Онтологические прогулки

Не шедевр. Смотреть нужно.

Это исследование. Наверное, что-то вроде экспериментального теста Роршаха, когда в кляксах видны образы? Если вы не склонны к рефлексии – это фильм не для вас.

Наблюдая за действием, ощущаешь тупую боль от наживки — чувство, когда упоминают «культуру отмены». Напрягаюсь из-за предположений: что буду интерпретировать сцены через призму слепого «доверяй всем женщинам», что буду критиковать фильм за то, что он ставит под сомнение подобные лозунги, что на каком-то уровне буду оскорблена…

Смысл этой университетской драмы о разрыве между поколениями и борьбе за репутацию, не только в том, чтобы пролить свет на какой-то конкретный опыт или действие. Политизированная реакция. Как выразился заведующий кафедрой философии Альмы, сетуя на напряжённую обстановку в академических кругах: «Несмотря ни на что, я оказался в сфере оптики, а не содержания». Общественное мнение — немалая сила, но также идеальный объект для манипуляции.

«После охоты» — многослойное произведение, который хочется постепенно распаковывать и расшифровывать. Одного просмотра явно недостаточно. Герои красуются философскими терминами, диалоги стремительны, далеко не за всем возможно уследить. Это делает работу режиссёра Луки Гуаданьино более интригующей, но одновременно и более проблематичной, совсем как «Тар», показанную в Венеции в 2022 году. Недосказанность — пространство для интерпретаций. Итальянец рискует остаться непонятым.  Как и нам, балансирующим между стремлением быть понятыми и хранящими приватное в тайниках.

Я бы перевела название фильма иначе. Не после охоты, но после преследования, выслеживания, травли. «Название фильма «После охоты» (2025) Гуаданьино связано с темой реакции на событие», — пишет kinopoisk.ru. «Он начинается с титров, сделанных в узнаваемой стилистике Вуди Аллена: белые буквы на черном фоне, шрифт Windsor, что-то джазовое. Что имеет в виду режиссёр, учитывая, что фильм посвящен обвинениям и оправданиям в пост-MeToo-эпоху?»

По сюжету профессор философии Альма (Джулия Робертс), отстранённая и притягательная,  должна или поддержать, или осудить друга-коллегу Хэнка (Эндрю Гарфилд), обвинённого (возможно, ложно) в сексуализированном насилии. Обе стороны конфликта преподносят Альме свою версию событий, чтобы та дала официальное заявление в поддержку одного из них. Главная героиня, при внешнем благополучии — воплощенный невроз, выраженный соматически: ее скручивают приступы язвенной болезни. Живет с умным и внимательным, но нелюбимым мужем, который громко включает классическую музыку и готовит кассуле. У нее в шкафу (куда в поисках туалетной бумаги заглядывает, но и ищет тайник, второй персонаж Мэгги, чернокожая аспирантка (Айо Эдебири)) хранится «скелет» — эпизод из прошлого, рифмующийся с нынешним скандалом. Когда от Альмы требуются решительные действия, она срывается, кричит на студентов (эпизод в духе «Тар»), дает пощечину, даже нарушает закон. Ей нужно либо предать Хэнка (заодно устранив соперника за место), либо пойти наперекор принципу «всегда верь женщине». Фильм о конфликте, описываемом в английском языке выражением «он сказал — она сказала».

Правда в фильме второстепенна.

Это фильм не про событие, а про реакцию на него (название об этом, еще и буковка в нем перевёрнута). В том, как говорит и ведет себя обвинительница, окруженная шумной группой поддержки, есть фальшь. Мэгги такая, как будто она лжет – с широко раскрытыми глазами, нервная, уклончивая и, возможно, тянущаяся к руке Альмы, манипулирующая. Дочка крупнейших спонсоров университета любит порассуждать о чужих привилегиях и своих страданиях как черной квир-женщины. Вдобавок с ее диссертацией (на тему морали и этики) что-то и вправду не так. Нам ли, руководившим многими выпускными работами, не видеть этого? Маргинализированная  идентичность даёт незаслуженные привилегии? Насмешки поколения X над поколение Z?

