Рейтинг публикаций

Его глаз не «идеальный орган желания». Непривычный стиль изображения не позволяет зрителю сохранить «приличную» дистанцию, не заполненную мифом или историей. Боязнь не выдержать напора сенсорных стимулов, давящих на нас снаружи и изнутри. В мире Шиле никто не знает покоя.

Герои русской литературы (...) во многом личности «сдавленные» своим внутренним голосом совести. Таков доктор Астров в «Дяде Ване» Чехова – столь яркий и свободный, но полный иронии и к самому себе, и по отношению к возлюбленной, и по отношению к миру, в котором он живет (дому, лесничеству, врачебной практике). Астров, по большому счету, заключен в ряд «безнадежных» и «обреченных» героев, которые не стремятся к счастью или удовольствию. Такое «нестремление» словно пронизывает русскую литературу, выделяет ее, ставит на другой уровень.

Стучатся, отворяю — никого, \ Звонят — их нет, и я им открываю, \ Врываются — и я их укрываю, \ Голодные — я стол им накрываю. \ Теперь я вместе с ними заодно. \\ Они со мной? Не знаю, их ведь нет, \ Я дверь открыл, однако, не входили. \ К соседям ненароком угодили? \ Вокруг да около который век бродили \ И — мотыльково ринулись на свет.

...Сологуб, убедившись в бессилии света и добра в нашей, эмпирической реальности, всем своим творчеством в наиболее рельефной форме выразил главный соблазн декадентства...

Между реальностью детства и действительностью взрослости существует некая точка невозврата. Все эти детские лики на полотнах Римашевского находятся на грани всеобъемлющего счастья и надвигающейся твёрдой почвы – логики, прагматизма, одиночества – которая приземляет, приковывает, лишает крыльев. Для ангелов не существует времени. Там, где появляется время, ангелы исчезают. У Римашевского они среди нас. Они ещё не утратили единства с миром, не прибиты к земле. Это и есть дети.

Без загадки — отгадка, \ Без вопроса — ответ, \ Что-то неладно, \ Если мрак — это свет.

В основе романтизма лежит ярко выраженный личностный элемент, то есть личность героя и его переживаниями становятся самым главным фокусом внимания в повествовании, его взлеты-падения, тяга к смерти и разрушению, раздвоенность, неминуемость распада...

...Что-то такое поет во мне, такое, что хочется произносить стихи, в которых живет и говорит Божество, Красота, Вечность, Дух. В такие минуты я думаю: зачем мне пытаться писать самому. Может быть, я напрасно себя мучаю, во мне ничего нет, я только заражаюсь от других, беспокойство «самовыражения» и «самоутверждения». А если что и есть во мне, моя жизнь, мой внутренний мир – так мне это не выразить, мне не найти этому слова. Это что-то летучее, неуловимое, какой-то чувственный пар, аромат, вне мыслей, вне сознания, вне слов. Некий звук души, тон голоса. Пока ищешь этому слова, этого уже и нет, всё исчезло, развеялось. (...) Где найти слова, чтобы описать страну сердца?

О человеке много сказано, но отнюдь не основное, которым является то, что он есть не что иное как информационно наиболее эффективный конвертер всего, воспринимаемого им, в текущее время. Человек оздает условия для изменения и развития в рамках собственного сознания, а также вместе со всем остальным меняющимся живым он удерживает мироздания от падения в небытие.

Неизвестно, откуда взялись эти нескончаемые тоннели, и где они пролегают. Может, как-то хитро замешаны перемещения вроде невидимых порталов?
– А вот тут ты оказался догадлив, – отозвался рот на моей руке.

Красота спасет мир, если найдет инструкцию по эксплуатации мира.

вылепливаю кое-что из ничего \ такого не было и вот, извольте, стало \ здесь с Сотворения чего-то не хватало \ но я слепил и вот оно, оно!..