Рейтинг публикаций

...Я вырос в чине, и теперь на опорном пункте имелось целых три капитана, на одного больше чем у писателя Каверина. Правда, назывались они по-разному – по-армейски, по-политсоставовски и по-флотски. Капитан Бергман, старший политрук Земскис и капитан-лейтенант Сергеев. Второй был недавно пониженный, а третий – как раз повышенный. Каждому свое, как говорили, если верить Шевченко, древние римляне.

...что узнает лирических герой стихотворения и как влияет это знание на его дальнейший жизненный выбор.

Они пытались представить любые исследования числа PHI и ряда Фибоначчи математическими хулиганством, которое якобы не имело никакого отношения к науке. Все эти закономерности в музыкальных тонах, в частотах обращения планет, в генетике, в импульсах головного мозга и сердца они не считали твердо установленными фактами, как будто другие факты были ими установлены более твердо и без погрешностей. Нет, наука скрывала истоки своего происхождения, число PHI и «божественную пропорцию» вовсе не по этой причине. Больше всего наука опасалась, что выращенный ею человек снова начнет замечать, насколько разумной и удивительно прекрасной была необъятная вселенная, неотъемлемой частью которой являлся он сам.

В сложившемся культурном контексте, что часто предполагает диктат традиции, \ Мы, спустя века, не видим истинного лица художника, \ Нам остается лишь его взгляд, свободный и пригвожденный, \ то мятежный, мятущийся, то пробирающийся ощупью, \ пойманный зеркалом, словно солнечный зайчик…

В то далёкое время не было фотоаппаратов-мыльниц, телефонов с фотокамерами… Не было аппаратов «для дураков», то есть таких, которые берёшь и без установок и наладок, щёлкаешь. Тогда же надо было разбираться во многих вещах. Надо было знать, что такое композиция. Определять фокусное расстояние. Ставить выдержку, устанавливаешь диафрагму…

Даже если мы и стоим на сознании того, что проблемы метафизики неразрешимы ровно постольку, поскольку они беспредметны и бессмысленны, это еще не означает, что человеку доведется когда-либо отречься от неотъемлемо присущей ему потребности в том, чтобы «докопаться до сути», ибо это стремление продиктовано ему самой природой его сознания и самосознания.

У каждого наступает день, когда хочется вернуться назад и там остаться.

Эта девочка-подросток ходит в Катину школу, спит в Катиной кровати, Катины вещи носит, но это не она.
На тринадцатилетие Катины родители собрали полный дом родни, но родни совсем не ее, а другой, неизвестной ей, Кати. И всем этим людям Катя, настоящая Катя, не нужна и не интересна. Никто не подозревает о ее существовании.
В тот день Катя смертельно заболела грустью. Глубочайшей, неизлечимой.

И вот лег я на крыльцо на ступеньку, чтоб успокоился какой-нибудь там позвонок, и в небо гляжу. А в небе надо мной звезды. И долго я так лежал, что небо мне совсем не далеким показалось. Мы с Саней на этих вот звездах сошлись. Он говорит – не поверишь, Серега, пока не нагляжусь вдоволь, никак не усну.

...Три патрона в последней обойме и граната. Все мое преимущество. Все ближе и ближе с осторожностью гиены боевики подбирались к моему убежищу. Один не дошел. Патрон и граната. Но они решили не рисковать. Выстрел из РПГ отбросил меня от скалы…

Мы смотрели друг на друга, исподлобья, знакомясь – я, бездарное перекати-поле, от всего оторванный лист, и старинная выморочная халупа, затянутая, как в паутину, в пурпурный девичий виноград.