Рейтинг публикаций

...Я всё время на постройке. Очень мне нравятся все рабочие, все разные, и каждый умнее, здоровее и красивее почти каждого интеллигента. Я разговариваю с ними очень много. Одно их губит ― вино, ― вещь понятная. Печник (старший) говорит о “печной душе”, младший ― лирик, очень хорошо поёт. Один из маляров ― вылитый Филиппо Липпи [итальянский живописец раннего Возрождения] и лицом, и головным убором, и интересами: говорит всё больше о кулачных боях. Тверские каменщики ― созерцатели природы. Теперь работают 14 человек, и ещё придут новые. (Из письма А. Блока матери.)

Они шотландские – эти песни: слишком всеобщие, чтобы принадлежать одной нации.

Собравшись с мыслями неведомо зачем, \ С ними приходится, конечно, разбираться, \ А те друг с другом тотчас препираться, \ Собачиться. Кому печаль повем?

В день памяти о геноциде Терских казаков "Топос" начинает публикацию рассказов из книги потомственного терского казака Юрия Загудаева.

У меня папы не было, у меня были только мама и баба. Поэтому представить своего папу на месте папы-медведя я не мог. Соответственно и свою маму я не мог представить на месте мамы-медведицы. Получилась бы довольно странная картина, которая не укладывалась у меня в голове: моя родная мама-медведица с каким-то чужим, незнакомым папой-медведем. И я придумал так: папа и мама мишек – это родители Иришки Туруниной: дядя Гера и тетя Рита.

Набоковских созвучий беспокойных \ струится свет – всеведущ, невесом. \ Увядших листьев открываю сонник \ и обрастаю запредельным сном. \\ Нет контуров отчётливых на карте – \ сны о Неве не ведают границ. \ Санкт-Петербург, поставленный на карту, \ отыгран у потусторонних птиц. \\ Мотор летит, дома не узнавая, \ сквозь русский сон – о Доме над Невой, – \ где тишина парящая, живая, \ вздыхает над поникшей головой.

.

Я смотрел на ее руку, в которой она держала помидорку, и, чем дольше я смотрел, тем сильнее мне почему-то хотелось плакать. Именно в этот момент я понял, даже не просто понял, а почувствовал нутром, что баба – моя, родная. И мне, не знаю – почему, стало ее очень жалко. Жалко, и все тут. Я так внимательно смотрел на ее руку, что рассмотрел все до мелочей и запомнил надолго, может быть – даже навсегда. И если я помню их до сих пор, значит – действительно НАВСЕГДА. Я НАВСЕГДА запомнил бабины пальцы – длинные и тонкие, с маленькими бугорками, потому что баба уже старенькая. Но все равно ее пальцы показались мне очень красивыми.

...«Творец был один, а все остальные просто пишут» – Василий Розанов. В мире издревле три касты: те, кому важно сказать, а не говорить; и те, кому важно говорить, а не сказать; и те, кому важнее молчать.

Несмотря на то, что и Горький и Амфитеатров – люди примерно одного поколения (Амфитеатров был старше Горького на шесть лет) и, принадлежавшие примерно к одной эпохе, которую мы сейчас называем «Серебряный век», внутреннее духовное различие между ними было огромным.

...Идти было легко: тропинка, по которой мы шли, спускалась вниз. А идти вниз всегда легче, чем прямо, а тем более – вверх. Нам никто не встретился и никто не обогнал нас. Во всем поле – огромном, щедром и душистом – не было никого, кроме нас с бабой. И, может быть, поэтому мне показалось, что все вокруг – и это поле до самого горизонта; и небо, которое с полем заодно; и воздух, вкусный, как волшебный напиток, – все это принадлежит нам с бабой. И только лишь я об этом подумал, как, словно в сказке, почувствовал себя таким же сильным, как поле вокруг, и большим, как небо над головой.