Жизнь как есть

Магазин "Прогресс" на улице Чехова (Малая Дмитровка).

       Осенью 1962 года в Москве, на улице Чехова открылся необычный магазин. Он получил название «Прогресс», что в полной мере соответствовало действительности. Это был первый в СССР магазин-автомат. Журнал «Радио» (№4) весной 1963 года описывает «Прогресс» следующим образом: «Фасад магазина… оформлен очень просто, строго и в то же время, по-современному красиво. В торговом зале … нет толкучки и нет продавцов. Расфасованные молочные продукты отпускают автоматы. …Покупатель опускает в монетник необходимую сумму денег. Счётчик показывает сумму, и автомат выдаёт товар. Если у покупателей отсутствуют монеты необходимого достоинства, к их услугам разменные автоматы. …Счётчики, расположенные на пульте, показывают количество проданного товара каждым автоматом. Сигнальные лампочки указывают на отсутствие товара. Дежурный механик может включать автоматы, не выходя из комнаты администратора. Счётное устройство подсчитывает дневную и месячную выручку. Опыт, накопленный за полгода, показывает, что новая форма торговли действительно прогрессивна, и сейчас подготавливают к открытию ещё десять таких магазинов». В магазине продавались молочные продукты, творожные сырки, сгущённое молоко в банках. В торговом зале «Прогресса» было установлено 7 шестисекционных установок для продажи фасованных продуктов и 6 трёхсекционных – для бутилированных продуктов. Каждая секция занималась продажей какого-то одного вида продукции, всего продавалось 60 видов разных товаров. «Все установки были оборудованы холодильными установками, с помощью которых в автоматическом режиме поддерживалась оптимальная температура. На фасаде автомата в витрине был выставлен загруженный в него товар – пачка масла или творожный сырок, а над витриной высвечивалась стоимость товара. Забор товара происходил с помощью кнопки, расположенной под окошком. Приём денег был похож на то, как это происходит сейчас. Универсальный монетник обслуживал все шесть секций аппарата и принимал монеты достоинством от 1 до 50 копеек. В специальном окне высвечивалось количество денег, опущенных в приёмник. В любой момент можно было нажать кнопку возврата и получить монеты обратно. В контейнере 10 полочек, в каждой секции 10 контейнеров, и все они были выстроены в «затылок» друг другу. Такое решение позволило создать агрегат большой ёмкости и сэкономить площадь торгового зала. Максимальная загрузка автомата – 4200 единиц продуктов — пачек масла, творога, сметаны» (О. Жукова).

   Появление «Прогресса» стало следствием визита Н.С. Хрущёва в США в 1959 году. Обычно этот визит вспоминается в связи с печальной историей о выращивании кукурузы в СССР, но у него были и другие последствия. Американцы старались поразить руководителя советского государства различными техническими новациями, среди которых были самые разнообразные торговые автоматы. После этого визита торговые автоматы начали производиться и в СССР. Уже в 1960 году эти технические устройства освоили торговлю газировкой, квасом, прессой, выпечкой. Автоматизированная газировка, кстати, сохранилась до конца советского времени. После денежной реформы обычная минеральная вода стоила 1 копейку, вода со сладким сиропом – 3. В автомате присутствовал стакан, который можно было помыть в том же окошке: рядом с краном находилось специальное моющее устройство. И несмотря на то, что стаканы пользовались спросом не только у любителей газировки, дефицитом они не были. На ночь окошки автоматов, как правило, закрывались.

       Но такие торговые автоматы либо облюбовывали небольшие пятачки в местах большого скопления народа, например, рядом с метро и автобусными остановками, либо оказывались внутри магазинов, где торговля шла традиционным образом. На этом фоне «Прогресс» был радикальной новацией: в нём были автоматизированы все торговые операции, участие человека сводилось исключительно к обслуживанию «умных машин».

       Автоматизация розничной торговли вполне соответствовала идеям, изложенным в Программе КПСС 1961 года: «Дальнейшее развитие получит советская торговля как необходимое условие удовлетворения растущих потребностей народа. Во всех районах и населенных пунктах страны будет наложена культурная торговля, найдут широкое применение прогрессивные формы Обслуживания населения».