Спойлер: так и не ясно, что произошло между Хэнком и Мэгги, и в чём Мэгги его обвиняет. Как будто это не имеет значения. Выясняется, что Хэнк прав насчёт плагиата Мэгги, но он также не из тех, кого останавливает слово «нет». Ослабленная болезнью Альма признаётся своему мужу Фредерику (Майкл Стульбарг), что в 15 лет у неё были отношения с другом отца. Потом она выдумала обвинения в изнасиловании, чтобы наказать его, когда он потерял к ней интерес. То, что она была ребёнком, утверждает Фредерик, слабое утешение. Акцентируется вред неправильно понятых чувств и ужасное положение от этого[1]. Еще в «Назови меня своим именем» персонаж  Фредерик-Стулбарг становится для Гуаданьино героем, произнеся знаковый монолог: «Мы вырываем из себя так много, лишь бы поскорее исцелиться, что к 30 становимся банкротами и уже не можем ничего дать, когда встречаем кого-то нового. Но не чувствовать – только чтобы не чувствовать боль – какая же это трата жизни». Здесь персонаж вновь несет мудрость и человечность: «В образе Фредерика было столько всего, что над ним можно было бы работать всю жизнь. Я совершенно ничего не знал о фрейдистском анализе, о гастрономии, о музыковедении. Все эти составляющие его личности, плюс потрясающая предыстория, придуманная Норой Гарретт, создавали безграничное пространство для работы. И при этом времени у нас было катастрофически мало… Особенно важным для меня было взаимодействие с Джулией… между нами возникла особая творческая искра. Пока Джулия открывала для себя Альму, я учился у нее, как отвечать на это взаимностью», – говорит Майкл Стулбарг. Однако муж-психиатр оказывается незаметным.

Сцена откровения — первое повествование о случившемся — выглядит не как признание, а как проверка Альмы на верность, в которой холодный, беспристрастный и пренебрежительный наставник  проваливается. Она в смятении и непонимании. Личная преданность бросает вызов этическим принципам, а сомнения вступают в противоречие с убеждениями.

Главная претензия?

Дело происходит в Йельском университете (в РФ признан нежелательной организацией), Мекке для альтернативных меньшинств, на пике движения metoo. Мэгги (Айо Эдебири) видит в Альме ролевую модель, вхожа в ее дом. Она, подло рыская, находит письмо, свидетельствующее о любовной связи замужней хозяйки с ее молодым коллегой профессором Хэнком (Эндрю Гарфилд). На следующий день тот получает от Мэгги обвинение в харассменте — что мгновенно рушит блестящую карьеру «белого цисгендерного мужчины». Хэнк тонко ощущает идею «симпатичности» – то, что значит быть приятным для других и что культура требует от человека, чтобы его приняли. Ему нравится играть с тем, как другие реагируют на него, как воспринимают его. Он провокатор. Осознает свои действия – и в то же время совершенно не осознан. Именно в этой разумности и заключается образ действий хищника, подкрадывающегося незаметно. Основное внимание уделяется мускулистой силе. Два персонажа вступают в ницшеанскую битву за превосходство.

«Так что – провокатор ли я? Нет, не думаю. Но люблю ли я снимать фильмы, которые заставляют зрителя чувствовать то, что он видит? Да. И очень», – говорит Лука.

Карикатура  на woke и «новую этику»? Напоминание о том, что и традиционная не совсем устарела? Нехорошо читать чужие письма: тема, некогда прозвучавшая в одноименном фильме режиссера Ильи Авербаха?

Фильм рассказывает о чувстве волнения, вызванном модными словечками микроэры. Это не преступление «неясной политики» — фильмы отражают людей, а люди всегда — клубок противоречий, особенностей, шаблонов и историй, которые не бывают полностью последовательными. «Культура отмены» — неверное название концепции, всегда раздутой, не используемой честно, одновременно слишком широкой и слишком негибкой, значение которой зависит от пользователя, часто искажаемой.

Вспоминаются наша вампиловская «Утиная охота» и «Полеты во сне и наяву», «Тайная история" Донны Тартт, первый роман писательницы, который в год выхода стал лауреатом Пулитцеровской премии. Амбициозный студент Ричард Пейпен попадает в закрытый клуб по изучению древнегреческого языка. Его члены богаты, умны и считают себя истинными хранителями античной культуры. Однако всё меняет загадочное убийство одного из членов клуба.

