Проза

Дождливым осенним вечером Семен Парамонович Творогов возвращался с работы. У него не было зонта, он вымок и думал о том, как поскорее добраться домой, – когда внимание его привлекла странная фигура: человек, стоявший, закрыв лицо руками, прямо посреди огромной лужи. Незнакомец, видимо, пребывал в отчаянии, и даже не замечал, что находится почти по колено в воде.

⇔ Илл. Кати Берестовой к рассказу "Экспедиция"

Когда Творогов поравнялся с ним, тот неожиданно вскинул голову, уставившись на Семена Парамоновича. Фонарь слабо осветил его лицо с лихорадочно блестевшими глазами.

«Послушайте! – крикнул незнакомец Творогову. – Вы-то мне и нужны!»

«Что такое?» – недоуменно спросил Творогов.

«Да, вы! – воскликнул незнакомец, и что-то было в его тоне радостное и искреннее, располагавшее к нему. – Вы мне можете уделить полчаса времени? Это очень важно. У меня есть предложение для вас».

«Нет, не могу, – настороженно ответил Семен Парамонович, все-таки не склонный доверять этому человеку. – Вы видите, я промок до нитки, хочу скорее добраться до дома».

«Зайдемте ко мне, – сказал незнакомец. – Я вас накормлю ужином и расскажу, в чем дело. Я живу рядом, буквально вот за углом».

И он, подскочив к Творогову, схватил его за руку и потащил за собой. Тот хотел было оттолкнуть незнакомца – но затем подумал: зачем ему, в сущности, отказываться? С ним давно не происходило ничего интересного или необычного; любопытно было, по крайней мере, поговорить с новым человеком. Кроме того, Семену Парамоновичу импонировала какая-то детская порывистость, свойственная незнакомцу, – и он дал себя увлечь.

«Да вы кто такой?» – спросил Творогов по пути у своего спутника.

«Я Тапкин, – ответил незнакомец. – Анисим Панфилович Тапкин. Я предприниматель, торгую канцелярскими товарами. И у меня есть мечта, которая может сбыться с вашей помощью».

«Звучит странно», – заметил Творогов.

«Да, я понимаю, – сказал Тапкин. – Но вы не волнуйтесь. В этом нет ничего страшного. Я вас не убью и не ограблю. Зайдем, поедим, и я все спокойно, в тепле расскажу».

Они подошли к основанию гигантского дома-башни – должно быть, не менее чем в сорок этажей высотой. Творогов давно знал этот дом, поскольку практически ежедневно проходил неподалеку. Это было здание округлой формы, неровное и почему-то расширявшееся книзу; его окна таращились во все стороны, словно глаза множества рыб. Из-за своей гладкой, обтекаемой формы оно казалось живым и словно бы вольготно разлеглось в пространстве окружающего квартала.

К удивлению Творогова оказалось, что Анисим Панфилович живет именно в этом доме, причем в его квартиру ведет отдельная дверь прямо с улицы. Точнее, это были деревянные ворота, двустворчатые, громадных размеров – как будто для въезда грузовиков или телег – покрытые местами облупившейся темно-зеленой краской. Чтобы открыть их, Тапкин воспользовался большим фигурным ключом, размером с его ладонь; затем он с трудом отодвинул одну из створок и пригласил своего спутника войти.

Еще более Творогова удивило зрелище, открывшееся ему внутри. Он оказался в совсем небольшой квартирке – можно сказать, каморке, темной и грязной. Деревянные ворота были намного выше ее потолка – верхняя их часть просто смыкалась со стенами.

«А зачем вам при таких низких потолках огромные ворота?» – не удержался от вопроса Семен Парамонович.

«Я когда-то думал, что буду иметь солидное жилье, может быть, даже настоящий замок, вот и обзавелся для него воротами, – объяснил Тапкин. – Но затем загорелся моей мечтой, все средства ушли на нее, пришлось довольствоваться маленькой квартиркой, а ворота вот остались».

Квартира состояла из одной комнаты, кухни, прихожей и санузла. На вешалках в коридоре висела вперемешку приличная, дорогая на вид, хотя и несколько потертая одежда, – и старое тряпье, нечто вроде драных тулупов и ушанок. Ковер на полу в коридоре был засаленным и практически потерял цвет.

В углу его собрались несколько рыжих тараканов – они были такими огромными, что сразу бросались в глаза. Они стояли кружком, шевеля усиками, и как будто приглушенно шушукались, словно держали совет; впрочем, когда Творогов приблизился к ним, насекомые бросились врассыпную и сразу же скрылись.

«Не обращайте внимания, – сказал Анисим Панфилович Творогову про тараканов. – Они не кусаются, боятся людей и близко к вам не подойдут. Я-то сам к ним привык, даже как-то привязался. Они добрые».

Заметив, с каким неприязненным удивлением его слушает Семен Парамонович, Тапкин замолчал и, повесив его пальто на просушку, пригласил его в ванную – помыть руки – а затем и на кухню.