       Казалось бы, у автоматизации торговли – блестящие перспективы, но действительность оказалась прямо противоположной. В ведении автоматов остался очень небольшой ассортимент товаров. Даже квас, и тот у них отняли. Об открытии новых автоматизированных магазинов речи уже не шло. Закрылся, просуществовав несколько лет, и магазин «Прогресс». Советская торговля вернулась к традиционным формам.

       Неудача «Прогресса» и автоматизации торговли в СССР в целом имеет комплекс причин.

       Безусловно, свою роль сыграли привычки населения. Е. Темчин в статье «Автоматы – тунеядцы и труженики», опубликованной в журнале «Огонёк» 28 октября 1962 года, описывает историю «ветхой бабки», которой надо было купить в одном из торговых автоматов коробку спичек, но, в итоге, ничем хорошим это не закончилось. Автомат спички не выдал, а пенсионерка превратилась в объект насмешек со стороны других покупателей. Подобные ситуации возникали регулярно. Но отнюдь не они стали главной причиной того, что автоматизация торговли была прекращена.

       С технической надёжностью и производительностью труда у торговых автоматов у автоматов так же было всё хорошо. Более того, в том же «Прогрессе» автоматы значительно перевыполняли план.

       Очевидная причина прекращения автоматизации в сфере торговли связана с реакцией на неё самих работников торговли. Е. Темчин обращает внимание на то, что как только открылся магазин «Прогресс», в нём сразу же началась текучка кадров. При этом писали заявления об увольнении по собственному желанию не рядовые сотрудники, а руководящие кадры. Основание – им стало «не интересно работать».

       Суть этого интереса Е. Темчин описывает предельно чётко: «Несколько лет назад на тележках для продажи газированной воды установили автоматические дозаторы. Раньше всё было в руках продавца: по своему усмотрению он мог прибавить и убавить газ, и на глазок отмерить сироп. Автоматика положила этому конец». Интересы продавцов и их руководства в данном случае очевидны. И реакция с их стороны последовала незамедлительно: «случилось непредвиденное: установки начали часто ломаться. Торговые работники разом заговорили о техническом несовершенстве дозаторов. Конструкторы бросились искать причины. Снова и снова они проверяли, как работают механизмы. Узлы действовали вполне надёжно. Инженеры недоумевали…» Впрочем, ситуация достаточно быстро нормализовалась: «Но вдруг поломки прекратились. Почему? Опять стали выяснять. Оказалось, автоматические дозаторы можно легко обманывать. Нужен лишь определённый навык. Не довёл до упора одну рукоятку, и дозировка будет нарушена». Всё вернулось на круги своя.

       Но если дозатор обмануть легко, то с автоматизированными линиями всё было намного сложнее. «Там, скрытые от глаз покупателя, стоят всевозможные вычислительные механизмы. Они ведут строгий учёт и проданным продуктам и выручке. Не может пропасть ни одна копейка».

       В этой ситуации руководители отечественной торговли изменили тактику. Идея автоматизации стала объявляться ненужной, работа автоматов-продавцов активно дискредитировалась. «Дискредитировать новинку, оказывается, очень просто. Если сигаретный автомат установить в табачном магазине, дискредитация его обеспечена независимо от технических качеств».  Можно было поступить и по-другому: «Автомат сделали.  …Повесили его в «Гастрономе» рядом с отделом штучных товаров, и все запроектированные преимущества разом пошли насмарку, вся идея ради которой его создавали, тотчас оказалась лишенной смысла. Чтобы купить коробок спичек, ведь по прежнему нужно заходить в магазин. Мало того, висит автомат высоко. Нужно обладать хорошим ростом, чтобы дотянуться до монетной щели. Неудобно. И ещё: дотянулись, опустили монету, а механизм не включён. «Нет. Не нужно мне техники! – решает покупатель. – Уж лучше в штучном взять эти спички». Логично не правда ли? В большом табачном магазине поставили автомат. Бросите в щель гривенник, выскочит пачка сигарет. Хорошо, не правда ли? Только никто не бросает гривенники в автомат? Почему? Да очень просто: на прилавках богатейший выбор папирос и сигарет». Е. Темчин предлагал решить возникшие проблемы посредством вывода автоматов за пределы магазинов: «поставьте такой автомат на каком-либо оживленном перекрестке и заставьте продавать не один сорт сигарет, а несколько, да следите, чтобы он всегда был заряжен, да пусть он работает круглые сутки – и успех его обеспечен. Идёт человек вечером по городу. Курить хочется. Где сигареты купить? Табачные киоски закрыты, магазины тоже. Вот тут-то и выручит автомат».