Великолепный фильм Тодда Филда «Тар» также повествует о властной, холодной и скомпрометированной женщине, один из немногих, органично вплетающий «культуру отмены» за счёт глубокого погружения в анализ компрометации. Драма «Тар» объясняла, что насилие не имеет гендера, его порождает власть. «Культура отмены» — минное поле. Те, кто утверждает, что она существует, похоже, определяют её одним способом: как исключение из общественной и профессиональной жизни без надлежащей правовой процедуры или какой-либо надежды на возвращение. Не зашла ли «культура последствий» (более точное название для нашего времени) слишком далеко? Не слишком ли мы несправедливы? «После охоты» довольствуется подобием аргументации. Для фильма, который позиционируется как «не всё должно вызывать у вас приятные ощущения», он приторно сладок и напоминает шедевр Джона Патрика Шэнли «Сомнение», созданный до движения #MeToo. Та пьеса начинается с проповеди отца Флинна, любимого приходского священника, говорящего о важности неопределённости: «Сомнение может быть таким же мощным и поддерживающим, как и уверенность». Директриса школы, сестра Алоизия, строго консервативная монахиня, настаивает на постоянной бдительности. Фильм «Сомнение» был посвящён одноимённой концепции, которая идёт рука об руку с верой, как обратная сторона одной и той же медали. Люди сложны: у каждого есть несколько истин с конкурирующими мотивами и приоритетами, и вы не сможете достичь истины, просто отстаивая свою точку зрения.

Альма  (женский мир выводит бессознательное на свет)

Альма, отстранённая и притягательная профессор философии, ролевая модель для Мэгги. Но та, зачем-то рылась в ванной Альмы и украла старые газетные вырезки. Как обычно, говорящие фамилии, Альма Имхофф или Имхоф — немецкая фамилия, означающая "Im Garten wohnen Wir", что в переводе с английского означает "В саду мы живем". Иначе означает «усадьба». Имхофф также может относиться к типу резервуара для очистки сточных вод. Существует несколько версий происхождения имени «Альма»: латинское — образовано от слова almus, что означает «добрый», «заботливый», «питающий»; греческое — слово αλμη значит «солёная вода»; ивритское — Alma или Almah (עלמה) означает «молодая женщина», особенно незамужняя. В некоторых толкованиях имя «Альма» ассоциируется с независимостью, смелостью и свободой. Но она постоянно отказывается от рассказа о себе…

Сдержанная, почти холодная игра Робертс делает её редкие эмоциональные всплески по-настоящему мощными. В элегантном образе Лорен Бэколл, классическом костюме и роскошном кашемире от Джулии Пирсанти, как нельзя лучше подходящем для академического шика, актриса придаёт совершенно новое значение пронзительному взгляду, несравненному смеху и угловатым чертам лица в образе многогранной Альмы. Ей придется разбираться в чужих полуправдах и бороться с собственными демонами в перегруженном сценарии. Нравственный выбор: Альма чувствует, что должна защитить подопечную, не потерять близких отношений с Хэнком, а самое главное — не пожертвовать в процессе своей блестящей профессиональной репутацией. Ее точка зрения становится проводником для зрителя. Вергилий наш доморощенный в почти расёмоновской истории, где у каждого свое видение правды, но каждому не хватает смелости пуститься во все тяжкие и, тем самым, сделать по-настоящему провокационный фильм.

Альма — аддикт: принимает опиоиды в форме таблеток, ей каждое утро приносит в постель эксцентричный муж. У женщины не было физических травм в прошлом, только психологическая. Именно из-за неё Альма будто бы не верит Мэгги и старается занять нейтральную позицию, при этом понимая, что на двух стульях усидеть не получится. На протяжении всего фильма Лука Гуаданьино тянет интригу о том, был ли на самом деле акт насилия над Мэгги или нет, — сюжетный финт, вызывающий большие этические вопросы.

В этом фильме сильное желание запечатлеть эпоху, родившуюся после движения #MeToo и woke-повестки. Как сегодня поддерживать жертв насилия, не разрушая при этом жизнь возможного невиновного?

«Верь женщине» — слоган, используемый в делах, посвящённых насилию над женщинами, будь оно сексуализированным или психологическим. Вопрос веры стоит ребром по нескольким причинам. Важны отношения между двумя женщинами разных поколений и с разными взглядами на мир, успевшем радикально измениться менее чем за десять лет. Альма привыкла держать все в себе и заедать травмы таблетками, а Мэгги предпочитает рассказывать о своих, не проваренных, чувствах всему миру, ожидая от общества ее справедливости. Альма для нее — пример, но студентке невдомек, что боготворимая преподавательница в глубине души ее, кажется,  презирает. Героиня  Джулии Робертс переживает болезненную трансформацию. Лучшая роль голливудской актрисы за последние десять лет. Ее Альма — пленница своих иллюзий, и любая, самая выстраданная правда тонет в потоке ее гнева. Одиссей становится героем, когда слышит песню о себе. Услышит ли ее Альма?

