Жизнь как есть

С некоторых пор я терпеть не могу праздник 8 марта. Во-первых, как всякий идиотский праздник, аналога которому нет ни в одной стране мира, когда непонятно, что, собственно, ты празднуешь. Во-вторых, потому что он у меня почти совпадает со днём рождения, и я ещё с детства осознала, как меня в этом плане обделила природа: все женщины получают подарки два раза в году, а я — только один.

А в третьих, потому что пресса и ТВ почему-то вспоминают обо мне только в этот день, и тогда появляется что-то вроде «Монолога женщины, пишущей стихи» (в «Новом стиле») или статьи Щуплова в «Книжном обозрении», где меня именуют исключительно как женскую поэтессу и отмечают преимущественно женские достоинства.

Мне всегда было тесно в рамках сугубо «женской поэзии», ярлык которой мне усиленно клеили. И поэтому статья А. Щуплова в «КО» (№ 5, 1994), которой я так долго ждала (он сам позвонил и изъявил желание написать рецензию на мою первую книгу), меня не обрадовала, а разозлила.

Щуплов писал обо мне как об одной из тех доблестных женщин российской глубинки («провинция продолжает удивлять»), которые «в наш ужасный век», когда рвутся снаряды у Белого дома, ещё пишут стихи о любви, о семье, о штопаных носках и не боятся быть нелогичными, по уши влюблёнными и счастливыми, за что, мол, им честь и хвала.

Я ему позвонила и сдержанно заметила, что у меня тоже есть стихи и о Белом доме, и о перестройке, причём их ничуть не меньше, чем о любви, и мне непонятно, почему он их проигнорировал. На что Щуплов мне заявил: «Политика — не женское дело». Вот так. Приехали. За что, спрашивается, боролись?

Дело не в том, насколько мои «политические» стихи удачней и стоило ли о них в силу этого говорить. Дело в принципе. В «урезании» твоей личности, подвёрстывании всего, что ты пишешь, под категорию «женскости». В этом мне видится какая-то ущербность, неполноценность, несамодостаточность. Поэтому, когда телепередача, которая готовилась о презентации моего первого сборника, победившего в областном конкурсе, была поставлена на 8 марта, я насторожилась. Попробовала упросить дать её позже, но Ёлшина упёрлась. Как женщина я была им предпочтительнее, чем как поэт.

Передачу вела Настя Карякина, известная впоследствии как «мисс Пресса». Соответственными были и вопросы: «Что Вы, как женщина, могли бы пожелать женщинам в день 8 марта» и т. д. О книжке, победе в конкурсе — ни слова. Даже не была названа библиотека, где проходила презентация и где я читала цикл лекций, что её работников страшно обидело: готовились ведь, сценарий писали, репетировали.

Первый вопрос мисс Прессы вообще сразил меня наповал: «Пастернак писал: «Быть женщиной — великий шаг, сводить с ума — геройство». Как Вы могли бы применить к себе эти слова?» Я отказалась на него отвечать, потому что это уводило далеко в сторону от того, о чём я хотела сказать с экрана. А если бы отвечала, то сказала бы, что никак к себе не применяю этих слов. Я не сводила с ума, во всяком случае, никогда не задавалась этой целью. Я не считаю это геройством, хотя, как говорил герой «Мюнхгаузена», «что-то героическое в этом есть». Если говорить откровенно, то я вообще не считаю себя типичной женщиной, тем более образцово-показательной представительницей этого вида. Не вписываюсь в эти границы.

Я себя ощущаю не столько женщиной, сколько человеком. Вообще не люблю, когда людей делят по половому признаку. Я и в мужчинах ценю прежде всего не половые качества, а человеческие. Никогда не смогла бы полюбить только за красивое лицо или высокий рост. Для меня внешность вообще никакого значения не имеет. А это так не по-женски.

До встречи с Давидом я долго не могла понять, почему я не могу довериться ни одному мужчине, даже тем, кто мне нравился и кому нравилась я. В самый решающий момент внутренний голос заявлял мне со всей категоричностью: «Нет и нет». Это был голос моей интуиции, который всегда был у меня умнее ума. Почему «нет» – я и сама не знала. Поняла только потом, когда в моей жизни появился Давид. Он первым увидел во мне человека, полюбил именно меня, а не просто особь женского пола, которой я была для всех других. Для меня это было очень важно.

