Искусство

 

 

Яна Богданова Узы

          

 

          Яна Богданова – современный яркий, самобытный художник из Новосибирска. Но художник известен и за пределами своего города. Её картины выставляются во многих арт-салонах Санкт-Петербурга и Москвы.

          Яна Богданова работает в абстрактной манере, но сквозь пятна и контуры абстрактной живописи в картинах Богдановой отчётливо проглядывает архаическая эстетика; в некотором смысле, её картины наполнены архаикой, звучат ею. И в этом звучании чувствуется нечто подлинное – внешне очень простое, но, вместе с тем, очень целостное и безвозвратно утраченное, – то не вполне уловимое, что настойчиво стремилось вернуть, воспроизвести каждое новое поколение романтиков, начиная с конца XIX века.

 

***

 

          У романтизма сложные отношения с будущим; контакт с прошлым ему даётся намного проще. Но первый, классический романтизм не рисковал прыгать в глубины этого прошлого. Предмет его восхищения – готика, в крайнем случае – европейское Тёмное Средневековье. Идти ещё дальше вглубь времён классический романтизм не хотел.

          Романтизм ХХ века и, соответственно, романтизм современный, двигаясь по линии времени, идут намного дальше: предметом их интереса оказывается нечто, что предшествует любой цивилизации. В этом нечто отсутствует историческое время; соответственно, попытка заглянуть за пределы истории оборачивается отрицанием времени как чего-то такого, что обладает свойством необратимости – некой динамической тотальностью, которую нельзя отменить. 

          Безусловно, в этом стремлении присутствует чувство неудовлетворённости современностью. Причины такого настроения на первый взгляд находятся на поверхности: о том, что культура ХХ века утратила Большой стиль, писалось неоднократно. Но то, что – на поверхности, редко соответствует реальному положению дел.

          Тот же классический романтизм так же, как и современность, констатировал, что с Большим стилем у европейской культуры возникли проблемы. Конечно, в первой трети XIX века этот стиль (Классическое Новое Время) не только не закончился, но и не исчерпал всех своих возможностей; скорее, наоборот, XIX век оказался временем главных достижений этого стиля. Но в условном горизонте 1820-х романтизм уже прозревает финал: однажды история этого стиля закончится и, следовательно, она заканчивается уже сейчас. Реакция первых романтиков на эту ситуацию вполне рациональна: надо найти такой стиль, который не умрёт. Отсюда – попытка возврата к готике.

          Интересы современного романтизма иные: он устремлён туда, где никаких Больших стилей не существует. И не может существовать. Именно такой реальностью и оказывается архаика.

          Современный романтизм очарован архаическим. И это очарование настолько устойчиво, многогранно и масштабно, что сегодня почти каждый, соприкасающийся с архаической тематикой, становится, часто незаметно для себя, романтиком.

 

          И живопись Яны Богдановой – это именно романтическая живопись. Романтическая в современном понимании этого явления.

 

 ***

          Для того чтобы архаическая реальность смогла выйти из тени, она первоначально должна была быть реабилитирована.

          Если читать авторов XIX века, пишущих на тему первобытного общества, то жизнь его раскрывается как череда непрерывных тягот, невзгод и страданий, среди которых смерть – порой далеко не самое трагическое событие человеческого существования.

          В ХХ веке первобытность внезапно раскрывается как мир гармонии, отсутствия глубинных экзистенциальных конфликтов и радостного, наполненного светом существования. Качество жизни оказывается намного важнее её уровня.

          И даже смерть, подлинный хозяин (западной) культуры ХХ века, в перспективе архаической жизни оказывается не антитезой жизни, а её частью, имманентным элементом жизненного потока, способствующим постоянному обновлению последнего. И архаическая личность принимает реальность такой, какова она есть...

 

Яна Богданова. Из серии Геоглифы

 

          Цивилизация это единство жизни и смерти разрушает. Она выводит смерть из сферы имманентности. В постархаике смерть – это безусловное окончание жизни. Жизнь и смерть оказываются в антагонистическом конфликте друг с другом. И чтобы преодолеть этот конфликт постархаика изобретает трансцендентное; постархаика изобретает религию.

 

          Религия столь же масштабное изобретение постархаики, как и изобретения города как формы жизни, письменности и государства.

          Архаическое во всех этих изобретениях не нуждается. Оно осознаёт себя в форме Мифа.

 

***

          На картинах Яны Богдановой смерти нет. И времени, влекущего нас к этому событию, тоже нет. Но, при этом, парадоксальным образом в них присутствует ритмика (динамика).

 

          В рамках постархаической логики наличие ритма и отсутствие смерти – это противоречие. Но архаическое восприятие реальности не боится противоречий. И не нуждается в постархаическом понимании времени. Оно позволяет себе постоянно двигаться куда-то и, одновременно, не двигаться никуда.