       В действительности подобное решение не выглядит идеальным. Во-первых, на улицу можно было вывести лишь ограниченное число товарной продукции. На улице можно торговать сигаретами, спичками, газированной водой и даже пивом. Но эти виды товаров пользуются спросом лишь у ограниченного числа покупателей. И даже в этом случае возникают проблемы. Если говорить о торговле сигаретами, то тот же автомат легко продаст их первокласснику. Никакого возрастного ценза в этом случае установить нельзя. Но как быть с товарами массового потребления – молоком, маслом, творогом? Получается, что на их продажу процессы автоматизации в этом случае влиять не будут. Но именно такие товары и давали основную массу выручки.

       И, опять-таки, продажа сигарет и карандашей на улице не могла оставить равнодушным работников советской торговли. В условиях дефицита сигареты поступали в торговые точки в строго определённом количестве. С этих количеств и делалась «левая часть» прибыли: наиболее дефицитные виды табачной продукции прятались под прилавок и перепродавались по более высоким ценам «своим людям». Если из положенных магазину 1000 пачек половина уйдёт к автоматам, это непосредственно отразится на объёмах нелегальных продаж. При этом остаётся открытым вопрос о том, какую именно продукцию автоматы получат «в своё распоряжение»: если они начнут торговать элитными марками, то магазинная продажа из-под полы потеряет смысл.

       Кампания по автоматизации советской торговой сети закончилась неудачей. Она закончилась, так толком и не начавшись.

       На первый взгляд может показаться, что врагом автоматизации торговли были именно торговые работники. В первую очередь, были затронуты интересы руководителей торговли, т.к. они получали благодаря нелегальным продажам большую часть неучтённой прибыли, но в этом случае интересы руководства совпадали с интересами рядовых продавцов, т.к. последние также получали свой, пусть и относительно небольшой, процент.

       Даже если ограничиться таким выводом, ситуация с автоматизацией торговли выглядит весьма странной. Ведь государство фактически потерпело поражение в столкновении с экономической структурой, возможности которой де-юре были несоизмеримо меньшими, чем государственные. Давид победил Голиафа. Но в связи с этим возникает вопрос: а был ли Давид столь маленьким, как кажется со стороны? В действительности государство проиграло битву не небольшой социальной группе, а хорошо организованной структуре, которую условно можно обозначить как «советский теневой капитал». И, судя по проигрышу, объёмы и возможности этого капитала были очень значительными. Поэтому не стоит удивляться тому, как быстро и в каких объёмах этот капитал легализовался в конце восьмидесятых. К 1 января 1988 года, когда в стране начался новый этап экономических реформ, позволивший советскому теневому капиталу легализоваться, он уже прошёл фазу первичного накопления.

       В российской исследовательской литературе распространено убеждение, что ключевую роль в становлении теневого капитала сыграла Косыгинская реформа, начавшаяся в 1965 году. Но кампания по автоматизации торговли проходила за несколько лет до этой реформы, и уже тогда советский теневой капитал смог проявить свою силу. На этом основании можно предположить, что первичное накопление этого капитала началось уже в пятидесятые годы.

       При внешнем взгляде на ситуацию возникает впечатление, что социальным  эпицентром этого капитала была торговая среда. Но к подобным впечатлениям стоит относиться крайне осторожно.

* * *

       Дело директора «Елисеевского гастронома» Ю.К. Соколова, обернувшееся многочисленными арестами высокопоставленных работников советской торговли, показало, что торговая среда не являлась неким автономным элементом советской экономики, тихо воровавшим исключительно «для себя» и не имевшим связей с другими элементами советской экономики и государственного управления.

