Поэзия

Глава 1. Сюцай Гунню Сисы пишет любовное письмо
Глава 2. Слово в назидание – спорящим о пристрастиях сюцая
Глава 3. После пропажи мешочка риса у сюцая Гунню Сисы по дороге в Эдо
Глава 4. О том, как сюцай увлёкся выращиванием тыкв
Глава 5. Полёт сюцая за миг до пробуждения фарфоровой пчелы

Глава 6. О непроизносимом имени дедушки сюцая
Глава 7. История взаимоотношений сюцая с игрушечным утёнком
Глава 8. О том, как сюцай явил смекалку и присутствие духа
Глава 9. Наставник Цянь оказывает сюцаю неоценимую услугу
Глава 10. Сюцай изобретает и опробует средство от бессонницы

Глава 11. О кротком сюцае, его застенчивом коте и их яйцах
Глава 12. О том, как сюцай освободился от власти заклятия Ци
Глава 13. О путешествиях сюцая на кончике осенней паутинки
Глава 14. История о том, как сюцай сажал бамбук
Глава 15. Несколько слов о необыкновенных талантах сюцая

Глава 16. О сложной взаимосвязи сюцаев, императоров и жуков
Глава 17. О странных зверях и не менее загадочных поселянах
Глава 18. О том, как сюцай приближался не приближаясь
Глава 19. Сюцай наносит поздний визит благородному Сян Тую

Глава 20. История о сюцае и о его коллекции котов
Глава 21. Сюцай Гунню Сисы встречает тёзку
Глава 22. О незваных гостях, связующих сюцая, Моцарта, Кольриджа и Кубла Хана
Глава 23. Сюцай приобщается к Дао Любви
Глава 24. Сюцай обнаруживает психоделического бегемота

Глава 25.  Сюцай беседует с учёным господином Лэ Люем

Глава 26.  В незримых поисках конца зимы

Глава 27.  О том, как сюцай держал оборону задолго до Декамерона
Глава 28.  О тонкости понимания сюцаем фелинологичных хиазмов
Глава 29.  Сюцайские страсти по мышам
Глава 30.  Сюцай даёт важные пояснения коту на пороге осени

 

 

 

Пришла весна.
Лес оживал вдоль прошлогодней вырубки.

Сюцай сидел под вязом, а на нём сношались воробьи.
С востока плыли облака – белей бумаги рисовой,
на горке цвёл каштан, под ним совокуплялись крысы.
Сюцай раздумывал о том, как мир богат и многолик...
Ветвился куст багульника, а рядом белки трахались.
Пылила хохотун-трава, тычинились трилистники,
а в них случались пауки и спаривались слизни.

Бельканто соек и сорок смущало многословием...
Две саранчи приклёнились – и занялись любовью.
Чехвостились хорьки – в плену эякулярной повести,
большая выдра хвост загнула... «осторожно: пошлость!»
Древесные лягушки в предвкушенье копуляции
валились гроздьями с ветвей, но Гунню не сдавался,
стараясь мысли удержать – на символах пространственных,
а мимо мчались барсуки, измученные страстью.

Грунт животворно двигался, трещали ветки и сучки,
а небо мнилось пенистым, и в нём венчались ласточки.
Сюцаю было совестно следить за размножением
всех окружающих существ – в день своего рождения.
Эфемериды сеялись – блестящими потоками...
К двум бабочкам ещё одна пристраивалась сбоку.
Сюцай смирился с общим анормальным поведением.
Лес разбухал от брачеваний, оплодотворений...
Все отдавались беготне, гоняясь за партнёрами.

...Сюцай был рад и удивлён, что день прошёл так скоро,
не отягчив его ничуть подобными задачами, –
и вновь пора кормить кота, да и себя впридачу.

 

 

Если Гунню Сисы втайне замышлялось
что-то важное и истинно-большое,
результат почти всегда случался мелок
и, по сути, совершенно бесполезен.
Рассудительный сюцай был беден, холост,
но хранил юань²² душевного покоя,
сторонясь привычно – лис,²³ распутных девок
и привязчивых блатных маньчжурских песен.

Всем азартным играм и волшебным зельям
он предпочитал поэзию и фрукты.
Изучал, бывало, чаньские трактаты
и нередко на вечерние прогулки
отправлялся в одиночестве, – бесцельно
брёл вдоль берега по глинистому грунту,
над обрывом встав, как будто так и надо,
вниз мочился – на полынь и незабудки...

Приготовив ужин незамысловатый,
поглощал его – довольно и неспешно.
Покормив кота и сполоснув посуду,
выходил – послушать птиц, взглянуть на небо,
обсудить с соседом корни тхеравады²⁴
или лунного календаря погрешность
(ведь цзюнь жэня²⁵ прошлогодние посулы
обсуждать с соседом было бы нелепо).

Так и жил сюцай, и вскоре в Поднебесной
не нашлось бы никого, кто не был лично
не знаком с ним. Но соседу представлялось,
что как пятая нога гнедой кобыле
он необходим вселенной. – Неизвестно,
так ли мнилось Гунню Сисы; – ведь клубничным
сладким самогоном подкрепившись малость,
видишь: мир не плох...

И так оно и было.
 

