Поэзия

 Глава 1. Сюцай Гунню Сисы пишет любовное письмо
Глава 2. Слово в назидание – спорящим о пристрастиях сюцая
Глава 3. После пропажи мешочка риса у сюцая Гунню Сисы по дороге в Эдо
Глава 4. О том, как сюцай увлёкся выращиванием тыкв
Глава 5. Полёт сюцая за миг до пробуждения фарфоровой пчелы

Глава 6. О непроизносимом имени дедушки сюцая
Глава 7. История взаимоотношений сюцая с игрушечным утёнком
Глава 8. О том, как сюцай явил смекалку и присутствие духа
Глава 9. Наставник Цянь оказывает сюцаю неоценимую услугу
Глава 10. Сюцай изобретает и опробует средство от бессонницы

Глава 11. О кротком сюцае, его застенчивом коте и их яйцах
Глава 12. О том, как сюцай освободился от власти заклятия Ци
Глава 13. О путешествиях сюцая на кончике осенней паутинки
Глава 14. История о том, как сюцай сажал бамбук
Глава 15. Несколько слов о необыкновенных талантах сюцая

Глава 16. О сложной взаимосвязи сюцаев, императоров и жуков
Глава 17. О странных зверях и не менее загадочных поселянах
Глава 18. О том, как сюцай приближался не приближаясь
Глава 19. Сюцай наносит поздний визит благородному Сян Тую

Глава 20. История о сюцае и о его коллекции котов
Глава 21. Сюцай Гунню Сисы встречает тёзку
Глава 22. О незваных гостях, связующих сюцая, Моцарта, Кольриджа и Кубла Хана
Глава 23. Сюцай приобщается к Дао Любви
Глава 24. Сюцай обнаруживает психоделического бегемота

Глава 25. Сюцай беседует с учёным господином Лэ Люем

Глава 26. В незримых поисках конца зимы

Глава 27. О том, как сюцай держал оборону задолго до Декамерона
Глава 28. О тонкости понимания сюцаем фелинологичных хиазмов
Глава 29. Сюцайские страсти по мышам
Глава 30. Сюцай даёт важные пояснения коту на пороге осени

Глава 31.  Суета сует в день рождения сюцая
Глава 32.  Бытовая философия равнодушного к зимородкам сюцая
Глава 33.  Сюцай прикасается к таинству Тай-и, при этом не забывая кота
Глава 34.  Мелкие хитрости сюцая
Глава 35.  О том, как сюцай побывал на празднике Луны

Маленькие обезьяны были страаааашно велики;
оттого сюцай подумал у излучины реки:
“если б этим обезьянам удалось построить мост, то
повторить их подвиг людям Юэ³¹ вряд ли будет просто.”
Солнце пряталось за лесом, небо вызвездилось справа, –
Гунню обнаружил, слева приближаясь к переправе.
Вдруг припомнилась цитата из придворного Цзя И:

«В год шаньэ³² слетелись совы – на исходе дня гэн-цзы –
к месту, где я обитал, расселись с видом безразличным.
Лето только начиналось. Я достал свои таблички
для гаданий, вынул книгу с указанием числа...
Предсказание гласило: "Если диких птиц послал
случай в дом влететь, – хозяин вскоре этот дом покинет."
Я спросил сову: “Куда мне уходить? Где жить отныне?..”»
К Гунню совы не слетались, но, сойдя тропой на берег,
он отметил, что поэту мог бы с лёгкостью поверить.
«Всё вокруг претерпевает изменения, и нет
ни конца, ни остановки. То, что движется извне,
в виде зримых форм, и ци – сменяются в водовороте.
Глубину и сокровенность, беспредельность дней коротких
человеческая речь не выражает адекватно.»