       В первую очередь торговый теневой капитал имел тесные связи со сферой производства. Производство товаров в СССР было связано с плановыми заданиями, но такая связь не предполагала полного соответствия произведённой продукции плановым показателям и официальной отчётности. По вполне понятным причинам производство товаров группы Б, предназначенных для личного потребления, в меньшей степени соответствовало плановым предписаниям, нежели производство товаров группы А. В современной литературе приводится множество воспоминаний о том, что на фабричных и заводских складах скапливалось значительное количество неучтённой продукции. Ответ на вопрос о последующей судьбе этой продукции очевиден: она расходилась по торговым сетям, продавалась неофициально, а полученная прибыль делилась между торговыми сетями и непосредственными производителями. Таким образом, возникал симбиоз между производственными и торговыми структурами.

       Естественно, все эти операции контролировались руководством предприятий, но не стоит создавать из фабричных и заводских директоров образы рвачей, казнокрадов, людей, использовавших своё высокое социальное положение исключительно в личных целях. Скорее, ситуация была прямо противоположной. За счёт нелегальных продаж неучтённой продукции производство накапливало теневые денежные фонды, которые использовались для самых разных целей. Безусловно, часть этих фондов уходила на выплаты премий и денежных поощрений работникам предприятий. В основе подобных действий не стоит видеть исключительно альтруизм со стороны руководителей заводов. Прагматические интересы присутствовали в не меньшей степени. Любой руководитель стремится привлечь на производство высококвалифицированных работников и удержать их у себя. Способы достижения этой цели очевидны: высокая зарплата, развитая социальная инфраструктура (жилищное строительство, заводские детские сады и поликлиники, школы в заводских микрорайонах, санатории и дома отдыха, дома культуры и т.д.), а так же улучшенные условия труда. И часть фондов тратилась на решение этих задач. Естественно, о себе директора и руководящие работники предприятий тоже не забывали, но разница между уровнем доходов руководителей и рядовых рабочих в советском обществе была несоизмеримо меньшей, чем в современной России. В конце концов, многие из руководителей фабрично-заводской сферы такого, высокого уровня доходов, безусловно, заслуживали. Вся их жизнь проходила на предприятии, они отдавали ему все силы. Фамилии многих из них сегодня, в эпоху деиндустриализации, вспоминаются с огромным уважением и любовью.

       Основная часть неучтённых фондов уходила на цели, связанные непосредственно с производством. Производство нуждается в высококачественном сырье, в новых, высокопроизводительных станках, в чётком транспортном обеспечении. Деньги из фондов использовались для того, чтобы производство всё это могло получить. По сути, в условиях дефицита в СССР возник реальный рынок, с которым были связаны все элементы производственных цепочек. Хорошее, качественное сырьё покупалось фабрикой по повышенной цене, которая, естественно, не была официальной. Разница между нормативной и реальной ценами поступала в теневые фонды производителя сырья, которыми этот производитель распоряжался примерно так же, как и тот, кому он это сырьё продал. Чёткость работы транспортников, в свою очередь, поощрялась более высокой оплатой за оказанные ими услуги и «проявленную заботу» о быстрой доставке грузов. Транспортники, в свою очередь, нуждались в новых вагонах, деталях, транспортных депо, и на эти цели использовали средства из собственных фондов.

       Даже торговая сфера, традиционно ассоциировавшаяся в советском общественном сознании, исключительно с воровством и страстью к избыточному потреблению, временами занималась организацией производства и ради этого шла на серьёзные финансовые издержки, пусть и с надеждой на последующее получение прибыли. Известны случаи, когда директора универмагов организовывали подпольные швейные цеха, снабжали их сырьём, платили зарплату работникам, а полученную продукцию продавали у себя, обеспечив её липовыми документами.

       И, наконец, третья часть неучтённых денежных фондов предприятий являлась своеобразной «подушкой безопасности», которую можно было бы использовать в критических ситуация. Часть этих средств шла на встречи «дорогих гостей» из министерств и ведомств, регулярно наведывавшихся с проверками на предприятия. Но главное предназначение этой части фондов – помочь предприятию выжить в условиях внезапных экономических сбоев, из-за которых и без того уязвимый механизм советской экономики на отдельные мгновения замирал, и предприятия начинали испытывать острый сырьевой голод. Судя по всему, в такие моменты цены на теневом советском рынке резко прыгали вверх, и предприятие должно было быть к этому готово.