Эндрю Гарфилд говорил на пресс-конференции фильма: «Пока мы не выведем бессознательное на свет, с нами будут случаться события, которые мы спишем на судьбу. Когда ты сам не понимаешь, что тобой движет, ты становишься ненадежным рассказчиком — особенно в культуре, одержимой выживанием. И самое поразительное в этих персонажах то, что они не видят своих истинных желаний, и потому каждый искренне считает себя героем этой истории». Он ярко вскрыл романтическое амплуа всеобщего любимчика, под личиной которого скрывается неприятный, полный агрессии человек. Герой Майкла Стулбарга — покладистый супруг, прячущий обиды и внутреннее напряжение.  Зритель видит, как поступки героев в прошлом сформировали тех, кем они стали сегодня. Мэгги, лесбиянка, состоящая в отношениях с небинарным партнёром, без ума от Альмы и слишком часто заглядывает в личные шкафчики. Наблюдательная Альма, в свою очередь, умеет пользоваться своим неоспоримым обаянием и силой. А Хэнк не может позволить себе меньше пить и вести себя гораздо сдержаннее. Все это детали, указывающие на их ненадёжность как рассказчиков.

Как разрешаются эти запутанные манёвры? Первой приходилось бороться за каждое своё право, часто в среде, где доминируют мужчины. А вторая мыслит иначе, и Альма её ненавидит (а возможно, и завидует ей). Один из вариантов судьбы? Для Мэгги и их сверстниц из поколения Z комфорт их времени стал возможен благодаря работе таких женщин, как Альма. В одной из сцен (которая, по общему признанию, пришлась по душе представителям поколения X, но, по понятным причинам, может вызвать у поколения Z чувство неловкости) Альма утверждает, что не всё в мире должно быть комфортным, как тёплая ванна. Иногда нужно испытывать дискомфорт. Именно это, в конце концов, пытается сделать «После охоты», и в основном ему это удаётся.

Покровительственное стремление уколоть зумеров за напускную экологичность и слишком обдуманный вокабуляр? Потенциально в лицемерии ученицы и была заложена провокация, которая при вдумчивом сценарии и ироничном подходе могла забить еще один крест в гроб woke культуры, избавленной от флэшбеков, но отраженной в зеркале сегодняшнего дня. Но придуманное противоречие менторки и падаванки не доходит ни до жанровых крайностей, ни до драматических тонкостей: в кадре то и дело обсуждают мизогинию Фрейда. Выглядит не слишком убедительно, как и пассаж о том, что главные враги женщин — другие женщины. "Напускная экологичность" — это красиво, как говорилось в известной комедии! А вот "слишком обдуманный вокабуляр" — это тонкая самоирония или неспособность пользоваться обычным повседневным языком?

Телесность — любимый предмет исследования в кино Луки Гуаданьино. Его герои чувствуют себя пустыми оболочками («Квир»), пожирают себя и других («Целиком и полностью»), они потеряны, пытаются нащупать своё будущее («Претенденты») и определить свою сексуальную ориентацию («Мы те, кто мы есть» и «Назови меня своим именем»). В его фильмах тело —  не отдельная сущность, а зеркало, отражающее чувства его обладателя. Поэтому его картины полны крупных планов и деталей тела. При помощи кадрирования режиссёр не разбирает человека на отдельные элементы, а предлагает увидеть, как тело может говорить. В «После охоты» автор выдерживает дистанцию: его герои по большей части разговаривают и почти не касаются друг друга, и лишь изредка режиссёр вплетает в историю метафоры, связанные с телом.

Несмотря на йельскую клаустрофобию, с элегантностью и стилем оператора кадрировать руки, под обычных композиторов Гуаданиньо, Резнора и Росса, совершается драма идей. Шокирующий эффект ставится выше характера, чтобы донести мысль. В фильме «После охоты», как неоднократно заявляли режиссёр и актёры во время громкого пресс-тура, цель состоит в том, чтобы заставить людей говорить.

Детальки

Гуаданьино с визионерской жадностью погружает публику в объятия Dark Academia — от хрустальных графинов на столе в учительской до профессорских пиджаков изумительного покроя. «После охоты» тщательно и детализировано воспроизводит климат и среду: не глаза, но жесты, крупные планы, сокращение дистанции, нервирующее тиканье часов и запах дерева рождают клаустрофобное ощущение.

