Рейтинг публикаций

Коренной порок всякого рода отождествлений бытия то с одним, то с другим, на мой взгляд, состоит в подмене бытия какой-либо формой, или способом, его существования, а то и самим Богом, что вообще выходит за рамки предмета философии и может быть только предметом религиозной веры и теологии. Такая подмена философского понятия бытия вносит путаницу и сумятицу в оперировании им. Корректным было бы отождествлять бытие только с самим бытием и противопоставлять его небытию, как это делал Парменид. Что это дает? Дает понимание единства тождества (бытия) и бесконечного разнообразия форм существования универсума, или мироздания. Такое единство бытия и существования, собственно, и есть то, что мы называем реальностью. Именно с этой исходной позиции мы и будем рассматривать феномен «иной реальности», которая творится человеком как субъектом, и в которой человек как эмпирическое «Я» пребывает.

Я пришёл в издевательство. Там сидели три человека. Склонив головы. Они спали. Их сон был не сном, а состоянием полусна. Они бодрствовали, погрузившись в чтение. Это и было состояние зверя, впавшего в ожидание жертвы. Все жертвы их были слабые и малокровные. Трём членам издевательства было тоскливо в таком полусне. Нужна была жертва кровавая. Они, на всякий случай проснулись, блеснули своими полу-взглядами в мою сторону и снова заснули. Я не показался им полнокровной жертвой, поэтому оставил им свою рукопись без лишних слов.

Земную плоть донельзя износив, \ Не в силах с ней, обжитою, расстаться, \ Дух каялся и маялся, грустил, \ За что и с кем не зная, расквитаться.

Это был художник от бога, хотя у него оказалась всего одна картина. Но зато какая! Она называлась «Калитка». (...) Калитка захлопнулась. Но осталась память…

До сих пор понятия прогресса и регресса рассматриваются, хотя и детально, но объяснение этих явлений носит сугубо внешний характер без раскрытия того, что лежит в основе этих явлений. Поэтому имеет смысл показать на наглядных примерах информационную подоплеку этих явлений.

…и лежит она – руки раскиданы – моя родина пра-пра-пращуров! \ Как на запад взгляну, то равнины там, на восток взгляну – дебри, чащи там! \ Реки Волга, Ока, Кама, Белая, между ними костры да лежбища. \ Что они в сих болотах делали? Рвали ягоды с сыроежками. \ Белке в глаз попадал прадед издали, шкуры лис освежали ножичком! \ И сама я стреляла сызмала из рогатки камнями с прожигом! \ Рукодельницы, пряжу скущие, половик из тряпья скуделили. \ И куда же Камо грядёши ты, если Камою шли артелями!

...Веневитинов громче всех заявляет требование мысли в русской поэзии. Поэзии мысли. В отличие от других любомудров, он человек одной большой задачи. Перед ним цель – совершить решительный переворот в русской литературе, построить ее на твердых основах самобытной национальной философии.

В этой сухости, сдержанности, отстраненности взгляда – выдержка и мужество держать разницу потенциалов противоречия: среди хаоса скоростей, смен, превращений, «загогулин», царапающих ненужностей – прозревать суть, основа, уток. На котором смысл и держится. Отвага понимать. (...)

То, что до сих пор многими агрессивность стран Запада объясняется теснотой в Европе, население которой нынче превышает население России в несколько раз, конечно, имеет место, но теснота имеется и в других регионах мира, страны которых не конфликтуют постоянно. Поэтому имеет смысл попытаться докопаться до действительных причин такого положения, когда русские желают жить в мире, а европейцы только говорят о мире.

...на картине «Сад земных наслаждений», порождающей сюжет в романе С. Топфера «Призраки Иеронима Босха», общая всем трём панелям тема – это насилие.

Балы и вздохи, под аккорды пенье – \ Всё в прошлом. \ Всё укрылось пеленой. \ И ароматы чар твоих цветений, \ «Дюльбер», \ теперь не властвуют над мной. \\ Флаг посрамлён. Ни реять и ни славиться. \ Линкора «Мальборо» простыл внезапный спех. \ Дворец «Дюльбер», берберская красавица, \ Теперь в альков кто входит для утех?

Как многим известно, как раз такое важное и высокое в памяти и не держится. Зато сущие пустяки – о школьных делах, собаках, девчонках, мировой политике – всплывают настолько свежо, будто занимали нас тогда несказанно! Обидны даже такие выкрутасы Мнемозины... Помню только, что в замышленной нами литературной эпопее должно было уместиться всё, кроме повседневного быта: путешествия и подвиги, фантастика и мистика, романтика – и очень много женского коварства. Вот разве что последнего в жизни оказалось с лихвой – да и то лишь для одного неудержимого в чувствах моего соавтора.