       С конца семидесятых годов в советской экономике усиливаются негативные тенденции. Соответственно, увеличивается количество сбоев, особенно в зимние периоды. Предприятия реагировали на эту ситуацию увеличением доли страховочной части в теневых фондах. В эпоху перестройки «красные директора» успешно приватизируют эти фонды и, благодаря этому, смогут стать реальными владельцами предприятий, направив присвоенные ими денежные средства на скупку акций у рядовых работников. Но даже в крайне тяжёлые девяностые годы, став владельцами своих предприятий, большая часть «красных директоров» постаралась эти предприятия сохранить, хотя, конечно, были и противоположные примеры. Но поколение «красных директоров» - это не поколение руководителей начала шестидесятых. За тридцать лет директорский корпус успел неоднократно обновиться.

       По сути, теневая экономика в СССР присутствовала везде, где существовала экономика легальная. В рамках экономической модели, сформировавшейся уже к концу пятидесятых годов, легальная экономика, предоставленная самой себе, была бы абсолютно нежизнеспособной. Эта экономика могла выжить только благодаря своим связям с теневым рынком. Ликвидация Хрущёвым частных артелей и торговых точек ещё более упрочила эту связь.

       По сути, картина советской экономики в хрущёвско-брежневские времена очень напоминает то, о чём писали К. Маркс и В. Ленин по поводу эволюции капитализма: отдельные отрасли экономической жизни устанавливают всё более тесные связи друг с другом, в результате чего торговая и промышленная буржуазии превращаются в единый класс – торгово-промышленный.

       В советских реалиях прочность связей между производственными и торговыми сетями не обеспечивалась исключительно интересами экономическими. На основе экономических контактов появлялись связи личностные, неформальные. Их можно считать элементами традиционализма в советском теневом экономическом пространстве. И появление таких традиционалистских элементов вполне объяснимо в контексте общих тенденций развития СССР. Ещё в дореволюционное время социальная жизнь России была структурно разорванной. С одной стороны, в стране активно развивались передовые производства, шла промышленная модернизация. С другой стороны, эта модернизация имела весьма ограниченный, локальный характер. Большинство населения страны не было ею затронуто непосредственным образом. Оно пыталось продолжать жить в соответствии с нормами традиционного общества. Вследствие этого, в российской жизни традиционализм и модернизация вошли в состояние жёсткого конфликта, что в полной мере проявилось во время Великой Русской революции.

       Сталинская модернизация существенно сгладила контраст между традиционалистскими и модернистскими сторонами жизни русского общества, но по объективным причинам она не могла его устранить в полной мере. Новое и старое в русской жизни не только сосуществуют друг с другом, но и склонны к относительной интеграции. Русская крестьянская жизнь испытала на себе влияние модернизации – как в социальной жизни (колхозы), так и в её техническом аспекте (трактор, МТС). Модернизация серьёзно повлияла и на характер потребления в крестьянской среде. В то же время советский рабочий класс в подавляющем большинстве состоял из выходцев из деревни, нравы и традиции русской сельской жизни очень серьёзно повлияли на его самосознание и форму межличностных отношений.

       Пожалуй, ни в одной социальной группе контраст между традиционализмом и модернизмом не ощущался столь сильно, как в среде интеллигенции. Здесь он существовал в форме открытого конфликта между несколькими идейными течениями. По сути, он является продолжением более раннего раскола, отсылающего к реалиям XIX века, в котором, с одной стороны, участвовали славянофилы и почвенники (традиционалистский полюс), а с другой – западники (модернистский полюс). Это противостояние воспроизводится в ХХ веке, когда почвеннический взгляд на мир противостоит либеральному. Но в новых условиях противостояние затрагивает аспекты, которые столетием раньше не отслеживались столь чётко. Язык советского западничества, во многом, производен от языка науки, хотя и не совпадает с ним. Наука в картине мира русского человека всегда выступала как модернистское культурное начало, к тому же, имеющее западное происхождение. Советское западничество стремилось обосновывать себя посредством апелляции к теоретическим – философским и социологическим – текстам. Язык советского почвенничества опирается на литературную традицию, которую он ощущает как предельно близкую к языку народному, повседневному. Именно на примере отечественной интеллигенции столкновение традиционалистского и модернистского начал в русской жизни воплощается в противостоянии двух типов культуры – мифологического, с которым тесно связана литература, и рационалистического, апеллирующего, пусть часто и не заслуженно, к идеалам научности. К сожалению, почвенническое сосредоточение исключительно на мифологическом, сыграло очень неоднозначную роль. Усиливающиеся процессы распада страны требовали именно рациональных решений, направленных на вывод страны из кризиса. Но русские почвенники предпочли собственные фантазмы рациональной, ответственной деятельности и, тем самым, отдали страну на растерзание либералам.

