса, старающаяся оставаться неузнанной. Куда такую красоту скроешь?! Вот так и едим вкупе с красотой. Даже в забегаловках московских «Муму».

Еще и праздничная еда. Новогодняя. 30-го с сыном тщательно выбранная им, подготовленная не менее кропотливо, отобранная для переработки пища, красиво возлежащая в разных емкостях, через некоторое время заполняемая салатами, холодным, солениями… Дом наш и родительский. Традиции сохранились, дом – нет. Долго перебираемые косточки для заливного, печение наполеонов, крошение грецких орехов. После переезда из родительского дома в студенчество долго не могла выбирать еду. Ступор. Я не знала, что я люблю, и что мне хочется. Ограничивалась саечкой, сгущенкой и сыром. Студенческие компании с «худыми» пирогами, картофельными, жареными на сковородке со сметаной. Как шли. Под пиво и танцы.

Итак, я бессильна. Еда атакует. Сдаюсь. Никакие диеты, фитнесс, ограничения не отучат меня от этой привязанности. В еде есть роскошь самой жизни. Делим мы еду с близкими. Не с врагами же. Конфета в Мариинке от Машуни, как пиццикато к балетному чуду.

В сущности, я не люблю готовить. Я люблю есть. Самое доступное удовольствие. Самая контролируемая часть жизни. Это то, что мы всегда можем сделать для себя. В то же время эти желания движимы нашей природой. Хорошо бы питаться солнечным лучом?! О, я лучше по старинке, архаичным образом. Хоть от этого выпадают зубы, все равно едим. Едим же! Заедая горести, неудачи, неудовольствия, выражая агрессию и отдаваясь страсти. Доступным образом. Сластолюбивые сцены поедания. Вспомните фильм «Жратва», странно, что не жертва. А ведь слова-то однокоренные…

На смертном одре не отрекусь.

Так что приходите ко мне, мои друзья. Сухарик тоски сгложем, и тем будем покойны, и может быть, счастливы… На поминках моих пейте вино, смеетесь и получайте удовольствие от того, что нам, безусловно, дано. Отнять это невозможно. Наше удовольствие от жизни. Умение видеть в ней свое и быть счастливыми тем, что есть.

 

…Почему я не люблю готовить

 

Пища, одежда, жилище – основные условия жизнедеятельности человека. «Опыт», «испытание», «пытка» и «питание», «пища» — однокоренные слова. Рискну навлечь на себя обвинения в недостатке женственности, пренебрежении домашними обязанностями, подрыве семейных устоев и прочее, прочее. И все же…

