Проза

Зазвонил телефон, и Калмыкову померещилось, что тот зовет его по фамилии: «Калмыков! Калмыков!»

Калмыков давно уже хотел вовсе отказаться от городского стационарного телефона, превратившегося в ненужный пережиток прошлого, – но все ленился и откладывал.

Между тем, ничего хорошего от телефона ждать не приходилось. Если он и звонил, сообщения обычно касались рекламы или неоплаченных счетов.

Кроме того, изредка Калмыкову названивал его двоюродный брат-алкоголик, живший в другом городе. Он мог делать это в любое время суток и, если Калмыков брал трубку, бормотал бессвязную чепуху.

Поэтому обычно Калмыков трубку не брал.

Помимо всего прочего, у телефона был словно бы особенный вредный характер. Например, чаще всего звонки раздавались по утрам, когда Калмыков еще спал – либо если он был занят или что-то обдумывал.

Практически каждый звонок приносил негативные эмоции, хотя обычно и не сильные.

Однако Калмыков все никак не мог реализовать решение избавиться от телефона и продолжал ждать.

<--- Илл. Кати Берестовой к рассказу "Телефон".

Иногда ему начинало даже казаться, что телефон каким-то таинственным образом влияет на него и сумел сломить его волю: в неспособности отделаться от навязчивого вредоносного аппарата Калмыкову мерещилось уже что-то мистическое.

Подчас, когда он видел телефон ночью, ему казалось, что тот окружен темно-красным сиянием.

Калмыков не мог отделаться от ощущения, что его телефон живой и что он пытается донести до своего хозяина какое-то важное, но в конечном счете разрушительное сообщение, которое тому вовсе не хотелось бы получать.

Вот и сейчас Калмыков не решался подойти к аппарату и, боязливо вздрагивая от каждого очередного звонка, пережидал, когда тот перестанет испускать свои пронзительные трели.

Телефон был старый. На аппарате имелся округлый диск с цифрами, а трубка крепилась к нему проводом, имеющим форму пружины.

Когда он умолк, Калмыков попытался вспомнить, как этот прибор вообще у него появился – но его память не давала ответа.

«Может быть, на самом деле телефон – коренной житель этого дома, он был здесь раньше меня, недоволен моим вселением и теперь хочет от меня избавиться?» – подумал Калмыков, но затем отбросил эту глупую мысль.

Он задумался также о том, когда в последний раз брал телефонную трубку – но и этого вспомнить не смог. Все эпизоды, которые пришли ему на ум, заключались в том, что Калмыков пережидал звонки, при этом чувствуя себя так, словно находился под атакой, под обстрелом, от которого нужна защита.

Частенько он даже закрывался в комнате, чтобы телефон был меньше слышен, а пару раз поймал себя на том, что забирается под стол и прячется от звонков там. Работа телефона, очевидно, ассоциировалась у него с угрозой.

Когда-то, разумеется, он все-таки брал трубку. Калмыков помнил, как ему звонили с рекламой, с предложениями взять кредит, участвовать в социальных опросах, сообщениями о предстоящих выборах президента или мэра, предупреждениями о долгах за коммунальные услуги и электроэнергию, помнил бессвязное бормотание двоюродного брата.

Но все это относилось к какому-то неопределенному, туманному прошлому, словно бы к другой жизни. Когда-то период взятия трубки закончился и начался новый период – ее невзятия. Точные временные рамки установить тут не получалось, но Калмыкову было очевидно, что последний период продолжается давно и уже затянулся.

При всем этом, телефонные звонки никогда не приносили ему по-настоящему серьезных проблем или бед; по сути Калмыков понимал, что бояться ему нечего.

Однако, судя по всему, за долгое время невзятия трубки у него разрослось какое-то суеверное предчувствие угрозы, которое и теперь день ото дня продолжало нарастать. Эта проблема стала явно преувеличенной; Калмыкову хотелось бы отделаться от своих страхов.

Первый необходимый шаг для этого, очевидно, заключался в том, чтобы все-таки вновь взять трубку. Надо было прекратить шарахаться от телефона и прятаться от него. Нужно хоть раз справиться со своим разросшимся страхом – а затем, может быть, даже не отрывая руки от телефона, сразу его выкинуть!

