Рейтинг публикаций

...как бы профессионально и эффектно картина ни была написана, встречу с ней в музее уже нельзя назвать подлинным созерцанием прекрасного.

Слово как фантазм и знак фантазма, слово как то, что уводит от реальности и приводит персонажа к сердцевине собственного существования. Сердцевина эта всегда асоциальна, безмолвна и практически безъязыка.

Это не комментарий к своей собственной статье пятилетней давности (зачем мне свою статью комментировать!), но объявление недели, декады, месячника метаметаэстетики. Странное образование, не школа и не направление, не содружество даже, рецидив модернистской поэтики в море безбрежном социалистического реализма, мощно прозвучавшее в 70-х и 80-х и, в един миг, пропавшее, когда основные делатели метамета или замолчали (как Еременко), или намеренно ушли в тень (Жданов, Парщиков). Иные, впрочем, представители метамета (Аристов) никогда особенно и не светились. Странная закономерность: вспыхнув и прогорев в поэзии, метареализм дал мощное развитие другим жанрам – прозе, эссеистике, художественной критике. Так, незаметно, будто бы исподволь, метамета подняло уровень моря современной литературе. Последний всплеск и цветение метаэстетики возник в середине 90-х, когда отдел искусства в газете «Сегодня», возглавляемый Борисом Кузьминским, строился по тем же самым сложно формулируемым принципами и правилам, которые принято приписывать именно метаметафорической эстетике. Попытаемся следовать им и мы – ограниченные во времени и пространстве – чтобы отдать должное первооткрывателям и подчеркнуть непреходящее значение, бла-бла-бла и всё такое. И последнее. Стихи, завершающие статью – мои, в них я попытался сделать реконструкцию метаметафорической эстетики, важнейшее свойство которой – демонстрация не предмета, но кругов, расходящихся от него ассоциаций. Нам показывают не комету, но хвост кометы. Именно поэтому первое четверостишье, в котором объект поименован и описан, отделяется от основного корпуса за-такт. Типа, можно не читать. Хотя, с другой стороны, «обнажение приёма» тоже вполне вписывается в свод метаметафорических правил. Спешите видеть.

- Тогда я ещё Сашу Шумова совершенно не знал, думал: настоящий швейцарский человек, честный и порядочный бюргер.
Саша действительно подошёл к Биче Куригер и рассказал о моём искусстве. Как вежливый и светский человек, она сказала: "Было бы интересно его увидеть:"
- Что, собственно говоря, никого ни к чему не обязывало.
- Но Саша Шумов выкрал бланк этого музея, подделывает подпись Бичи Куригер и присылает мне приглашение в Швейцарию.

…во многих своих книгах я пытаюсь понять, почему человек всегда готов видеть в тебе врага, «другого», и каковы корни подобного отношения.

Клиповое мышление – это вектор в развитии отношений человека с информацией, который возник не вчера и исчезнет не завтра.

Цикл "феноменологии творения" имеет своей главной целью не возродить русскую культуру, русскую философию и т.д., а начать принципиально новую, современную, мировую работу по прояснению и развитию матрицы единства...

Перформенсы выполняли в России функцию возвращения искусству чувственности. Всё советское искусство до такой степени было засушено идеологемами, идеологическими конструкциями, что художник был намертво отрезан от пластики. Он не имел право чувствовать.
Более того, интимное, интимность, брутальная сексуальность была запрещена: это не служило родине, партии и правительству.
Самое смешное, что диссидентствующие художники, в первую очередь, концептуалисты, противостоявшие советской власти, действовали по той же схеме.

... я писатель-реалист, в полном смысле этого слова.

... Когда-то было множество самых разных великих Европ: Европа готических соборов, Европа Гуманизма, Европа Просвещения, -- однако, после окончания Первой войны, получившей название «мировой», начался процесс саморазрушения Европы, который продолжается и в наши дни. В настоящий момент Европе так и не удалось вернуть себе свою идентичность.

Было трудно преодолеть наработанную в философии и загнавшую эту философию в тупик связку "сознание-осознание (самосознание, рефлексия), однако, как только это удалось сделать, передо мной открылось то, что стало недоступно академической философии...