Комментарий | 0

Тайны Петербурга. Из дневника критика

         

 

              Алексея Ахматова в Петербурге знают все. Думаю, что он самый талантливый поэт нашего прискорбного времени. Что касается столицы, то там его не только не знают, но и не хотят знать. Я с интересом пролистал некие энциклопедические словари  современной литературы (2007-08 гг.)  редактора журнала «Знамя» Сергея Чупринина и с удивлением обнаружил, что там приведены сведения о некоторых писателях, выпустивших  в провинциальных издательствах едва-едва пару книжонок со стихами, но нет даже упоминания ни об А. Ахматове, ни о других замечательных   петербургских поэтах.

Раньше такой подход некоторых московских литераторов меня удивлял. Но с годами пришло осознание: Москва – это особый город-государство внутри России, из которого пристало плевать на всю страну.

Но это в порядке предисловия. На самом деле пришла пора поговорить о новой книге прозы Алексея Ахматова «Дело труба» СПб, 2020 (ISBN 978-5-91673-258-0).  Он уже не впервые выходит на тропу прозы. Это  правильно: наше время далеко не склонно к поэзии, тем более лирической.

Рассказы, вошедшие в сборник, различны по жанру: есть бытовые заметки, нечто автобиографическое (известно, что автор «левачил» как таксист в Петербурге вроде Гайто Газданова в Париже)... «Бывают странные сближенья».  Не обходит автор и тему эротики, но только очень осторожными намёками: Ахматов весьма целомудренный автор и в  данном сборнике  он не выходит за рамки 12+. Впрочем, в СПбО СПР  почти все авторы следуют известной викторианской моде – юбочки ниже колен.  Но это к слову.

Меня больше всего заинтриговала появившаяся только в последние годы некая склонность автора к религиозной тематике. В рассказе «Ночь перед воскресеньем»  мелькает почти афористическая фраза: «Вот он, наш быт российский. Вышел человек из дома, а до храма не дошёл» (стр. 66). Это относится к персонажам рассказа – гопнику,  избитому до полусмерти своими приятелями. А ведь сколько у нас не только говорили, а даже вещали и визжали о так называемой дороге к храму, по которой якобы должен пройти весь российский народ. «К чему дорога, если она не ведёт к храму?» –  вспомним «Покаяние», широко разрекламированный фильм Т. Абуладзе аж 1984 года. И вот уже почти сорок лет дорога ни к какому храму народ не привела, а самого Абуладзе привела  к полному отказу от творчества. 

Самый интересный рассказ в книге «Апостол».  А. Ахматов в нём всерьёз берётся за коренные религиозно-философские темы.  Вопрос поставлен им так, должны ли в мире быть чудеса; если должны, то они происходят от дьявола или от бога; возможно ли воскрешение мёртвых. И что самое интересное, –  в чём состоит миссия Христа, который будто бы «пришёл в этот мир Сыном Человеческим, дабы претерпеть все человеческие муки, честно и безвозвратно умереть за всех нас, не опираясь, конечно же, ни на какие ходули липовых чудес. Умереть без надежды на воскрешение» (стр. 136).  Эти мысли высказывает главному герою – повествователю его собеседник по имени Павел (видимо, намёк на апостола Павла), который считает, что Сатана исказил Святое Писание, что Бог, возможно, ошибся под влиянием Сатаны при сотворении мира, что «все целительные иконы, да что иконы – весь институт святости  –  построены на чудесах, творимых канонизированными святыми. Всю, страшно сказать, Библию» (стр. 138). 

Читатель, конечно, удивлён властью Сатаны. А самое главное: значит, где-то есть настоящая Библия и настоящие святые? А где же они есть? Об этом автор умалчивает, заканчивая сборник печальным рассуждением героя  последнего рассказа «Дело труба», давшего название всему сборнику: «Никакой он не писатель, ибо не может любимое дело даваться с таким трудом, доставляя столько сомнений и мучений» (стр. 159). 

А может быть, так и надо?

 

***  

Литературному критику непросто бывает писать о своих коллегах. Здесь возникают и столкновения мнений об одних и тех же литераторах, да и вообще, что это за критик, если у него нет самостоятельного мнения. Прозаик или поэт промолчит и спокойно удалится на свои «вершины Олимпа». Критик  обязательно ввяжется в драку, как об этом пишет Л. Бубнова в новой книге «Струны шестидесятах» (СПб, «Историческая иллюстрация», 2020). Одна из героинь художественного рассказа, встретив некоего философа, враждебного ей по взглядам, действует сразу и энергично: «От злости я не растерялась и достала ему ногой в зад!» (стр. 413). Вот так и поступают настоящие критики.