       Проекция противостояния традиционалистских и модернистских элементов присутствовала и в сфере советского теневого капитала. С одной стороны, этот капитал ориентировался на получение прибыли, капиталистические ценности были базовыми для подавляющего большинства работников советской торговли. Именно эти ценности поспособствовали активному становлению советского буржуазного сознания, для которого потребление превратилось в главную социально-культурную ценность.

       Но в среде теневых экономических отношений обнаруживаются действия, не соответствующие нормам экономической (капиталистической) рентабельности. Действия огромного количества руководителей производства ориентировались на общинные ценности и идеалы. Такие действия оказывались избыточными относительно прагматических задач. . Обустройство общественной жизни часто являлось для таких руководителей не менее важным делом, чем обеспечение экономического функционирования предприятия. И объём средств, выделяемых из теневых фондов на социальные цели, часто оказывался избыточным. С точки зрения стандартного капиталиста обеспечить привлекательность предприятия для его работников можно было бы значительно меньшими затратами.

       Индивидуально-личностные связи, активно проявляющиеся в среде теневого рынка, так же несли в себе сильный традиционалистский элемент. Многие решения, исходящие от промышленного высшего класса, не только не ориентировались на получения прибыли, но и, порой, вступали в противоречие с требованиями экономической рациональности. Если в классическом западном капитализме отношения внутри правящего класса были пронизаны конкурентной борьбой с её главным принципом «человек человеку – волк», то внутри советского теневого рынка в большом количестве присутствовали случаи взаимной поддержки, хотя, безусловно, и конфликтов в этой сфере было предостаточно.

       При том, что советская официальная экономика была не жизнеспособной, симбиоз экономического официоза и теневого рынка, наоборот, относительно успешно существовал и сохранял свою жизненность. Безусловно, товарный дефицит удлиняющиеся год от года очереди в магазинах, о которых сегодняшние апологеты советского строя порой забывают, самим наличием указывали на то, что экономика требует реформ. Но, в то же время, для их проведения таких реформ не было необходимости уничтожать советскую экономику до основания. Этот экономический организм необходимо было для начала сохранить и постепенно легализовать, попутно подкорректировав ряд правил и принципов, которые стихийно сложились на теневом рынке. Но творцы Перестройки пошли по другому пути. Главные экономические реформы перестроечного времени свелись к разрушению целостности советского экономического пространства. Дав возможность предприятиям вести самостоятельную внешнеэкономическую деятельность, реформаторы превратили советский рынок в сырьевую базу для Запада. Попутно были разрушены все существующие экономические связи, что непосредственно отразилось на большинстве промышленных предприятий.

* * *

       Впрочем, реальные связи между производственной сферой и торговлей не упирались в необходимость реализации неучтённой продукции. Они затрагивали и продукцию вполне легальную, попавшую в официальные статистические отчёты. И в этом случае отношения между производством и торговлей требовали неформальных отношений. В первую очередь в таких отношениях была заинтересована именно торговля.

       Причина – банальна и очевидна: продукция советских промышленных предприятий обладала разным уровнем качества. И речь даже не о том, что один и тот же завод мог одновременно выпускать две похожие модели обуви, за одной из которых выстраивались многометровые очереди, а другую со скидками долго пытались продать в сельских магазинах. Две разные партии одного и того же товара могли иметь разное качество. Причин такого явления множество – от внезапно возникших перемен с поставками сырья до похмельного состояния рабочей бригады, не пожелавшей своевременно выйти из праздничного состояния.

