Жизнь как есть

Утром выхожу на балкон на ненавистный звук дрели. Неужели опять деревья? Нет, смотрю – делают бордюр для детской площадки. И вишня, и акации теперь будут отгорожены от машин, в безопасности, как в детстве: «Чур-чур, я в домике!»
Вдруг слышу – справа от меня какой-то вспорх крыльев и – взметнувшийся ввысь голубь, который, оказывается, ночевал у меня на лавке на балконе, в коробке с бельевыми прищепками. Какая наглость! – возмутилась я. Совсем уж на голову сели. Мало того, что я их кормлю — они ещё и ночевать у меня устраиваются.
Иду на базарчик на 1 Дачной. Стараюсь покупать здесь, а не в магазине – свежее, своё, с грядки. Все эти дачные бабушки для меня на одно лицо. Выбираю огурцы, пучок петрушки. И вдруг одна из них говорит, что обычно продаёт за столько-то, но мне – дешевле, поскольку я тут всегда у них беру. «Вы нам уже как родная!» – говорит, улыбаясь. И тут только я замечаю её лицо, вижу в ней не просто безликого продавца, а конкретную старушку. Чем-то она похожа на мою бабушку.

Но я не люблю, когда меня запоминают незнакомые люди, меня это как-то напрягает, я стараюсь быть незаметной. И слово «родная» кажется мне неуместным в этом огородном контексте, оно для меня более личностное и обязывающее. Взяв свою петрушку, поспешно отхожу. Неужели они все здесь меня запомнили? Чувствую себя как под колпаком.

Проходя мимо лавочек в уютной тени под деревьями, сажусь передохнуть на одну из них. Мимо идёт какой-то мужик, придерживая под локоть странноватую девицу, что-то успокаивающе приговаривая ей на ходу: «Вот тут скамеечки… посидите, отдохнёте… можно вот с этой женщиной» – заворачивает он ко мне.
– Не надо! – вырвалось у меня. Ну никак не дают побыть в одиночестве!
– Это почему же? – спрашивает он.
– Пандемия! – буркнула я. Мужик сажает девицу на соседнюю лавочку напротив. Поворковав над ней ещё немного, подходит ко мне:
– Вы присмотрите за ней, пожалуйста. Она совсем пьяная. Хотел её до дома довести – отказалась. Присмотрите…
Этого мне только не хватало! Небось какую-нибудь старушку или просто женщину пожилую с сумками никто домой не проводит, а пьяную – пожалуйста, за милую душу. Демонстративно закрываю глаза, погружаясь в свои мысли. Но когда я их через минуту открыла — девицы уже не было. Растаяла как мираж. «А был ли мальчик?» Может, я задремала и мне всё это пригрезилось?
Однако надо идти, дома полно дел. Подходя к дому, вижу на заборе листок: «Пропал кот. Зовут Игорь. Прошу вернуть за вознаграждение». Ну кто так называет котов! Человечьим именем. Немудрено, что он сбежал. Бродский уверял, что в имени кота обязательно должен быть звук «С». У него самого были коты «Пасик», «Миссисипи»…
Вдруг налетел ветер и внёс мне в глаз соринку. Я начала моргать, жмуриться, тереть платком. Ну что за напасти сегодня! Наконец соринка вытекла со слезой. Я взглянула на всё прояснённым взглядом. И… всё вдруг увиделось по-другому. И голубь, искавший у меня убежища, и незнакомая старушка, назвавшая родной, и заботливый мужик, пожалевший пьяную молодку, и неведомый хозяин потерянного кота Игоря, готовый заплатить за него любые деньги – все вдруг увиделись членами какой-то одной межпланетной семьи, трогательными, беззащитными, несчастными…
Словно не соринку у меня ветром выдуло, а осколок ледяного стекла, как у сказочного Кая. И я поняла, что не так смотрела, не то видела, не так жила…