Обеденный стол был застелен покрытой пятнами скатертью, почему-то с изображениями тараканов. Помещение было освещено голой лампочкой, спускавшейся на проводе с потолка. Резкий свет ее искажал все цвета, придавая им оттенок какой-то нездоровой желтизны. Поначалу это резало глаз, но скоро Творогов привык и уже перестал обращать на это внимание.

«К сожалению, у меня на ужин только вареная картошка с чаем, ну и с водкой, разумеется, – сказал Анисим Панфилович с виноватым видом. – Я сейчас несколько стеснен в средствах, и сижу на самой простой пище. Но зато ее много; можно поесть в свое удовольствие!»

Творогова это вполне устраивало: он и сам привык обходиться грубой пищей. Тапкин на короткое время вышел, а затем вернулся в домашней одежде и фартуке. Хлопоча у плиты, он что-то напевал себе под нос. Семена Парамоновича удивил этот фартук, на котором были также изображены тараканы. Он думал спросить о них Анисима Панфиловича, но решил лишний раз не затрагивать эту тему.

Когда ужин был готов, Тапкин извлек из кухонного буфета две громадные посудины – настоящие лохани – и навалил в обе целые груды вареной картошки. В предвкушении еды он облизывался, признавшись, что «чертовски проголодался за день».

«Ну, за знакомство!» – сказал Анисим Панфилович, налив себе и Семену Парамоновичу водки.

Оба выпили и принялись за еду, причем сразу выяснилось, что Тапкин отличается невероятной прожорливостью. Он набивал себе полный рот горячим картофелем с такой поспешностью, словно кто-то мог отобрать у него еду; чтобы не жевать всухомятку, он запивал ее чаем. Временами он смущенно вскидывал глаза на Творогова, словно тот стал свидетелем какой-то его слабости, которую следовало бы скрывать; Семен Парамонович, впрочем, вскоре перестал обращать на него внимание, также увлекшись едой. Долгое время было слышно только приглушенное чавканье, шум работающих челюстей и хлюпанье.

Когда Тапкин доел свою порцию, выяснилось, что он еще не сыт, а картофеля больше не было. Он принялся рыскать по кухне в поисках хоть какой-нибудь провизии, время от времени бросая жадные взгляды на тарелку Творогова. Тот, смутившись, предложил ему доесть свою порцию, соврав, что сам больше не хочет. Анисим Панфилович тут же согласился, и накинулся на еду с такой жадностью, словно неделю голодал.

Когда последняя картофелина исчезла в его глотке, как в какой-то бездонной бочке, он снова принялся за поиски; ему удалось откопать старый засушенный сухарь, и он сгрыз его с довольным видом; затем пришел черед еще какой-то заплесневелой корки. Заметив, какими глазами Семен Парамонович смотрит на него, Тапкин в свое оправдание сказал: «Да плесень ведь не ядовитая! Она только невкусная, но когда хочешь есть, это не имеет значения».

Именно этой последней корки оказалось достаточно, чтобы насытить его, и Тапкин с удовлетворенным видом уселся на свою табуретку.

Только теперь Творогов как следует разглядел Анисима Панфиловича. Его прожорливость резко контрастировала с тщедушностью сложения: он был низкого роста, весь какой-то костлявый, с впалой грудью и узкими плечами, чем-то напоминая тощего больного цыпленка. Впрочем, при всей его общей болезненной худобе у него были очень пухлые щеки. После еды на них расцвел яркий румянец, словно в картошке была заключена жизненная сила и залог здоровья этого человека. Он весь разомлел и, казалось, почти задремал.

«Так вы, кажется, хотели мне что-то предложить? – спросил у него, потеряв терпение, Семен Парамонович. – Пора бы переходить к делу».

«Ах да, конечно! – воскликнул Тапкин, встрепенувшись и тревожно посмотрев на Творогова. – Вы уж извините, что я вас задерживаю. Но зато уж поели на славу, а? Давайте еще выпьем, и я все вам расскажу».

Когда Творогов и Тапкин выпили, Анисим Панфилович вдруг громко хлопнул в ладоши и одновременно с тем оглушительно свистнул, вставив пальцы в рот.

Это, видимо, было неким условным сигналом: дверь комнаты, остававшаяся до сих пор закрытой, отворилась. Семен Парамонович сначала даже испугался и крепко схватил вилку с ножом, приготовившись защищаться в случае нападения; но из комнаты показались такие вялые, заспанные и безобидные на вид существа, что он сразу вновь успокоился.

«Не волнуйтесь, не волнуйтесь, – заботливо закудахтал Анисим Панфилович. – Я вас, видно, испугал. Но тут бояться нечего. Это моя команда, я хочу представить ее вам».