Я себя ощущаю не столько женщиной, сколько каким-то вечным подростком. Сейчас, когда годы уже дают о себе знать, мне стыдно этого внутреннего, никогда не взрослеющего и не стареющего во мне. Я всегда старалась это подавить, скрыть от посторонних глаз, притвориться женщиной, такой же, как все. Мне казалось, что я какой-то моральный урод в этом плане. Но потом прочитала у Тэффи, что у каждого человека есть свой метафизический возраст, которому соответствует его сущность. Михаилу Кузмину, например — все сходились на том, что — три года, Гумилёву — 16, Сологубу — все 600, а самой Тэффи — вечно 13. Я подумала, что быть одного возраста душой с Тэффи не так уж плохо, и успокоилась на свой счёт.

Но какой-то дискомфорт по поводу своей женской природы всегда ощущаю, особенно в этот злосчастный праздник, или когда смотрю по ТВ показ мод, слышу чисто бабские разговоры, сплетни. Мне это абсолютно неинтересно.

Конечно, приятно было бы быть красиво и модно одетой, ухоженной, во всеоружии всяческих женских чар и ухищрений. Это удобно даже с чисто практической точки зрения: перед тобой открываются все двери, слушают более внимательно, охотнее выполняют просьбы. Но как подумаешь, сколько на это надо тратить времени, сил, денег... И махнёшь рукой. Лучше книжку почитать.

Дома моя любимая униформа – старый халат, на улице – джинсы, кроссовки. Удобно – и ладно. «Нет, я не женщина», – с грустью констатирую я, наблюдая фланирующие мимо меня ножки в обтягивающих лосинах и мини-юбках выше головы, чувствуя, что я совсем им не завидую. Даже наоборот, ловлю себя на мысли: как хорошо, что иду вот тут сейчас спокойно, такая неброская, неприметная, могу расслабиться, размышлять, о чём хочу, бубнить под нос строчки, и никому нет до меня дела, никто не мешает.

Когда-то было не так. Когда-то я коллекционировала брошенные на меня восхищённые взгляды и по количеству их за день определяла, как я сегодня выгляжу. А на рынке покупала только у тех, кто скажет мне лучший комплимент. Но вот это всё угасло, а я никакой ностальгии по сему поводу не испытываю. Никаких «увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым». Может быть, потому, что Давид намного меня старше, я навсегда избавлена от всяких комплексов по поводу своего возраста. (В этом, на мой взгляд, одно из главных преимуществ таких браков).

Так вот, по поводу того, в чём ещё я не женщина. Я не обладаю такими типичными для неё качествами, как меркантильность, истеричность, страсть к сериалам, сплетням, нарядам. Кому сказать — не поверят, но сколько раз Давид звал меня поехать купить мне какое-нибудь платье, потрясая перед носом полученными купюрами — ну кто бы устоял? – а я вяло отнекивалась, отговариваясь то погодой, то занятостью, то тем, что просто неохота.

Правда, перед началом нового цикла лекций я, просмотрев свой устаревший гардероб, начинала бить тревогу. Лекции — это святое. Там надо выглядеть. Начинались пытки, на которые я шла добровольно, скрепя зубы: хождения по магазинам, ателье, портнихам со всеми вытекающими отсюда стрессами.

Как-то у одной модной портнихи я сшила себе четыре пиджака разных цветов и фасонов — на все случаи жизни. Чтобы она прониклась чувством ответственности, внушала ей, что сшитые ею вещи будет разглядывать взыскательная публика, будет полный зал, возможно, ТВ, и что от её покроя и качества пиджака во многом зависит восприятие отечественной и мировой поэзии.

Портниха прониклась и даже изъявила желание прийти на лекцию, чтобы воочию убедиться, как будет восприниматься российская словесность в обрамлении её фирменного изделия. После лекции она подошла ко мне с кислой миной.

– Не понравилось? – испугалась я. – Что, скучно было? Затянуто?

– Не в этом дело, – поморщилась портниха. – Затянуто всё как надо, по фигуре. Но разве так надо читать в этом пиджаке? Ну что ты стояла, как вкопанная? Надо было вот как…

И она прошлась, качая бёдрами, крутанулась на каблучках, подбоченилась, повела плечиком, полуобернула головку, задорно улыбнулась...

Нет, – вздохнула я безнадёжно, глядя на портниху-модель, – мне так нипочём не прочитать...