«После охоты», как и все фильмы Гуаданьино, изящен, опьяняющ и притягателен, как притягательны интерьеры с панелями из красного дерева. Но в то же время кажется пустоватым какофонией звенящих символов (паноптикум Фуко, разоблачения Rolling Stone, «этот поверхностный культурный момент»). Эстетика «Большого всплеска» повторяется.

На роскошных диванах, держа в руках бокалы с вином, герои сластолюбиво перекидываются фразочками о современном мире, цитируя Фрейда, Кьеркегора и Гегеля. Режиссер предупреждает, что действие происходит в Йеле, хотя и без этого всё — от парадных классов и богатых нарядов до наслаждения героев звуком собственного голоса — кричит об университетах Лиги плюща, так хорошо знакомых нам по десяткам американских фильмов. Они говорят на языке, который намеренно труден для понимания, которым я упивалась. Моя среда. Главное – это маски, которые надевают герои. То, как они говорят, превращается почти в интеллектуальное перетягивание каната: кто окажется самым одаренным и остроумным в комнате.

Очень токсичная тема; экспертиза Гуаданьино вызывающа, но он опирается на сценарий дебютантки Норы Гарретт. Зато визуальная составляющая и стиль остаются в руках режиссера.  Отмечается во многих рецензиях «странная смесь «Тар» Тодда Филда и фильмов Вуди Аллена.

Оператор  Малик Хасан Сайид (не снимал художественные фильмы с 1998-го), всматривающийся в героев на крупных планах, но не фокусирующийся на их лицах, как будто природа персонажей постоянно от него ускользает. 

Как совместить насыщенный интеллектуализм с легкой самоиронией по поводу этого же интеллектуализма чтобы сцена не выглядела надуманной? Чтобы вся эта «умная» болтовня и философские пикировки не усыпили зрителя, а, наоборот, сразу дали почувствовать скрытое напряжение между персонажами, их отношения, внутренние связи? Это оказалось тонкой, почти ювелирной работой….

Будучи режиссёром, который уделяет внимание деталям, воздействующим на все пять чувств, Гуаданьино не торопится романтизировать эту академическую среду, населённую интеллигенцией: книги, горы произведений искусства и ценных вещей, идеально несовершенный исторический запах изысканного дома, тёплые объятия залитых золотистым светом интерьеров… Как они, будучи столь умными, столь уверенными в своих истинах, оказываются в полном противоречии с ними в своих поступках? Изящество и сложность персонажей и диалоги, напоминающие классические фильмы, которые я так люблю.

«Спецэффектом» стала философия.

Музыканты Трент Резнор и Аттикус Росс, не раз работавшие с Гуаданьино, снова отказываются от любимой электроники и создают настоящий оммаж нуарам 1950-х — в духе Бернарда Херрманна, написавшего музыку к самым известным фильмам Альфреда Хичкока. Они активно используют так называемые стингеры (короткие, резкие, часто диссонирующие и потому неприятные на слух музыкальные аккорды), создающие атмосферу дискомфорта. Более того, Гуаданьино показывает, как музыка может становиться средством психологического давления (в данном случае — Фредерика на Альму).

Пятьдесят оттенков лжи: вердикт

Это редкий пример структуры фильма об институциональном насилии: и жертву, и агрессора зритель видит со стороны, а принципиальной становится именно позиция Альмы — она не торопится вставать на сторону пострадавшей ученицы. Женщина-идеал, женщина-образец, которая накануне говорила о сложностях становления карьеры в консервативной академической среде, смещает разговор в сторону репутационных рисков и мерцающий природе правде — от которой никому лучше не станет. Правды не существует в 21 веке.

Давление, оказываемое этим паноптикумом XXI века в виде социальных сетей, направлено не на подчинение. Оно, скорее, нацелено на соответствие или, возможно, на показное поведение. Любой человек в любой момент может наблюдать за вашим поведением и выносить суждение о его приемлемости. Именно это, как предполагает фильм, создаёт своего рода тюрьму. Это логика фильма.

Но можем ли мы вообще доверять тому, что нам показывают? Этот вопрос провоцируется тем, что фильм акцентирует внимание на своей собственной фиктивности. Завершается он внезапным вторжением голоса самого Гуаданьино, разрывающим ткань между реальностью и условностью, окончательно обесценивая кинематографический опыт. Яркий тому пример — режиссёрский выкрик «Снято!» над самым последним кадром. Не позволительно завершить сеанс, полностью погрузившись в вымысел. Помните, всё это — лишь представление. Общество спектакля.

В публикации использованы кадры из фильма "После охоты".