В кухню вошли сразу трое, имевшие растрепанный и растерянный вид. Первой из них была женщина с огромной головой – более метра в высоту – на слабом, хилом, маленьком тельце. Чтобы удерживать равновесие, ей приходилось подпирать голову руками с обеих сторон. Ее громадное лицо было овальной формы, но несколько несимметрично – похоже на неполную луну, с влажными, печальными, широко открытыми глазами. В ее густых пшеничного цвета волосах застряли листья, ветки и перья, похожие на голубиные.

Следующим был мужчина с очень длинными руками – они, как змеи, стелились по полу и уходили в коридор, окончание их терялось в темноте комнаты. Он нервно пытался втянуть эти руки полностью на кухню, но не мог с ними управиться и наконец застыл, глядя остановившимися глазами куда-то за Творогова.

Третьим, наконец, вошел большой лохматый пес, передвигавшийся по-человечьи – на задних лапах. Морда у него была приплюснутая, слегка похожая на свиное рыло; одно ухо торчало, а другое было согнуто; изо рта свешивался темный язык; хвост был закручен калачом. Пес громко сопел и выглядел голодным. Вид у него был такой нелепый, что Семен Парамонович, несмотря на все свое удивление при виде этой троицы, расхохотался.

«Вы не смейтесь, – обиженно сказал ему Анисим Панфилович. – У меня команда хоть куда! Знаете, в чем заключается моя мечта и зачем я вас позвал к себе? Я снаряжаю экспедицию и предлагаю вам ее возглавить. А это будет ваш отряд: Плюшкин, Кукушкина и пес Ватрушкин!»

«А-ха-ха! – смеялся, не в силах себя сдерживать, Семен Парамонович. – Почему пес-то Ватрушкин?»

«Потому что у него хвост по форме похож на ватрушку! Разве это главное? – сердито сказал ему Тапкин. – Вы лучше меня послушайте, я ведь серьезные вещи вам говорю».

«Я слушаю», – сказал Творогов, отдышавшись и немного успокоившись.

«Так вот, я много лет занимался подготовкой своей экспедиции, – сказал Анисим Панфилович. – Как я уже говорил, мне пришлось вложить в этот проект практически все свои средства. Но не зря: я приобрел и оснастил корабль и собрал команду. Моя экспедиция хоть завтра готова к отправке. Но вот капитана для нее у меня нет. Я сам для этого дела не гожусь – староват, да и не чувствую себя готовым к дальним путешествиям. Я, признаться, уже начал было отчаиваться, да вот сегодня, к счастью, встретил вас. Вам я и предлагаю место капитана».

«А почему вы думаете, что я могу возглавить вашу экспедицию?» – спросил Семен Парамонович.

«Это озарение. Понимаете, я как вас увидел, сразу подумал: это он, начальник моей экспедиции! Есть у вас какая-то решительность, что ли, во взгляде», – сказал Тапкин.

«Так вы же меня увидели в темноте», – напомнил Творогов.

«Все равно, что мне надо было, я видел! – нетерпеливо воскликнул Анисим Панфилович. – Мне, главное, интуиция моя сказала, что вот он – идет капитан. А интуиция меня никогда не подводит. Уж поверьте – и соглашайтесь, вы не пожалеете! Вы прославитесь и станете баснословно богатым. Будете командовать, руководить. Ваше имя войдет в историю!»

«А какова цель экспедиции?» – уточнил Семен Парамонович.

«Открыть Америку! – торжественно провозгласил Анисим Панфилович. – В этом и заключается моя мечта. И я обязательно ее исполню, я не отступлюсь, и уверен, что вы мне поможете в этом».

«Так ведь Америка уже открыта», – сказал Творогов.

«Как открыта?!» – остолбенел Тапкин.

Участники его команды тоже, казалось, не верили своим ушам. Все, включая пса, разинув рты от изумления, уставились на Семена Парамоновича. Кукушкина забыла даже, что ей необходимо поддерживать руками свою голову; та начала перевешивать вправо, так что женщина уже стала было заваливаться вбок – но спутники вовремя поддержали ее, подперев плечами.

«Америка была открыта более пятисот лет назад», – сказал Творогов.

«Не может быть! Значит, мою мечту уже не исполнить?!» – вскричал Тапкин.

«Получается, что так, – покачал головой Семен Парамонович. – С этим я вам ничем помочь не могу. Может, вы найдете другую цель для экспедиции, но я, к сожалению, должен сказать, что не готов пускаться в какие-то сомнительные авантюры и не хочу даже выезжать из города».

Тапкин молчал, понурив голову; по лицу, его, как показалось Творогову, потекли слезы.

«Уж извините, что я вас разочаровываю, – виновато сказал Семен Парамонович, – но мне пора идти. Надо выспаться перед завтрашним рабочим днем. Все благ вам и удачи в ваших начинаниях!»

Творогов вышел в коридор, оделся и отправился домой, оставив Тапкина и участников несостоявшейся экспедиции допивать водку