Рейтинг публикаций

...для них Бориска всегда был объектом неодушевленным, странным предметом, с которым можно было делать все - невзирая на моральные ограничения. А тут перед ними сидел живой человек - и они не знали, как себя с ним вести. Дурак живет в одной из монастырских башен. Питается, чем Бог пошлет, а посылает он часто...

...вспоминаются слова Лу Саломе, много жившей в России и писавшей в 30-х годах ХХ века, что хотя русские все еще относятся к языку как к чуду, <все же я часто говорю себе: среди этих самых людей, даже в них самих, живут немейшие из немых. От тех, кто нем, потому что почти не мыслит, до тайных и лукавых мыслителей, которые не пускают слово в глубины своей души, а отбрасывают его на поверхность, как блестящий предмет, как игрушку, к которой они равнодушны, - чтобы их собственная самость, как у деревьев или зверей, вызревала в глубоком мраке>.

"Итак, нас интересует слово "притча". Мы не заглядываем в словарь. Мы – не олухи какие-нибудь, мы можем и своими мозгами пошевелить. Итак, мы думаем. Слово состоит из двух слагаемых. "При" - это приставка, и "тча", ни что иное как производное от слова "течет", то есть, "все течет, все изменяется". Если у всякой истории есть несколько смыслов, то у притчи он один, но постоянно меняется. Когда ты начинаешь рассказывать или слушать притчу, ты думаешь об одном, а когда заканчиваешь, думаешь уже совсем об ином. Вот и вся премудрость."

...даже и в дикой стране человек может отгородить для себя сад.

В цеху упаковки сильно пахло молоком. Женщины, находящиеся на разных сроках беременности сидели вокруг большого стола и заворачивали пластиковые патроны в вощёную бумагу. Новых работников они приняли настороженно.

…ведь говорят, что именно Бедный убил в кремлевском саду и собственноручно в железной бочке сжег эсерку Фанни Каплан, якобы помилованную Лениным.

…тебя больше нет в мире, все нити оборваны, твоя история закончена, ты не был.

Представляет интерес сопоставить у людей, «сходящих с ума от публичного секса», соотношение между их желанием самого секса и желанием публичности его, секса, манифестации.

Кто же мудрец, вправду выкликающий, вызывающий, изгоняющий из Бакалавра – героя, не снимет шляпу, опознав в ком-то из многоглавого юношества – рыцаря справедливости, взявшегося облупить знатный мешок-архив и раздать шафранные радости его аттестатов – тем, у кого нет?

Исторические книги ТАНАХа, конечно же, написаны победителями. Но при этом победителями такими, для кого земные цари не были высшими судиями, а потому по отношению к земным властителям написаны эти книги нередко безжалостно.

В Urbi et Скорби рассказчик не раз обращается к различным элементам римского календаря. Связь с римским календарем можно увидеть не только в отдельных образах UeC, но и в общей структуре книги.

Философия – это опасно. И даже более, чем можно представить. Но жить живой жизнью без этой чертовски-божественной и опасной вещи просто нельзя.