Рейтинг публикаций

В последний раз они были дети, \ В последний раз был я большой. \ В последний раз раскидывал сети \ Рыбарь над почти бездетной душой. \ \ Вот так, внезапно в Венеции выросли, \ Вот так, внезапно в Венеции постарел. \ Море в канал сносило водоросли, \ В заливе парус почти не белел. \\ Новыми взглядами, привыкая друг к другу, \ Прошивали, прошлое не вороша. \ Чайки орали, обшаривая округу, \ Вопрошая, почему осиротела душа. \

...наш народ – настолько сложное и парадоксальное явление, что любые рассуждения о культурном коде всегда будут лишь слабой попыткой упростить, рассказать нерассказываемое и описать неописуемое.

Интересно, как художественный мир: то, чего никогда не было в реальности, – разрастается, превращаясь в огромный космос, и, волнуя бесконечное количество людей, продолжается в творчестве других.
Вновь и вновь звучат куплеты Мефистофеля, и внушительный, с великолепным гримом, завораживающий Шаляпин поражает снова и снова.

...Сегодня русский флот заперт в черноморских бухтах, но дядя Гога пишет, что и в 1944 году выйти за боновые ограждения было смертельно опасно. Тогда нужно было защищать корабли от мин, торпед и бомб. Сегодня добавились крылатые ракеты и беспилотные катера. Задача усложнилась многократно. Уже понятно, что сегодня самый современный авианосец не более, чем удобная крупная цель, уничтожаемая одной ракетой. Скоро флот изменится кардинально. Мы должны не отставать. Мы должны вырваться вперёд.
Кроме армии и флота, у России есть ещё два союзника: физика и математика, с умелыми руками вкупе. Хочется сказать: «Вставай, дядя Гога! За дело, за работу! Ты же наш украинский академик, в конце-то концов! Заминируй подходы к Кинбурнской косе так, чтобы черноморский бычок с одесского Привоза хвостом вильнуть не мог. Перекрой фугасами русло реки под Херсоном так, чтобы птица не то, чтобы до середины Днепра не долетала, а так, чтобы и четверти пути ей было много!

…фильм «Меня там нет» – история антиполитического акта борьбы музыки, музыкантов, всего прогрессивного послевоенного поколения, против неравенства, против пороков, исторических и коммерческих, против правительственных догм и мещанских идеалов коммерческого общества. Это крик о помощи, тотальная гибель и своеобразная форма жертва и жертвенности музыки и музыкантов всему послевоенному времени.

Синичка, сохрани тебя Господь \ И повсезимственно, и повсеместно \ За то, что не спешишь наполнить плоть, \ А вмиг скликаешь свой собор поместный (...)

Знамения, стихи и времена, \ Коряво прожитые начерно и чисто, \ Веселия, гремящие лучисто, \ Весь улей рифм суровых и игристых — \ Я всё назвал, всему дал имена. \\ (...) Я всё назвал, всему дал имена, \ Всему, что я познать был удостоен, \ Ложась листвой не призрачного кроя, \ Слова прозрачность рассекают роем: \ Знамения, стихи и времена.

Отправившись в магазин "Дружба", я нагрузилась там учебниками, словарями, пластинками-самоучителями. И засела за польский. Не могу передать, с каким наслаждением я учила этот язык. Это было даже не эстетическое, – физиологическое какое-то чувство. Когда я слышала на пластинке эту милую "пшикающую" речь с такими знакомыми для меня интонациями – он вставал передо мной как живой. Каждый параграф, каждое выученное правило были тропинкой в его мир, ниточкой, соединяющей меня с ним...

«За тобой должок, Иржи!» \ Даром что ли я золотом с тобой \ за серую пичугу расплатился? \ Отдай ты мне лучшую в мире \ певчую птичку – свою душу, \ а к ней манки и силок! \ А за то сделаю я тебя \ тринадцатым королём, \ будешь ты жить во дворце, \ Каждый час выходить на балкон \ да смотреть на главную площадь, \ а с тобой – двенадцать королей \ из чистого золота \ Да один слуга с косой, \ из жёлтой слоновой кости!»

– Товарищ! Хотите, я Вам сейчас лекцию о Галиче прочитаю? Одни смотрели на меня с недоумением, чуть не шарахаясь. Другие извинялись, ссылаясь на занятость. Третьи вообще не понимали, о чём речь. Наконец какой-то интеллигент согласился послушать. Я повела его за руку к эстраде, боясь спугнуть, как трепетную дичь.

Разве всё нами видимое не причастно некой прозрачной и беспредметной среде? И воздух – не абстрактный ли агрегат идеальных газов из учебника физики? Ведь даже его напор при беге или ветре кажется часто не внешнею силой, а частью нашего бессилия. Но то, что видим сквозь воду, иного и тайного свойства. В этой субстанции что-то вбирает в себя всё тленное и суетливо-живое – ради одной только чистой предметной формы. Она являет себя – застывает под нашим взором таким вот как здесь первородным стеклом – первообразной вечностью.

...Кто-то очень точно сказал, что поэзия – это увеличительное стекло, которое усиливает чувства человека. Если усиливать нечего – она бессильна. И такого обделённого эмоциями можно лишь пожалеть.