Проза

Я все удивляюсь, как это менты нас не помяли. Впрочем, мы не
сопротивлялись. Просто шли мимо, там, где не надо было. Не знаю,
как Костя, а я был уверен, что, когда дыхну, стрелка лишь
слегка наклонится или вообще не пошевелится. Ее же прибило к
противоположному краю, словно ураганом. Я засунул часы и
цепочку в носки, назвался идиотским вымышленным именем и с
чувством выполненного долга прошествовал в камеру.

Да я там был. Один раз, пока, правда. Это случилось еще до того, как
вытрезвители позакрывали, так что нам повезло. Нас кинули в
камеру в одних трусах, не до конца протрезвившихся. Мы
улеглись на деревянные нары, обтянутые дерматином. И, о чудо,
нам дали одеяла, хотя стояло лето.

Высоко над нами было окошко, кажется, забранное решеткой. За стеклом
было темно. В камере горел свет. Внутри уже лежали два
пьяных тела, когда мы зашли. Поспав немного, мы с Костей, моим
партнером по выпивке, решили петь от нечего делать.

Так вот мы сидели, укутавшись в одеяла – он в одном углу, я в другом
и тянули какие-то дикие песни – я вспоминал фрагмент,
запевал и, если Костян не вспоминал продолжение, то приканчивал
песню в одиночестве. Также наоборот. То были классные
старые-добрые-забойные песни нашего любимого русского рока. И
Шевчук, и Майк, и дядя Федор и еще, еще до самого безумия.

Мы смеялись и думали, что же предполагается быть дальше. Изредка я
подходил к унитазу отлить и, с ощущением себя заправским
урлой, орал через решетчатое окошечко двери «Начальник,
позвонить дай!». Никто не отзывался, правда в соседних ячейках
слышались возня и говор.

Один из двоих наших соседей проснулся и начал рассказывать, как он
попал сюда. Пошел купить водяры, тут его и сцапали. А дома
ждали кореша, у которых кончился кир. Грустно. Камера сблизила
нашу вселенную до размеров три на пять, заставив всех
сблизится и ее обитателей.

Голодные, слегка замерзшие, слегка потрепанные, мы валялись с
истерзанными внутренностями и ждали, когда все это кончится. Не
сказать, что все было так уж плохо. Просто в тот день было
жарко, мы слегка потерялись и уснули на лавочках возле
университета. В тот день мы говорили о поэзии, о литературе, много о
музыке, о Хармсе, глоток, о Керуаке, залпом, о банальных и
пустых вещах – о смысле жизни, до дна, о том, что надо взять
еще, закусывай.

Странно, а, в общем-то, не странно, когда вот так проходит день.
Солнце выползает наружу, достигает апогея и начинает вопить от
удовольствия. Спину жжет, кишки жжет, горло жжет, а ты все
пьешь и тебе хорошо. Воздух светлый и блестящий, как навозная
муха. А ненасытное солнце все ползет. Люди ходят туда-сюда.
А мы сидим на ступеньках, сидим на потухшем фонтане, на
крыше подвала и говорим, говорим, курим и зажигаем по новой,
правда, без фильтра и порой сдирает эмаль с зубов, но тебе по
барабану. Солнце незаметно уходит все ниже, печет голову все
сильнее. Вот тут мы и уходим в нокаут. Все вдруг становится
до фонаря, лишь бы лечь куда-нибудь и отохнуть минут
пять... Просыпаешься почти в сумерках. Опять день куда-то сбежал.
Чудеса.

А потом мы им попались...