Гунню вспомнил это место – и пустился в путь обратный.
Он любил читать даосов, становясь всё безмятежней;
в мудрость ложную не верил, и в не-ложную. Поспешно
не судил, освобождаясь, – ставший человеком дэ,
угнездившимся в безбрежном, то есть – в сущности – нигде.
Пусть Великий Круг Гончарный³³ всё разбрасывает вещи,
пусть все существа – в заботах об убежище и пище...
Гунню Сисы шёл по лесу – неопознанный, обычный,
не жалеющий себя, не потакающий привычкам,
не имеющий – ни пяди, где бы мог поставить ногу,
не желающий, как лодка в море, ничего иного...
Мир вокруг то распускался, то затягивался туже...

Гунню шёл – читать о совах и коту готовить ужин.

 

 

 

Сидит ворона на сосне, – на то она ворона.
Две белки носятся вверх-вниз, – на то они и белки.
А Гунню Сисы – как сюцай, в природу не влюблённый, –
пришёл под вечер в старый бор на лисьи посиделки.

Принёс с собой кувшин вина, немного всякой снеди,
развёл малюсенький костёр из прошлогодней хвои
и повалился нá спину – смотреть как звёзды светят
и размышлять о вечности и о свободе воли.

Он рассудил, что тяготы и краткосрочность жизни
свободе воли не позволят проявиться явно,
а значит – можно почивать среди пригорков мшистых:
ведь если воли нет, то дел серьёзных – и подавно.

Затихли звуки на реке. Взошла луна над лесом.
Сюцай доел свою еду, допил вино – и, сонный,
решил немного приподнять над выбором завесу...
Его услышали – барсук, неясыть и ворона.

...Вот у костра лежит сюцай – с котом, который дома,
и на него из-за кустов глядит лиса лесная;
при этом нос его храпит приятным баритоном...

Сидит ворона на сосне. Свободная? – Кто знает.
 

 

 

 

Пусть сюцайскому коту худеть не надо,
сам сюцай решил: возьму да похудею!
Так бывает – человек упрётся взглядом
в совершенно непотребную идею.

Гунню Сисы был отнюдь не лилипутом
и, как водится, решил начать с диеты,
исключив сперва все рисовые блюда,
калорийные закуски и десерты.
Не пошёл ещё четвёртый лунный месяц,
как исчезла четверть собственного веса.
Отчего-то Гунню сделался невесел,
по ночам к нему наведывались бесы
или демоны с костлявыми ногами...
Чтоб мечтать не о еде, а чём-то выше,
Гунню занялся искусством оригами
под присмотром местной поэтессы Си Ши.³⁴

Очень скоро Гунню начал делать сносных
крокодилов и журавликов, а кроме
них, он плёл миниатюрные подносы
для провизий, – ибо голод был огромен.
Кот об этом думал с лёгким содроганьем,
нанося ночной визит соседским курам, –
так вскрывались неожиданные грани
Гунню Сисы удивительной натуры.

...Продержавшись на журавликах и виршах
целый месяц, до того возненавидел
Гунню Сисы поэтическую Си Ши,
что предстал ей как-то в натуральном виде,
полагая, что теперь-то, без одежды,
невозможно будет избежать скандала.
Поэтесса, вопреки его надеждам,
не смутилась и стремглав не убежала.
Убежать пришлось застенчивому Гунню –
и до вечера скитаться в огородах,
нагишом спасаясь в зарослях петуний
от глумливого глазастого народа.

Возвратившись в свою хижину, голодный
и замёрзший Гунню плюнул на диеты –
и с тех пор всегда обедал очень плотно.
Ещё больше полюбив его за это,
кот вернулся к жизни – сытой и ледащей.
А сюцай забросил вирши с оригами,
отчего решилась удалиться в чащу,
видя Гунню, непреклонного, как камень,
безнадёжно-романтическая Си Ши,
написав на дщицах³⁵ три стиха прощальных
и поведав миру, что – луанем³⁶ с крыши –
улетает коротать свой век печальный...

Как сказал поэт, "дальнейшее – молчанье",³⁷
потому что нам с сюцаем неизвестны
все подробности истории скитаний
повредившейся на Гунню поэтессы.
 