1. Кухня самое травмоопасное место в доме. Ожог, порез, синяк, испорченный маникюр (самое мелкое), брызги кипящего масла… Блазон средневековых казней на пятачке уюта.
2. Результат кулинарных устремлений никогда не гарантирован. И даже если ты это многократно делала, в один, особенно важный момент, ничего не получается. Ничего! Что-то подгорает, бульон оказывается недостаточно наваристым, тесто не подходит, настроение испорчено…
3. Обилие грязных овощей, их переработка. Отходы! Вянущее, стынущее, портящееся. Memento mori. Вечная тщетность, преходящесть, мгновенность вкушения, потом муки, сытости, вины или разочарования.
4. Непомерное разрастание приборов, приспособлений, инструментов, инструкции к ним толще, гораздо! Евангелия, забываются, каждый раз заново; количество посуды, удобной для плова, жарки, тушения, варки, пряжения, пассеровки. Ой! Федорино горе.
5. Гендерный дисбаланс. Он предвкушает, а она сосредоточенно (все ментальные способности напряжены: когнитивные схемы — матрица!, аффекты под контролем, волевое усилие, мышечный прессинг…) двигает, смешивает, раскладывает, подсчитывает… Шива завидует.
6. Это всегда соревнование: с его мамой, рестораном, прошлым разом etc. Выиграть невозможно. Да и не больно нужно… Процесс. Искусство постоянных жертвований и напрасных даров[1]. Потлач.
7. Технология ненарушима. Флора и фауна, объединившись, диктуют сроки, порядок, сочетание. Мировая культура: караваджова ваза, кофейная кантата, столы Снейдерса и Хеды с Класом грозят укоризненно: «Не подведи» …
8. Кулинария – искусство мошеннических жертв, припрятывания недостаточно зрелого или переспелого, жесткого – мягким, и прочее. Китайские военные стратагемы: спрятать вареную морковь, замаскировать лук, заменить баранину… Не хватает университетского образования
9. Кормление всегда власть: «Ешь, что положено». Кормить по часам? По желанию? Полезным? Любимым? Муки вскармливания: «Через пять минут в школу, а он не ест!» Даже акулий плавник и ласточкино гнездо. А манник, от безысходности, в тяжелые годы, идет на ура, правда, на пару с избалованным приятелем, который лучше разбирается в икре, чем в кашах.
10. Посуда, самая любимая, бьется. Невосстановимо. Мамины керамические миски, сама не пользовалась, для меня берегла… Любина чашечка из Японии с цикламеном… Гомер. Список кораблей отправляется в прошлое. Невозвратимо.
11. Это магия, впрочем, это и интересно. Не всегда. Мгновенность жизни. Вспорхнуло. Больше нет…

О чем это я?

О страхе смерти? О тщетности усилий? О преходящести?

Да, все об этом. В тоже время восхитительны плоды земли… Отмытые поверхности. Нежность сытого двоемирия… Близость, иногда возникающая от совместности застолья. Разговор, стремительный, непредсказуемый, жадный. Жизнь, в которой есть все. Поздний ужин под джаз нетерпеливых босых ступней; завтрак, тебе первому – «Доброе утро», и улыбка, и касание небритой щеки, и объятие… Одна печенюшка на двоих и папины «пундыки», и лучший борщ, и пиццы из ничего… А кого вы впускаете в свой холодильник?

Дом? Душу? Готовы ли впустить?

Принимаю…»

Творческий акт приготовления

 

Ведение кухонного хозяйства требует внимания, расчёта и знаний. Каждое блюдо готовится в соответствии с правилами рецепта, определяющего состав и пропорции ингредиентов, порядок их обработки, последовательность закладки, время и способ приготовления. Плюс ко всему то, что в быту называется «маленькими секретами», нюансы технологии, от которых зависит конечный результат. Сложный и трудоёмкий процесс. Сложность повышается в зависимости от характера трапезы: завтрак, обед, ужин, праздничный стол, поминки и т.д. К тому же при составлении меню нужно учитывать особенности сезона, народные традиции, в известных случаях (например, во время поста) религиозные предписания, наконец, вкусы и пристрастия своих едоков. Помимо готовки текущего стола в обязанности повара входит также заготовка долгосрочных запасов.

 

Повар. Якоб Йорданс  1593, Антверпен — 1678, Антверпен.

 

Мышлению повара в высшей степени присущи комбинаторность и плановость. Из всех повседневных забот по дому, пожалуй, только приготовление пищи может претендовать на право именоваться искусством. В иные эпохи кулинария оказывалась чуть ли не главным видом творческой деятельности. В Риме «времён упадка», например. Как художник из красок создаёт картину, повар из имеющихся в его распоряжении продуктов готовит блюдо, соблюдая правила рецептуры и повинуясь вдохновению. Как всякий творец, чувствует себя «коллегой» Бога.

И причем здесь терапия? Приготовление пищи делает её терапевтической практикой по следующим причинам:

• Время для размышлений и понимания. Когда мы готовим, то собираем из многого единое, раскрывая потенциал каждого ингредиента. Как садовник имеет в виду будущий сад. Если контролировать своё дыхание и следить за движениями, то готовка может стать сеансом медитации и принести моменты просветления и спокойствия. 