 

Листопад одного листа – Гунню Сисы однажды в среду
Наблюдал, находясь в кустах. Неожиданно, резкий скрежет,
Нарушающий мыслей ход, долетел от китайской вербы²⁷
Возле речки. Любимый кот Гунню – им очарован не был,
И фигура его хвоста отразила мгновенный трепет.

А в каких-то иных местах, о которых сюцай не ведал,
Этот скрежет мог вызвать – страх и стенания невоскресших.
Гунню, пошевелив носком, продолжал созерцать, свирепо,
Листопад одного листа.

Из могилы своей восстав, поразился Великий Предок –
Тем, что Гунню, качаясь в такт, медитирует; тем, что брезжит
Перед ним сущность вечных вод (их Чэн Тан²⁸ испросил у Неба),
И в какой громовой аккорд, раньше кажущийся нелепым,
Превращается пустота, если видишь сквозь лес запретов –
Листопад одного листа.

 

 

Если с утра притвориться, что пьян,
значит, весь день отдыхаешь.
Гунню нарочно оставил стакан
и полбутылки вина у леска,
чтобы они пастухами
днём обнаружены были, а сам
лёг с головой в ароматный бурьян,
типа, назло – и друзьям, и врагам,
и господину Лу Ханю.

Летнее солнце светило в лицо,
мелкие твари жужжали.
Гунню себя ощутил молодцом,
лёжа среди кабачков, огурцов –
в тапках и старой пижаме.
Зрела смородина. Несколько сот
яблок висели над кромкой кустов.
Бражники – ввысь, имитируя сов,
тучно взмывали. Со ржаньем

чья-то лошадка паслась на холме
в пол-оборота к сюцаю.
Гунню глядел, как на дальней сосне
крупная чайка, белее, чем снег,
тщилась усесться. Венцами
соприкасался укроп. Цикламен
листики грел, а настойчивый хмель,
шишки растя, собирался к зиме
обзаводиться усами.

Гунню лежал – и, в своей простоте
не увлекаясь мечтами,
думал – о снах, об инь-янском коте,
о перманентности библиотек
и вирулентности знаний,
о безобразии и красоте,
о бесполезности плотских утех
и неизбежности странных вещей, –
тех, что его ожидали...
 

 

 

 

«Если человека повстречал,
значит, день потрачен не напрасно».
Гунню Сисы повторил за час
“Здравствуй! Здравствуй! Здравствуй! Здравствуй! Здравствуй!
Здравствуй! Здравствуй!” – больше сотни раз.
“Здравствуй!” – он уже со счёта сбился,
чувствуя себя, как пе[ссими]ст,
повстречавший б[ро]скую девицу.

От избытка встреченных людей
Гунню ощутил тахикардию.
(Так приходит нравственный п[лов]ец
к филантропу с комплексом гордыни.)
“Здравствуй!” Здравствуй, ё[лоч]ный Китай!
Здравствуйте, затр[ёп]анные люди!
Гунню, переставший их считать,
мрачно думал: то ли ещё будет!

Толпы шли и шли – до темноты
праздника Луны и Урожая.²⁹
Кассии душистые цветы
в тёплых струях воздуха дрожали...
Гунню понял (в голову моча
бьющая – для мудрых не помеха):
«если никого не повстречал,
значит, и расстраиваться – не[ки]й».

 

 

 

24   Тхеравада – наиболее ранняя школа буддизма, возникшая непосредственно после ухода Шакьямуни и существующая до сих пор.
 

25   Цзюнь жэнь – правитель, властитель, государь.
 26   Тай-и – Великое единое, метафизическая сверхприродная субстанция, вечная и неизменная, являющаяся также некой высшей духовной силой, служащей первоосновой мира.
 27   Китайская верба (Salix matsudana) – вид ивы, растущей на северозападе Китая. Названа в честь японского ботаника, впервые обнаружившего её. Представляет собой сравнительно крупное листопадное растение до 25 футов высотой, с узкими светлозелёными листьями и короткой продолжительностью жизни.
 28   Чэн Тан молил Небо о дожде и был готов вместо жертвенных животных принести в жертву самого себя – во время засухи в Санлине, как повествует нам ханьский историк и философ Сюнь Юэ (148-209) в труде "Шэнь цзянь" (Изложение неявного).

 29   Праздник Луны (праздник Урожая) – праздник пятнадцатой ночи восьмой луны, отмечаемый в сентябре, занимает важное место в китайском календаре. Праздник зародился в эпоху династии Тан, продолжавшейся с 618 по 907 гг AD. Это время поклонения богу Луны, когда по традиции полагается есть особые сладкие пирожки и читать стихи при свете луны, которая в этот день считается самой круглой и особенно яркой. Лунной формы пирожки служат напоминанием о китайском восстании против монгольских завоевателей, когда маленькие записки, запечённые в такие пирожки, призывали к бунту и неповиновению захватчикам. Тесто для них готовится из зёрен лотоса и дроблёного кунжута. В этот день влюбленные молят богов соединить их вместе, чтобы слиться в единое целое, подобно луне. Повсюду продаются маленькие цветные фонарики; вечером их зажигают в городских парках и в полях многочисленные семьи, поскольку детям в этот день позволено оставаться со взрослыми допоздна.