Рейтинг публикаций

...Я всё время на постройке. Очень мне нравятся все рабочие, все разные, и каждый умнее, здоровее и красивее почти каждого интеллигента. Я разговариваю с ними очень много. Одно их губит ― вино, ― вещь понятная. Печник (старший) говорит о “печной душе”, младший ― лирик, очень хорошо поёт. Один из маляров ― вылитый Филиппо Липпи [итальянский живописец раннего Возрождения] и лицом, и головным убором, и интересами: говорит всё больше о кулачных боях. Тверские каменщики ― созерцатели природы. Теперь работают 14 человек, и ещё придут новые. (Из письма А. Блока матери.)

Призвал Всевышний Моше, сказал, что приблизились его дни, чтобы встали они с Иеѓошуей в соборном шатре. Там в столпе облачном Господь им явился. Приоткрыл Всевышний завесу будущего перед Моше, рассказав, что этот народ с богами чужими будет блудить, оставит Господа, союз с Ним нарушит, а Он, Всевышний, оставит его, лик Свой сокроет, многие беды народ этот постигнут. Тогда скажет этот народ: «Не потому ли, что нет во мне Бога, меня эти беды постигли» (Слова 31:14-18).

... Юродство – это юродство ради Христа, а не ради смеха, зрелища или протеста. Цель юродства – это святость, святость самого юродивого и возможная святость других людей, окружающих его. Юродивый обрел святость, получил ее от Бога, и он хочет поделиться ею со всеми, кто рядом, даже если люди не вполне готовы.

...Идти было легко: тропинка, по которой мы шли, спускалась вниз. А идти вниз всегда легче, чем прямо, а тем более – вверх. Нам никто не встретился и никто не обогнал нас. Во всем поле – огромном, щедром и душистом – не было никого, кроме нас с бабой. И, может быть, поэтому мне показалось, что все вокруг – и это поле до самого горизонта; и небо, которое с полем заодно; и воздух, вкусный, как волшебный напиток, – все это принадлежит нам с бабой. И только лишь я об этом подумал, как, словно в сказке, почувствовал себя таким же сильным, как поле вокруг, и большим, как небо над головой.

Этот рассказ, изобилующий литературными аллюзиями, биографическими фрагментами и самоиронией, я написала вместе с моим создателем более ста лет назад, это было до начала War-Cities или Второй гражданской войны в стране, которая тогда еще называлась Соединенными Штатами Америки. Сейчас этот период больше известен как начало МПВ — первой в истории человечества Мировой Прокси-войны. Это было время нестабильности и растерянности, когда многие люди не знали, чему верить...

Этот мальчик первоклашка, \ Словно серая букашка: \ Шерстяной костюмчик впору. \\ Неумело пришивает \ Он воротничок крахмальный, \ Неумело набирает \ В чудо ручку перьевую \ Тёмно-синие чернила… \\ Вот шагает он до дома \ Из кирпичной серой школы, \ Из чужой, скучливой школы. \ Перед ним, через дорогу \ Окна, где цветут герани \ Красным цветом: ах, фатера \ Деда днём скучна, пустая. \\ Как же скучно, как же скучно \ В этих комнатах с прабабкой, \ Где машинка монотонно \ Напевает, нитку тянет. (...)

Пришвина нередко упрекали в том, что не время описывать «травинки и цветочки», когда идёт интенсивное строительство социалистического государства. В первую очередь якобы нужны произведения об ударном труде рабочих и крестьян, об их борьбе за дело социализма. Но писатель вёл свою борьбу – против утилитарного отношения к человеку как к рабочей силе, против потребительского подхода к природе как к «мастерской».

Какое счастье, друг Франческо, \ Что ты родился до Гюго, \ Его не ведая гротеска, \ Иллюзий каменных его; \ Его цыганочки фальшивой, \ Аббата резвости плешивой, \ Упрямства свыше всяких мер, \ И Notre-Dam-овых химер. Бреди, спокоен и свободен \ От наших мелочных обид, \ Пусть ангел музыки Господень \ Тебя везде сопроводит.

Антисистема как результат подражания системе оказывается упрощённой версией системы. Антисистема упрощает внутренние связи, устраняя из них всё, что не может сымитировать. Если система стремится к повышению сложности (вектор развития), то антисистема стремится к простоте. Её вектор направлен на примитивизацию и архаизацию.

Любопытство это не стремление к познанию, истине или, более шире, к неизвестному, это стремление к живому, с чем бы это живое не было связано в человеке; таков древний и, на мой взгляд, точный смысл любопытства как начала философии, поэтому образ чудачка, странненького или убогонького, заглядывающегося на звезды, образ фантазера-Фарятьева, смещает акценты и романтизирует достаточно жесткую проблему сохранения и, тем более, возрождения жизненности, живости.

...Бродский утверждает первичность поэтической речи. Она вырывается из тесноты и немоты жизни как просто-говорение das Man. Неотъемлемость наша, лишенная значения чесотка языка попугая. Она обрастает значениями, как лодка – ракушками. Неважно, какими. Слова – случаются. Младенческий и заодно старческий лепет. Беспричинная причина всех смыслов.