• Когда мир кажется слишком сложным, кухня становится убежищем с чёткими правилами. Готовка помогает сосредоточиться на конкретной задаче, что может дать ощущение власти и контроля.
• Запахи, текстуры, вкусы «заземляют» в моменте. «Здесь и теперь» гештальтистское. 

• Приготовление пищи может быть средством социализации, личностного развития и получения удовольствия от жизни.  Создание чего-то осязаемого, чем могут наслаждаться другие, может быть приятно и повышать уверенность в себе.  Через кулинарные мастер-классы можно решить вопросы вливания в новую группу.
• Приготовление пищи — это творческий процесс, способствующий удовлетворению различных потребностей: от физиологических до социальных и культурных. Эстетических, в том числе.

Существует «кулинарная терапия», когда с помощью кулинарии и отношений человека с едой пытаются решить его эмоциональные и психологические проблемы. Некоторые ее методы:

• Выбор «лечебного» блюда. При тревоге рекомендуют месить тесто (ритмичные движения снижают кортизол), при апатии — резать яркие овощи (цветотерапия через морковь и болгарский перец), при злости — отбивать мясо (безопасный выход агрессии).
• Можно выбрать звуковой (арома, визуальный и пр.) контексты для приготовления пищи — музыкальный альбом или тишину, белизну или яркость …
• Осознанная дегустация: есть медленно, отмечая оттенки вкуса. А тут хорош Ф. Перлз.
• Кулинарный дневник с записями блюд, влияющих на настроение.
• Общее застолье. Разделённая еда усиливает эффект в два раза. Или поглощение пищи нагим перед зеркалом. Попробуйте. Мой приятель это ненавидит: для него совместная трапеза – акцентированно социальна.
• Самонаблюдение в процессе готовки. Интерес к тому, что делаешь, помогает понять себя, а готовка становится эмоциональным барометром, позволяющим раскрыть секреты текущего состояния.

… а еще кулинария — это стиль. Иногда — высокий. Иногда — низкий. Наш выбор.

Как приятно выбирать! Сделать по-своему. Что-то привнести... История искусств на разделочной доске: роскошь бароккояльной зелени, строгий классицизм хлеба, как пудожский камень до еще не крашеного Казанского собора; импрессионизм приправок; романтизм пенок и соусов, всего молочного. Фрейдисты захлебываются слюнками. Ищите в нас червоточинку, анальники. А мы будем создавать! Многообразие цвета, способов приготовления, вариантов подачи. Любимая посуда. Счастливая жизнь. Лучший завтрак. Вспомните свой. А я «восхитнусь» своим.

«Лучший перекус? Любовные фунтики при нехватке еды и бездне фантазии. Салфетки, компенсирующие дефицит площади. Да и твой живот в качестве подставки – тоже хорош. Только тянуло просовывать язычок в пупок. Тебе щекотно, стол грозился рухнуть…   А помнишь, как я оформляла тебя в виде бисквита. Весь в сливках. Ну, что пришлось убирать. Языком».
Так моя лирическая героиня предается отраве мечтаний, а я о земном.

Об истории искусств на столе. Предложить бы своим студентам создать натюрморты разного стиля из того, что есть. Только не натюрморты, а натюрвивы… Во славу жизни.
Краткосрочной, бездарно прожитой, радостной, драматичной. С черновиками, кляксами слез, с кровью любовных агоний, с милостью прощений, благоуханным спокойствием…

И куда это денется после нас? Я протяну руку и коснусь тебя. Мой сон войдет в твой. Этого достаточно, чтобы жить. А историю искусств будем изучать на любой поверхности, там, где мы сможем кормить друг друга. Фрейдисты, заткнитесь. Мамашничаю? — Это не я. Лирические герои бесчинствуют. Вы слышите их голоса… А я, мудрая, предаюсь медитации. Мудрею. Обретаю муди. Ох.