Придя к такому выводу, Калмыков, однако, так и не мог заставить себя взять проклятую трубку.

Напротив, теперь, когда он осознал необходимость это сделать, телефонные звонки сделались как будто еще более грозными, словно несли с собой неотвратимое возмездие. Если они начинались, он вздрагивал всем телом и испытывал желание бежать.

Однажды, не выдержав, он действительно выбежал из квартиры на лестничную клетку и не мог заставить себя вернуться, пока звонки не умолкли.

Мысль о том, что до трубки нужно дотронуться, приложить ее к уху и наконец услышать приготовленное для него сообщение, вызывала у него нервную судорогу.

Вдруг это сообщение будет нести с собой бедствия, болезнь, смерть?

Калмыков не мог объяснить и самому себе, чего именно он боится, – но справиться с ситуацией не удавалось.

Чтобы чувствовать себя спокойнее, ему пришлось оборудовать в своей комнате укрепленный угол, огороженный кроватью, шкафом, столом и стульями, а также поставить на дверь комнаты засов. Он хранил в своей «цитадели» нож и топор и, когда телефон начинал звонить, стремглав мчался в комнату, захлопывал дверь, запирал ее, затем хватал свои орудия и, сжимая их в руках, дожидался окончания звонков.

Калмыков подумывал даже о том, чтобы уничтожить телефон дистанционно, например, швырнув в него топором, – но не мог поднять на него руку. Ему почему-то казалось, что удар по телефону в результате неизбежно отразится на нем самом.

Он понимал, что происходящее становится все более странным и безумным, но не мог справиться со своим страхом.

Нужно было наконец заставить себя взять трубку – и затем, уже не выпуская телефона, расколошматить, раскромсать, уничтожить его!

Наконец, сжимая топор и не помня себя от ужаса, Калмыков однажды все-таки взял трубку, поднес ее к голове и дрожащим голосом сказал: «Алло!»

«Калмыков телефон!» – ответил ему в трубке голос, подозрительно похожий на его собственный.

«Что?» – не понял Калмыков.

«Калмыков телефон!» – вновь ответили ему.

«Не понимаю! Говорите ясно!» – крикнул перепуганный Калмыков.

«Калмыков телефон!» – повторил то же самое неизвестный голос.

«Я телефон?» – переспросил Калмыков.

«Калмыков телефон!» – повторил голос еще раз.

Нервы Калмыкова не выдержали, и он швырнул трубку, потеряв контакт с телефоном и так и не сумев разделаться с ним.

Дрожа, не соображая, что происходит, Калмыков посмотрел на топор, который держал в руках, и обнаружил, что и тот стал телефоном.

«Алло!» – сказал Калмыков, поднеся топор к уху.

«Калмыков телефон!» – сказал кто-то из топора.

Калмыков с грохотом отбросил топор, но в этот момент обнаружил, что и его рука, осуществившая движение, и сама была телефоном.

«Калмыков телефон!» – раздавался голос из нее.

Калмыков попытался отшвырнуть и руку, но она была прикреплена к нему и продолжала повторять то же самое.

Машинально Калмыков зажал уши руками – но ведь они обе были телефонами! Таким образом, слова «Калмыков телефон!» звучали громко, вплотную к его ушам с обеих сторон.

От телефона некуда было деться. Все стало телефоном, не-телефонов больше не осталось.

И, как свидетельствовал каждый из телефонов, сам Калмыков тоже являлся телефоном!

Но какую именно функцию он должен исполнять, что и кому передавать?

Решив опробовать себя, Калмыков, используя себя как телефон, позвонил самому себе и сообщил о том, что является телефоном.

Что к этому добавить он не знал, и разговор был на этом закончен.

Затем, не придумав ничего лучшего, он повторил то же самое еще раз.

«Нет, к черту проклятые телефоны! – в каком-то исступлении крикнул наконец Калмыков. – Нужно наконец разорвать этот заколдованный круг, отделаться от них!»

Он схватил нож.

Тот тоже был телефоном и пытался что-то сообщить ему; но Калмыков твердо решил, что не даст запудрить себе мозги, и не стал слушать.

Был только один способ управиться с телефонами – и начать нужно было с самого себя: Калмыков взмахнул ножом и перерезал провод.