Рейтинг публикаций

«Ей девяносто семь – сухая ветка \ в сравненье с ней пышней и полновесней. \ Но годовые кольца человека \ хранят обстрел Донецка и Освенцим. \ И входят намертво в скелет цивилизаций".( Светлана Максимова)
Книга-возглас и книга-делание «Сердце Феникса» – один из самых глубоких откликов на происходящее...

Можно по-разному относиться к проблемам осовременивания классического репертуара, составления постмодернистских композиций на базе разных пьес. Одни зрители это воспринимают, другие нет. Но одно необходимо: драматический театр не должен становиться шоу для низкопробных запросов публики...

Один мой знакомец, некто Орлов, замечательно умел отшивать всевозможных свидетелей Иеговы, адвентистов седьмого дня и прочих товарищей, пытающихся всучить тебе «благую весть» прямо на улице. Один из его перлов выглядел так.

В апреле 1945 года Красная Армия начала штурм Кенигсберга – древней цитадели германского духа, где владычествовали великие магистры Тевтонского ордена и короновались прусские короли. Вскоре над старинной башней Дона вознеслось красное знамя Победы. Так сбылось пророчество верховного жреца пруссов Криве-Кривайтеса, о котором рассказал петербургский писатель и историк Евгений Валентинович Лукин в своей новой книге «Серебряное кольцо России. Легенды древних городов».

Маленький, отлетал Георгий, старомодный, как пиджак, со всеми условностями земли и всего того, что привязывает к жизни. Со своей смертью он открыл не то, чтобы лазейку, но как будто показал пример какой-то другой, изначальной пустоты, словно бы его, Георгия, никогда и не было, а значит, и не было всей этой мультипликационной жизни, словно бы нарисованной электронным карандашом поверх экрана.

Просыпаешься, словно наощупь, \ неподъемные давят пласты \ и вечернее пламя полощет \ за оврагом густые кусты.

Это странное "свидимся снова", \ в небесах замирающий клич, \ на путях созерцанья полова, \ семафоры да битый кирпич. \\ Все развозят поврозь самолеты, \ но загадочной птичьей стезей \ на гнездовья в знакомых широтах \ мы слетимся вослед за грозой (...)

Всё, что есть у тебя это река жизни, игривый поток восприятия, и я – лодка бездны. Ты – моё око, замочная скважина в пустоте, червоточина вечности, истекающая временем, бьющий ключ одушевлённых идей, вселенная ярких и серых снов. Благодарю тебя за стойкость и мужество, за то, что не предаёшь жизнь, не смотря на её изменчивость и лукавство...

Что этот же самый мир продолжает жить и здравствовать в других сознаниях, для угасающего сознания попросту безразлично, ибо никому не под силу выйти за пределы себя самого, дабы непосредственно отождествиться с тем или иным существом, от него отличным. То же, что не подлежит ни пространству, ни времени (а именно вещь саму по себе — всеединое существо мира, не имеющее ничего вне себя), как раз и следует именовать нашей самостью, которую можно с полным на то основанием считать вечной, несотворенной и неуничтожимой.

Мало кто пишет о прозе его, ещё меньше – об эссеистике. Даже презренным «бартером» на резвые статьи не отвечают, хоть опыляет он рецензиями всяческие лит-СМИ, в том числе именитые. Ан писатели-прости-господи бдят – о себе лишь, любимых, пекутся. Себя, нарциссов оранжерейных, помпезничают. А то, что критик их – литератор, оных нежней, не помнят...

"...Никогда не забуду, как мы попали в Мордовию, в город Темников. Это была конкретно зона лагерей. Мы, правда, не понимали, куда нас везут. Просто ехали долго по степи, километров сто пятьдесят. Въехали в город. Художник Сергей Чернышев со своей женой сделал тогда красочную афишу «Франсуа Вийона» и «Короля–Арлекина». ...Идем по городу и видим такую картину – фонарь, ночь, метель. Две бабки читают афишу, и одна другой говорит: «Слышь, Авдотья, французы приехали». Франсуа Вийон ведь французский поэт, да? А вторая ей отвечает: «Отродясь к нам французы не ездили, а тут гляди-ка – добрались!» (Эдуард Григорян, актер)

Чайки в городе живут на свалке, // солнце садится в завал, где встаёт — неизвестно...