 

  

 

 

если трупы не сбрасывать в реку, то скоро начнётся

эпидемия: здесь их весной поразительно много.

Гунню Сисы шагал по тропе, комариного носа

не просторней, но вскоре нашёл грунтовую дорогу.

было пасмурно. предположительно-северный ветер,

отыскать ускользающий юг потерявший надежду,

то раскачивал голые, с пухлыми почками, ветки,

то, коварно, стремился к сюцаю пролезть под одежду.

если долго идти вдоль заросшего тёрном оврага,

то придёшь к небольшому обрыву, за самой опушкой,

а затем, повернув у трёхглавого дуба направо,

обнаружишь поляну, где часто кукуют кукушки.

Гунню Сисы любил, приземлившись на этой поляне,

посвящать своё время раздумьям о разных предметах,

например, о причинах небесных полярных сияний

и о том, почему недобрó предвещают кометы.

 

удивительно в мире лишь то, чего мы не способны

ни заметить, ни даже понять: человеческий логос

не приветствует скрытых пружин, механизмов особых.

лже-концепт "совершенное тело не знает поломок"

устоялся в умах, не знакомых с теорией дао,

и любая структура считает себя совершенной, –

наподобие внутренних циклов великой мандалы.

в соответствии с этим, любой, самый мелкий, мошенник

полагает себя не причиной дисторсий, а жертвой,

и надеется, разбогатев, отойти к медиане

человеческой вечной натуры, – мужской или женской,

идеально вмещающей сумму страстей и страданий.

Гунню видел, как солнце садится за краешком леса,

неожиданно вынырнув сквозь коматозные тучи,

вспоминая о друге, который решил разболеться

и прислал ему утром письмо, – преподобном Сян Туе.

тон письма был, согласно канону, достаточно бодрым,

но тактичный сюцай разобрал, что Сян Тую не сладко.

так, бывает, заметишь крапивы ростки под забором, –

а забор не сплошной, и за ним расположены грядки...

 

вот тогда и подумал сюцай о мерцании судеб,

о стечении неконтролируемых обстоятельств,

регулирующих, например, поедание супа

в келье монастыря, где болеет твой друг-настоятель.

и ещё он почувствовал, что безмятежное сердце,

постигая любовь, не обязано быть безучастным.

так, строитель, сложив идеальную сферу из секций,

понимает, что полюс тождествен любой её части.

если б Гунню пришлось выбирать, самому, из животных –

совершенную форму для будущих реинкарнаций,

он бы выбрал яйцо – птиц, рептилий, – пустынных ли, водных, –

но с такой скорлупой, чтобы в ней почивать лет пятнадцать,

принимая легко – и невнятность зачаточной мысли,

и фрустрацию эмбриональной, естественной, позы,

в двух шагах от Создателя, – там, где встречаемся мы с Ним

и, вдвоём, наблюдаем за внутренней метаморфозой.

 

 

 

 

30   "Ода сове" (Фу няо фу), занимающая видное место среди литературных памятников эпохи Хань, была написана Цзя И (Цзя Шэн, 201-169 гг. BC). Цзя И был молодым учёным, оратором и литератором, получившим звание "боши" при дворе императора Вэнь-ди.
 31   Юэ – одно из царств Южного Китая.
 32   Шаньэ – год, когда Суйсин (Юпитер) находился в созвездии Мао (четвёртом из двенадцати зодиакальных созвездий), 173 г. BC.
 33   Великий Гончарный Круг – в метафорике даосской традиции – Дао, Путь.
 34   Си Ши – известная в древности красавица.
 35   Дщицы – бамбуковые дощечки, использовавшиеся для письма.
 36   Луань – в соответствии с древнекитайской мифологией, птица из рода фениксов.
 37   Гамлет: “...Скажи ему, как все произошло / И кончилось. Дальнейшее – молчанье.” (Умирает.) Уильям Шекспир. Гамлет, принц датский. пер. Б. Пастернака. Акт 5, сцена 2.