Рейтинг публикаций

Настоящая красота вовлекает в себя как в завершенность, как в полноту, в которую нельзя не вовлечься хотя бы по той причине, что полнота не будет полнотой, если кроме нее есть что-то еще. Коль скоро имеется законченное, то единственная возможность быть – это быть с ним заодно, быть через приобщение к нему, быть через его бытие.

когда бы в завтрашнюю воду \ пустить живых вчерашних рыб \ когда бы время оживить \ без унизительного ввода \ паролей прячущихся цифр \ и прочих знаков нездоровья \ тогда бы может ни коровы \ не заблудилось ни овцы \ на тощем склоне бытия \ щипая призрачную травку \ и не задумал злого брат твой \ и ты б себя не потерял

Любовь вот что мы такое.

Ты же понимаешь, что будет дальше. Ты проглотишь бабку, потом меня, а Охотник зарубит тебя топором, чтобы нас спасти. Оно тебе надо?

...время и клыки — всё вернется на круги своя, \ но мгновения настоящего страдания и настоящей любви \ неповторимы. и иногда, только вывихнув ногу, \ присядешь возле водонапорной колонки и посмотришь, \ как муравей бодро покоряет подорожник, \ как змеится трава в воде: зеркало, заросшее \ зелеными лезвиями, \ и улыбнешься, вспомнив, как вы целовались под ивой, \ под мамонтовой бахромой — два первобытных ребенка.

...секуляризация общества вызвала эпидемию искусственно созданных «национализмов» по всему миру. И созданы они были с вполне определенной целью.

Лесков горячо выступил в защиту «генерала от литературы» Тургенева – «слишком крупного среди всех наших величин» – от всякого рода «литературных <и не только литературных. – А.Н.-С.> хамов» (2). Травлю великого русского писателя устраивала не одна литературная критика. Подключились дворянство и бюрократия – в гнуснейших проявлениях чиновничьего чванства. Лесков изложил подлинные факты неуважительного отношения к Тургеневу даже со стороны его земляков – орловского дворянства и чиновной братии: «Какие хамы у нас в двор<янских> собраниях и в думах...

С таким инструментом розничного тоталитаризма, как протокол, в здравоохранении России придётся распрощаться с будущими пироговыми, павловыми и демиховыми, в образовании – с ушинскими и сухомлинскими, в ювенальной юстиции – с макаренками и корчаками. Останется лишь «невидимая рука рынка» с её хищным хватательным рефлексом за горло.

Он стоял и смотрел на нас. Старый волчара, прошедший Афган, безжалостно муштрующий нас здесь и старающийся сберечь наши жизни в Чечне, с незыблемым авторитетом, с необычайной военной чуйкой – ас в своём деле.

Белая, уставшая от сна, \ С пряником зима в окне стоит. \ Дождались. А сердце не стучит, \ И сама от счастья не пьяна. \\ Здесь в забытом Господом краю \ От гостей хорошего не ждут. \ Постоят, посмотрят и уйдут \ В жизнь свою и в пряничность свою. \\ Спросит братец старшую сестру: \ – Кто к тебе сегодня приходил? \ – Это ангел снился поутру. \ – Белый? \ – Белый. \ – Значит, Гавриил.

Оказалось, в России особое отношение к странникам: блюстители порядка, редко попадавшиеся на пути, ни разу не поинтересовались нашими бородатыми лицами; нам мало когда удавалось ночевать на природе в одиночестве, нередко находился хозяин или хозяйка, которые устраивали нас на ночлег, прося только молитв и каких-то записок. Большегрузы сами останавливались против нас, предлагая подвезти...

Извращение и мерзость заполняют любую более или менее распространенную форму, даже наиболее современную и прогрессивную, им все равно, ведь в любом случае они заполнят ее собой, извращением и мерзостью.