Но это к слову. На самом деле Л. Бубнова, вдова известного ленинградского прозаика Виктора Голявкина,  далеко не так критична, как героиня её рассказа. Её мысли очень цельны, но сосредоточены, в общем-то, на одной теме – так называемого «шестидесятничества». О шестидесятниках написаны множества книг, статей. Многие из них (Возненсенский, Евтушенко, Рождественский,  Ахмадулина) уже умерли. Но сам дух «шестидесятничества» жив до сих пор. В чём он состоит?

По мнению автора не только московские, но и  «...Ленинградские шестидесятники принесли НОВОЕ мышление, НОВЫЕ  формы в искусство и в жизнь. Шестидесятники верили себе и верили в себя, они поднялись над Землёй буквально и духовно, открывали другие миры и страны» (стр.3). Эта мысль становится главной во многих статьях, вошедших в сборник. Например, в статье о Глебе Горышине Л. Бубнова утверждает: «В 60-х годах в литературе вошла в моду так называемая “исповедальная проза” – пропущенная через себя, искренняя от “Я”» ( стр. 49). Возможно, это и так, но сразу возникает недоуменный вопрос, неужели до 1960-х гг. мировая литература  ничего подобного не знала? Даже не заглядывая в энциклопедию, сразу вспоминаешь десятки, а с энциклопедией и тысячи, сочинений подобного типа. Но проблема здесь скорее в другом: оказывается в разговоре с Горышиным Л. Бубнова сказала ему так: 

«... я поведала ему про моё “Я”: “никогда не хотела быть ни женщиной, ни мужчиной, ни женой, ни матерью, ни дочерью – хотела быть великим человеком”» (стр. 47). Дальше сказано, что Горышин ей не перечил. Вот теперь мне кажется и проясняется сам смысл шестидесятничества в понимании Л. Бубновой.

На время отвлечёмся от размышлений автора и заглянем в историю. Ведь всё шестидесятничество возникло из хрущёвской оттепели (кстати, в этой книге  это слово даже ни разу не упоминается). Но если 12 лет хрущёвского правления, те «славные 12 лет», как назвал их один из публицистов, принять за основу освобождения от догматического мышления сталинских времён,  то придётся вспомнить и расстрел рабочих в Новочеркасске, и карибский кризис, и бульдозерный разгром выставки авангардистов... Есть что вспомнить. Эта тема в книге не обсуждается. Но мне припоминаются ещё более давние времена; в конце 1930-х гг. после нескольких покушений на Троцкого, организованных И.В. Сталиным, считавшего его врагом партии, Лев Давидович сказал, что он знает, что Сталин его убьёт, но партия за него отомстит. Вот партия в лице Хрущёва и отомстила (запрещение преследования партийных чиновников органами КГБ, и, наконец, перспективой построения коммунизма в СССР в 1980 году).  

В книге много эссе и очерков посвящено ленинградским и петербургским писателям, хотя некоторые оценки автора вызывают сомнения. Л. Бубнова с большой симпатией относится к творчеству А. Битова, и она очень критически восприняла мнение петербургского критика А. Андрюшкина: «Битов не вполне психически нормальный (...) Все признаки клинического сумасшествия» (стр.86). Так это или не так, –  судить читателям. Мне творчество А. Битова  также отнюдь не близко.

                                                                                                                                                           Дальше приводится цитата из стихотворения В. Сосноры – внука минского раввина  –  откровенно русофобского характера (стр.133): 

Моим славянам льготная лёгкость –                                                                                                           обогащать! Обобществлять!                                                                                                                       В моём полёте чувство локтя
дай, боже, не осуществлять. 
 

Дескать, вот славяне-то заигрались, колхозов понастроили, а вот мы в нашем полёте будем «сиять на высоте» (там же). 

И всё-таки главная цель автора – это пропаганда творчества шестидесятников. Например, не моргнув глазом, автор утверждает: «Шестидесятники принесли в литературу  юмор, иронию, самоиронию» (стр.190). Опять-таки спрошу читателя: неужели до шестидесятников этого не существовало?!   Или ещё: «Писатель в начале 60-х гг. ХХ века принёс в русскую литературу НОВОЕ МЫШЛЕНИЕ» (стр. 281).  Если память мне не изменяет, то этим «новым мышлением» мы в полной мере насладились в эпоху горбачевизма, хотя в чём-то здесь есть и правда – это «новое мышление» начало развиваться во время хрущёвской оттепели.

