Рейтинг публикаций

Герои русской литературы (...) во многом личности «сдавленные» своим внутренним голосом совести. Таков доктор Астров в «Дяде Ване» Чехова – столь яркий и свободный, но полный иронии и к самому себе, и по отношению к возлюбленной, и по отношению к миру, в котором он живет (дому, лесничеству, врачебной практике). Астров, по большому счету, заключен в ряд «безнадежных» и «обреченных» героев, которые не стремятся к счастью или удовольствию. Такое «нестремление» словно пронизывает русскую литературу, выделяет ее, ставит на другой уровень.

весенней опрессовки труб щемящая тоска \ нисколько аккуратный день собой не умаляет – \ как ледяной водоворот свой кружит танец в ванне \ так движется «по часовой» вальяжная Москва...

Александр Островский, исконно русский драматург, часто заканчивает свои пьесы счастливым разрешением событий, но есть и пьесы – трагедии. О пьесах Чехова сложно сказать что-то однозначно. Это часто трагичные события, названные комедией, что снимает привычный пафос, делает пьесу мудрой и ажурной. Пьеса «Холопы» в этом смысле несколько зависает на периоде конца правления Павла. Впрочем, с театрально-риторической точки зрения это и есть самый верный ход.

Живое есть выражение сознания в бытии, содержа в себе, в отличие от неодушевленной материи, себя же, но и не может обойтись без неживого, которое составляет каркас любого существа, который остается, распадаясь после его смерти, тогда как сознание уходит. Попытаемся исследовать проблему рождения и смерти с позиции гипотетического прояснения причины проявления сознания в форме живого, а также для чего из остывающего тела уходит сознание и что с ним происходит впоследствии?

...Сегодня русский флот заперт в черноморских бухтах, но дядя Гога пишет, что и в 1944 году выйти за боновые ограждения было смертельно опасно. Тогда нужно было защищать корабли от мин, торпед и бомб. Сегодня добавились крылатые ракеты и беспилотные катера. Задача усложнилась многократно. Уже понятно, что сегодня самый современный авианосец не более, чем удобная крупная цель, уничтожаемая одной ракетой. Скоро флот изменится кардинально. Мы должны не отставать. Мы должны вырваться вперёд.
Кроме армии и флота, у России есть ещё два союзника: физика и математика, с умелыми руками вкупе. Хочется сказать: «Вставай, дядя Гога! За дело, за работу! Ты же наш украинский академик, в конце-то концов! Заминируй подходы к Кинбурнской косе так, чтобы черноморский бычок с одесского Привоза хвостом вильнуть не мог. Перекрой фугасами русло реки под Херсоном так, чтобы птица не то, чтобы до середины Днепра не долетала, а так, чтобы и четверти пути ей было много!

Жаркий закат охрой борта окрашивает, \ Словно блудница излучья бровей – хной, \ А корабельщик-сириец бороду охорашивает \ И крестится на распятье странно – всей пятерней.\\...
А веницеец поправляет блин свой с наушниками \ И улыбается, поправляя цепь на груди; \ – Теперь, мол, за вашими скромниками-послушниками \ В Цареградском содоме только гляди да гляди!...

Как я ненавижу этот тупой, самодовольный, толстокожий оптимизм, не желающий слышать чужую боль, равнодушный и нетерпимый ко всему, что нарушает его сытое благополучие. Извечное «сделайте мне красиво». Главное, чтоб мой взгляд, мой слух ничто не оскорбляло, не тревожило, не царапало, а что там, как там на самом деле – наплевать. «Кто плачет там? Мне слёзы не видны...»

Живя в селе, будешь знать соседа, как себя самого: для того заходи к нему в дом, как к себе самому – и чтоб ничего от твоего глаза там не сокрылось. А в большом городе всю жизнь могут прожить, как англичане – дверь в дверь – но так и не быть знакомы, коль не представило их один другому третье лицо. И вот посерёдке меж тем и другим моя малая родина – наш городок на берегу лимана неподалёку от моря – неприметный, но исторически тёртый калач. На мысу средневековая крепость; от неё расходятся веером улицы с домиками и садами, с мостовыми из тёсаного камня; берег в старых причалах и молах – а ближе к морю крохотный, почти игрушечный, но всё же крупнотоннажный порт.

Измельчало, истёрлось, в пыль обратилось, \ Убыло, кончилось, в прах возвратилось, \ Одомашненное одичало, \ Говорившее замолчало.

Феликс вырос в доброй-предоброй местности, все здесь дышит добром, бывает, лежит Феликс в смятой постели, и все ему слышится как по-доброму переговариваются между собой плоды и растения, камешки и птицы. Вот, одна пухленькая плодоножка, покряхтев, вытянулась и стала перешептываться с птичкой-корольком. О том, как бы им еще лучше поутру встретить Феликса, когда тот выйдет на улицу в белой маечке и мягких шортиках.

В основе романтизма лежит ярко выраженный личностный элемент, то есть личность героя и его переживаниями становятся самым главным фокусом внимания в повествовании, его взлеты-падения, тяга к смерти и разрушению, раздвоенность, неминуемость распада...

Проснусь: опять понедельник, вот ведь напасть какая! На стене хрупко-прозрачно дрожит солнечный треугольник. Первая мысль: вдруг жара обманет? Дверь настежь: о нет! Не обманула. Звон этот. К каждому цветку прильнула пчелка, пьет жадно, пьет – не напьется. Огромная зеленая муха, гудя, летает в солнечной комнате, от окна к столу, кружится над моей головой, мешает писать. Муха умная. Зажигательное стекло собрало лучи в точку, жжет мне грудь. Дух огня. Дрожит маревом над насыпью, у шпал, в золоте лютиков, Алжир, Танжер, дуновение чумы, белки араба. Купаюсь посреди столбов; трехгорное облако, свист железнодорожный, рельсы кудрявятся.