       Логика действий руководителя торговой точки понятна: ему необходимо избежать попадания на прилавки своего магазина промышленного брака. Не менее понятна и логика руководителя промышленного предприятия: ему необходимо максимально быстро освободить склад готовой продукции, передав его в ведение торговли. Эта ситуация хорошо описана в романе Ильи Штемлера «Универмаг», напечатанном в 1980 году. (За три года до этого был напечатан его же роман «Таксопарк», в котором так же предельно наглядно показаны рыночные отношения в транспортной сфере).

       Но каким образом работник торговли и руководитель предприятия могут добиться своих целей? Как директор универмага может уговорить руководство предприятия поставлять ему только качественную продукцию? Можно, конечно, пойти на принцип и обратиться к вышестоящим инстанциям. Но пока будет проведена повторная проверка качества продукции, пройдёт время. Товар будет занимать место на полках, объём месячных продаж снизится, работники лишатся премий, рейтинг универмага понизится в министерстве, отношения с поставщиком будут испорчены. Намного проще решить эту проблему в момент её возникновения.

       Примерно также мыслит и производственник. Но цели у него – прямо противоположные: ему надо поставить в магазин то, что не может быть раскуплено в принципе.

       При решении таких задач и вступают в дело неформальные отношения, но в этом случае они принимают форму скрытой коррупции. Советский теневой рынок в обязательном порядке включал в себя коррупционную составляющую, которая была важным элементом не только отношений с государственной властью, о чём речь пойдёт далее, но и отношений между разными экономическими субъектами. Взятка – необходимый элемент советской теневой экономики, способствующий воспроизведению цикла «производство – распределение – продажа». За взятку руководство завода поставляет в конкретный магазин исключительно добротную продукцию. За взятку руководство магазина берёт на реализацию продукцию некачественную. В большинстве случаев коррупционная составляющая не затрагивает непосредственных руководителей: обмен взятками осуществлялся на более низком уровне. В конце концов, не только руководство хотело жить хорошо…

       В «Универмаге» описывается ситуация, при которой магазин идёт на поводу у фабрики и берёт на реализацию низкокачественный товар. В руководстве магазина это событие создаёт внутренний конфликт: товар попал на прилавок без ведома директора. Генезис этого конфликта во многом искусственен, литературен: директор универмага – идеалист, а его магазин обладает высокой репутацией, благодаря которой есть возможность выбора между товарами разных фабрик. Нелитературная, повседневная действительность оказывалась, как правило, более прозаической: проштрафившийся работник просто поделился бы полученным «гонораром» со своим начальником. И на этом конфликт был бы исчерпан, а его участники решали бы вопрос о том, как избавиться от полученных товаров. Сама схема работает и сегодня, хотя применяется, в основном, в структурах государственной власти, курирующей реализацию региональных проектов и опекающих частный бизнес.

       В романе Штемлера проблему брака решают тоже неформально: товары уезжают в сельскую местность, а тот, кто осуществляет эту операцию, получает своё вознаграждение.

       На примере советского теневого рынка можно увидеть, что коррупция стремится обрести тотальный характер, и в этой связи уместны аналогии между коррупцией и капиталистическим способом мышления.

       С точки зрения капитализма всё, что существует в обществе, является товаром. Под эту категорию подпадают не только вещи, но и люди, отношения, и даже чувства и духовные ценности. Капитализм стремится всю жизнь общества переформатировать в жизнь экономическую, в рамках которой у всего есть своя цена.

       Коррупция, проявление которой прежде всего обнаруживается в сфере экономических отношений, также очень быстро выходит за пределы экономики и распространяется по всей социальной сфере. Поступление в вуз, медицинское обслуживание, продвижение по службе – всё это может стать частью коррупционной деятельности, благодаря чему советский теневой рынок распространяется на весь спектр социальных отношений и пытается их контролировать. Единственное, что может помешать подобным устремлениям – это индивидуальная позиция личности, для которой подобные действия могут быть неприемлемы. Но и в этом случае неудача коррупции будет лишь временной. Данная ситуация напоминает движение воды. – Наткнувшись на препятствие, вода старается его обогнуть. Когда ей это удаётся, она вновь течёт в прежнем направлении.

(Окончание следует)