Обширный очерк посвящён личности и творчеству Евгения Евтушенко. К этому поэту и прозаику можно относиться по-разному, даже если начать с того, что его настоящая фамилия по паспорту  Гангнус. Но когда Евтушенко пишет: «Моя Фамилия Россия, а Евтушенко — псевдоним», то это уже явный перебор и далеко не соответствует его же собственным стихам:

 

На точном вечное стоит,  
но точность в жертве состоит,
не зря пугается пиит — 
за краткость платят кровью. 
Как страх сбыванья вещих снов,
страх написанья вечных слов —
 

Хотя последнее  стихотворение Л. Бубнова,  в отличие от предыдущей цитаты, в очерке не приводит, но призывом о причине многословья следовало бы руководствоваться и многим шестидесятникам, в произведениях которых много лишней болтовни.

 

                                                      ***  

У меня в руках книга стихов Бориса Краснова с философским названием «Летоисчисление» (СПб, «Гамма», 2019), на обложке которой просёлочная дорога, уходящая вдаль. Думаю, что это не случайно: в одном из стихотворений сборника читаю (стр.52):

Дорогу осилит пропащий.

Грустные мотивы превалируют в первой части сборника. Например, (стр.31):

И посему так противно и рядом?
Я отравлен информационным Ядом,
распадаюсь по-тихому, словно атом. 
 

Однако в другом месте поэт даже собирается «об Отчизне горевать краснознамённой» (стр.27), завершая свои горевания как бы печальной мыслью:

Кто я и что я на этой земле? –
отзвук истаявшей песни,
серая птица на серой золе,
дыма клочок в поднебесье.  (Стр. 24)
 

Печальные мысли поэта, возможно, кого-то удивят, но мне они напомнили стихотворение К. Бальмонта «Тень от дыма».

Моё несчастье несравнимо
Ни с чьим.
О, подлинно! Ни с чьим.
Другие — дым, я — тень от дыма,
Я всем завидую, кто — дым. (...)
А я, как змей, ползу по склонам,
Я опрокинут на земле.
 
Возможно, автор и не знает этого стихотворения, но всё же, всё же, всё же...                                   Вообще говоря, я бы на месте Б. Краснова первую половину сборника заменил чем-то другим, настолько она вторична, тем боее, что сам поэт в этой книге не придерживается хронологического принципа: в неё включены стихотворения от конца 1980-х годов до 2018 года, разбросанные по трём разделам без всякой внутренней связи.
 
Меня несколько удивило, что своё «летоисчисление» автор открывает описанием жизни некоторых насекомых. (Аналогия с «Жизнью насекомых» Виктора Пелевина?)
 
Я сижу и наблюдаю
Мир чудесный паука. 
Муху смяв в комок тугой,
Он грызёт её – герой!  
А его грызёт личинка
Тоже мухи, но другой.    (Стр.4)
 
Всё бы хорошо, но опять-таки вторично:
Джонатан Свифт "Рапсодия". На микроскоп Ливенгука (1733 год).                                                                                                                                                                                                  
Нам микроскоп открыл, что на блохе 
Сидит блоху кусающая блошка;
На блошке той – блошинка-крошка,
Но и в неё впивается сердито
Блошиночка, и так ad infinitum .
 
Отмечу, что последний раздел книги – «Альтернативная история» – гораздо интереснее. Возможно, автор намекает здесь на альтернативную историю А.Т. Фоменко и Г.В. Носовского, хотя в тексте об этом прямо не сказано. Зато Б. Краснов открывает свою альтернативную историю кистепёрыми рыбами палеозойской эры: «из воды выбиралась кистепёрая рыба», с которой автор сравнивает самого себя: «вывожу свои знаки кистепёрой рукой» (стр. 68-69). Естественно, у поэта по этому поводу возникают серьёзные вопросы:
 
Долго ли рыба в девонских морях 
плавала, прежде чем окаменела?
Сколько веков пролежала в слоях... 
 
Одно из стихотворений так и названо – «Палеонтолог». Данная «палеонтология» уводит автора в такие беспредельные дали, что становится даже страшно. В одном из стихотворений  (2017 года) звучит удивительный вопрос:
 
Есть ли у Бога Отчество? –   
Точит меня микроб.
 
И далее как бы сам себе отвечает: 
Древним канонам следуя, 
страшную мысль несу: 
может, молиться Деду
следует, а не Отцу? (Стр.76)
 
Вдумчивый читатель, разумеется, может спросить: если есть Дед, значит должна быть и Бабка. Но на этот вопрос ответа нет.  Прямо скажем, что такая постановка проблемы безусловно является открытием Бориса Краснова. Насколько мне известно, из истории теологии и философии, мысль о Деде Бога-отца раньше нигде не звучала. Это неожиданная творческая находка автора «Летоисчисления».
 
В одном из стихотворений, завершающих книгу, автор горестно восклицает (стр.81): 
всё погибло, рухнуло в одночасье. 
                                                                                                     
Всё ушло под воду.
О, Атлантида!
 
Как говорится, не дай Боже! Санкт-Петербург                                                           2023            

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка