Рейтинг публикаций

Прожив в этом лагере с неделю, я была обескуражена тем, что никто почему-то меня не приглашает на дискотеках, и я всё одна да одна. (Нет, вру, был один художник, который пытался за мной ухаживать. Но он был бездарным художником, вместо картин рисовал плакаты и стенды из серии «Не заплывайте далеко». Такой меня, конечно, интересовать не мог). И как-то в столовой сосед по столику спросил меня по-дружески, почему, мол, такая хорошенькая, и всё время одна. Я честно сказала, что сама удивляюсь. Тогда он мне по-дружески посоветовал...

Я долго не понимала, за что ко мне такая немилость. Ведь вечера проходили с неизменными аншлагами, с огромным успехом. «На Вас рвутся!» – говорила мне Бубенцова. Оказалось, в этом-то всё и дело. Мне открыла глаза одна из библиотекарш: «Так здесь же все проводят вечера, – сказала она, – но на них ходит по три человека, а на Вас...».

Затхей был большая голова. С его нажитыми капиталами и сотнями гектар лозы, от городка до самого моря, это надо же было так приглянуться новой власти, чтобы выдвинула она его в Почётные Консультанты по виноградарству! Из подхалимов, угодников он точно не был – и кто знает, что творилось в нём, когда со многим из нажитого пришлось, скрежеща зубами, расстаться. Кто он точно был, так это настоящий хозяин, не чета моему деду. Слыхал я от свидетелей той поры, как осенью в уборочную пору каждое утро запрягал он в бричку своего Орлика и объезжал владения – следил за рабочими, чтоб не осталось даже единой ягодки ни на кустах, ни на земле. «А приехавши в город и отдохнувши, – прибавляли свидетели, многозначительно щурясь, – ходил он в гости кое к кому...

...чего не сделаешь ради счастья. Я пришла к директору и заявила, что мне нужна кандидатура для очерка о нашем современнике. Он должен быть умным, всесторонне образованным, морально устойчивым, фотогеничным, смелым, сильным, мужественным... Я увлеклась и перечисляла минут десять. Наверное, в целом мире не сыскалось бы такого идеального героя, какого я затребовала в этом техникуме. Но директор радостно закивал головой...

Внешность птицы меня поразила: круглая крепкая голова с внимательно и сурово изучающим меня круглым глазом, мощный размах крыльев, стремительный хвост, хищные цепкие когти. В нём не было ничего жалкого, сиротливого, суетливого, как в других кормившихся у меня птицах. Казалось, он совсем не боялся меня, от которой теперь зависела его судьба, не признавал за мной права сильного. Когда я брала его в руки, сердце птенчика не трепыхалось под кожей, а билось спокойно и мерно. Глаз смотрел серьёзно и почти презрительно. Мне становилось не по себе. Что-то дьявольское было в этой птичьей твари.

Вроде бы ничего не происходило: никаких событий, никаких веских поводов к стиху, но почему-то это запомнилось, отстоялось, осталось. Из таких отстоянных мгновений и состоит жизнь. Чем их больше – тем выше качество жизни. Мы привыкли понимать под этим словосочетанием нечто другое: материальные блага, комфорт, но это всё оболочка, оформление жизни, но не главное в ней. Главное – наше ощущение её, острота и свежесть восприятия, яркость эмоций. От реальных событий, внешнего благополучия это мало зависит.

...Город перестал держать меня за свою. Он напряжённо морщится, силясь вспомнить обстоятельства нашего знакомства, и, так и не вспомнив, проходит мимо. Это обидно, как предательство. Он – надменный равнодушный Печорин, я – незамеченный смешной и жалкий Максим Максимыч. Улица – оборотень. "Наша улица! Уже не наша... Столько раз по ней! Уже не мы…" шла.

А дома у нас разгулялась в полудни теплынь. Приехал в отпуск, брожу по двору, ещё неостывшему саду, потом иду на берег лимана – и будто сразу начинаю прощаться, толком не поздоровавшись. Лето теперь минутный сон, а пробуждение – тихий звон утренних заморозков. Он благовестит к огромному чуду – каждому часу нашей жизни. Но как научиться их проживать не так же, как раньше – не замечая? Ещё недавно ничуть не страшился пустот в своём бытии, а теперь начинаю дрожать над всяким копеечным мигом. Но только быстрей оттого сливаются в струйки они и журча утекают сквозь пальцы.

Однажды и во мне проснулись патриотические чувства. Мы смотрели с Давидом фильм по ТВ «Весна на Заречной улице». Я вдруг почувствовала ностальгию по тем временам, когда меня ещё не было.

Вечерами этот фонарь освещает ветки, окрашивая их червонным золотом. Это такое счастье — дерево в окне, и вдвойне — если рядом ещё и фонарь. Особенно это красиво зимой, когда зелёные ветки в снегу серебрятся в фонарном свете.
А птички — голуби, синички, воробьи, сойки, которые облюбовали мой вяз и весело чирикают на нём по утрам… Я просыпаюсь и первое, что вижу — зелёные ветки, тянущиеся ко мне, как руки, облепленные воробушками. Всего этого меня хотела лишить стоящая внизу армия головорезов с пилами наизготовку.

...воспоминая то утро как давно канувшее там и тогда и уносясь от него всё дальше, к положенным нам пределам, я его прозревал своим неотъёмным и неизменным, бездрожным и вечно счастливым «здесь и теперь». Лишь по моим недосмотрам где-то в жизни в спешке затерянным.
Будем считать, что вы меня сколько-то поняли.