Проза

В день, когда Нейвода начал жить, палата родильного дома была залита теплым светом. Тени сделались густыми и короткими. Они были особенно заметны на людских лицах – силуэты носов лежали на щеках.

Собравшиеся, жмурясь, приветливо улыбались Нейводе. У них уже было заготовлено для него имя: Андрей.

⇔ Илл. Кати Берестовой к рассказу "Фатальная ошибка".

Казалось бы, в такой день живи себе да благоденствуй. Но Нейвода не радовался.

В первые часы своего существования он был оглушен, ошарашен, – а затем, когда сознание его постепенно прояснилось, пришел в ужас. Он чувствовал, что произошла ошибка, хотя и не мог ухватить ее сущности. Нейвода знал только, что не должен был появляться на свет таким образом, в это время и в этом месте. Имя «Андрей Нейвода», навязанное ему, которое он уже почти принял, не должно было быть его именем.

В механизме мироустройства случился необъяснимый сбой. Можно ли было еще все исправить? Скорее всего, нет, но сознание Нейводы лихорадочно искало выход.

Нейвода обладал сейчас возможностью мыслить глубже и яснее, чем собравшиеся вокруг него зрелые, сложившиеся люди. Андрей находился еще лишь одной ногой в обыденной действительности, в нем оставался как бы отпечаток потустороннего. Его понимание произошедшей фатальной ошибки было интуитивным и не поддавалось рационализации. Он знал только, что нужно попытаться сделать хоть что-то – пока окружающий будничный мир не поглотил его.

Андрей сидел на руках своей счастливой матери – пышной, румяной женщины с длинными волосами, как бы окутывавшими малыша. Вокруг стояли его отец, дедушка, бабушка и трехлетний брат. На лицах взрослых Нейвода видел лишь выражение какой-то тупой, словно бы животной радости; только когда Андрей посмотрел в глаза брата, ему удалось уловить в них проблеск осмысленности, но слишком слабый, мимолетный. Тот тоже не мог понять и как-либо помочь ему. Приходилось рассчитывать лишь на собственные силы.

Нейвода стал верещать, дрыгать ножками и ручками, надеясь таким способом – единственным доступным ему – передать собравшимся свое знание. Но этих выразительных средств было далеко недостаточно. Его родственники лишь умиленно улыбались, а высказаться более ясно Андрей не имел возможности.

«Идиоты», – с отчаянием подумал Нейвода.

В это время отец Андрея кашлянул, показывая, что хочет произнести речь. Собравшиеся повернулись к нему.

«Наконец-то мы можем приветствовать нашего маленького Андрея! – начал отец Нейводы. – Мы долго ждали этого события, наше терпение готово было лопнуть. Иногда казалось, что малыш специально подзадоривает нас. Впоследствии, может быть, мы ему об этом расскажем – и вместе посмеемся; сейчас же главное – что можно вздохнуть с облегчением. Теперь-то, во всяком случае, он в наших руках и уже никуда не денется!»

«Кретин!» – мысленно выругался Нейвода.

«Я рад, – продолжил между тем его отец, – что ребенок приступил в жизни именно в этом родильном доме. Это, несомненно, пойдет ему на пользу, ведь он сможет бывать здесь и впоследствии. Представьте, как мы будем водить его сюда и показывать: вот здесь ты появился. Ведь здание очень большое, тут много свободного места, и, думаю, мы никому не помешаем.

При желании можно будет приходить сюда даже на целый день, брать с собой какие-нибудь игрушки, или книжки – когда Андрей подрастет. Хотя в коридорах мало скамеек, стульев или кресел, все-таки они есть. К тому же, здесь установлены телевизоры, которые можно смотреть. Более того: есть специальные игровые комнаты, и наверняка можно будет договориться, чтобы маленького Андрея пускали туда. Здесь большие окна, всегда светло и тепло. В общем, родильный дом превосходный, лучшего нечего и желать».

«Что за ахинею он несет?! – возмущался мысленно Нейвода, который как-то не мог уследить за мыслью отца; прочие родственники, впрочем, довольно кивали. – Зачем мне сюда возвращаться? Разве в родильные дома возвращаются? Ладно, надо не обращать на него внимания, заняться своим делом, пока еще не поздно».

«Замечу кстати, что здесь на последнем этаже торгуют мясом, – продолжал отец Андрея. – И очень вкусным, сочным, наисвирепейшим мясом. Мы сможем приходить сюда вместе с нашим малышом, покупать мясо и давать ему. А он будет есть и набираться сил, будет расти богатырем».

В этот момент, воспользовавшись тем, что собравшиеся заслушались отца, Нейвода, собрав свои скудные силенки, оттолкнулся ногами от тела матери, вырвался из ее объятий, скатился по свешивающемуся одеялу на пол и стал ползти под кровать. Женщина истошно завопила. Нейвода почти уже было забрался в мягкую подкроватную темноту, снаружи оставались лишь левая пятка; но тут бабушка Андрея, стоявшая ближе всех, повалилась на пол и вцепилась в эту торчащую пятку зубами.

Нейвода закричал от боли, попытался пнуть бабушку, но у той оказалась прямо-таки бульдожья хватка. Она успела продержать малыша достаточно долго, чтобы остальные родственники тоже ухватили его. Все одновременно дернули за ноги Нейводы – и выволокли его из-под кровати. Затем мать так крепко прижала малыша к себе, что тому было уже совсем не выбраться.

«Ишь, какой шустрый! – испуганно сказал отец, видимо, стараясь успокоить себя шутливым тоном. – Заставил-таки ты нас поволноваться!»

Родственники столпились вокруг матери Нейводы, растопырив руки, чтобы теперь наверняка не дать ему скрыться от них.

«Дурачье, – мысленно простонал Нейвода. – Вы не понимаете, что натворили. Если бы вы знали то, что знаю я… или хотя бы догадались заглянуть под кровать… но где уж вам до этого додуматься. Уж брат, балбес, мог бы понять – а и тот тянет свои руки, чтобы меня удерживать. Тюремщики! Кого вы губите? Самих себя!»

За краткое время своего пребывания под кроватью Нейвода успел увидеть, что ситуация складывалась даже хуже, чем он предполагал. Палочки уже были собраны, из них сформировалась небольшая конструкция, которая теперь набухала. Мышка и жучок тоже сделали свое дело. Первые почки полопались и начали разворачиваться цветки.

Андрей знал, что эти события были непосредственным, фатальным следствием его ошибочного рождения. Как знать, может быть, начавшийся процесс еще можно было бы остановить, если бы Нейводе дали добраться до разрастающейся конструкции и разрушить ее. Но где уж теперь! Вокруг него столпились, несколько пар рук были растопырены наготове. Он был пойман и пленен.

Нейвода чувствовал, что воля его слабеет, сознание расплывается. У него была лишь одна попытка, чтобы исправить произошедшее, – и он не справился.

Мир обволакивал его. Существование Нейводы закрепилось и сделалось безусловным фактом окружающей действительности.