          Это архаическое единство движения и его онтологического отсутствия являет себя в форме танца.

          Архаика танцует. И, соответственно, танец – это эстетический символ всей архаической жизни.

 

          На картинах Яны Богдановой реальность танцует.

 

 ***

          Любое подлинное художественное движение неизбежно порождает имитаторов.

          Можно воспроизводить эмблемы коньков на крышах и выдавать их за подлинные символы древнерусского духа; также можно изображать силуэты германских, сибирских и каких-либо ещё мифологий, претендуя на выражение духа соответствующих обществ.

          Но копирующий эмблемы и силуэты прошлого и видящий в них квинтэссенцию архаического духа создаёт всего лишь некий эрзац подлинной реальности.

          Причина этого – в том, что архаика не знает идеи объекта в её постархаических смыслах.

          Для постархаики вещь (наиболее последовательное выражение идеи объекта) является предельным элементом реальности; мир складывается из вещей, является их суммой.

          В архаическом восприятии вещь всегда условна. Она условна в том смысле, что всегда отсылает к чему-то иному, что вещью не является. Для такого восприятия вещь – это всего лишь указание на процесс. Как уже было отмечено, мир – это танец. В танце нет ничего окончательного и устойчивого, кроме него самого.

 

Яна Богданова. Из серии Геоглифы

 

          Соответственно, как только мы фокусируем внимание на объекте, превращая объект (вещь, символ, эблему) в нечто самодостаточное, мы выходим за пределы архаического мироощущения. Это мироощущение превращается в постархаическое.

 

 ***

          В восприятии постархаики объект существует потому, что существует субъект.

 

          Для субъекта, как было отмечено, в частности, Хайдеггером, весь мир есть пред-ставление: образ мира ставится перед тем, кто его воспринимает и оценивает, и этот воспринимающий-оценивающий наделяет мир неким устойчивым смыслом.

          «Быть устойчивым» означает «обладать рядом неизменных, сущностных характеристик». Постархаический субъект такие характеристики в себе открывает.

 

          Онтологическая устойчивость субъекта отбрасывает тень на мир, наделяя вещи этого мира чертами, о наличии которых он грезит сам.

 

          Новоевропейская объектность – это продолжение новоевропейской субъективности.

 

***

          Постархаика противопоставляет процессу структуру. Структура – это нечто неизменное и, как следствие, неподвластное процессу.

          В основах такого стремления к устойчивости, желания остановить всё и вся, присутствует тот же страх смерти. Структура самим наличием своим должна свидетельствовать: мы никогда не умрём.

 

          По ту сторону всех новоевропейских теоретических концептов, настаивающих на собственной объективности и спекулирующих на собственном «научном статусе» присутствует обычный страх смерти.

          И подлинное онтологическое основание новоевропейской техники, оказывающейся продолжением новоевропейских теоретических воззрений, оказывается не гуманистическое стремление сделать жизнь человека лучше, а желание вытеснить экзистенциальный страх, заслонить царствующую на горизонте темноту серией локальных позитивных изменений, которые новоевропейская мысль старательно выдвигает на первый план восприятия реальности. 

          Новоевропейский футуризм оказывается всего лишь фальсификацией новоевропейской экзистенции.

 

***

          Забавно читать комментарии зрителей к абстрактным картинам, в которых они радостно констатируют, что смогли увидеть в этих произведениях присутствие деревьев, облаков и чего-то другого... Ещё более забавным выглядят предложения художнику разделить эту радость...

 

          Современная субъективность стремится весь мир втянуть в себя, сделать его подобным себе. Впрочем, а когда было иначе?

 

***

          Живопись Яны Богдановой существует за границами новоевропейской эстетической парадигмы. Это означает, в частности, что на картинах художника отсутствует объектность и, соответственно, отсутствует и субъект в его новоевропейском понимании.

          И даже тогда, когда контуры вещей появляются, они являют себя не в качестве изображений вещей, а в качестве знаков, отсылающих к вещам и – через посредничество вещей – к чему-то иному.

          В этом контексте обращает на себя внимание «Ремесло рыбака» – цикл ксилографий, включающий «много лодок», чем-то очень близких архаическим первобытным рисункам.

 

Яна Богданова. Из серии Ремесло рыбака

 

          Но лодки здесь  – это знаки, призванные рассказать не о себе самих, а о реке, частью которой они однажды стали.

          А река – это не просто однажды проведённая линия на карте, указывающая на особенность какого-либо ландшафта. Река здесь – это течение, местами – бурное, а где-то – замедленное; это солнечные блики, скользящие, танцующие по речной поверхности; это холод утренней воды и узоры волн, каждый из которых рождается лишь однажды, живёт мгновение и больше никогда не повторяется. Река – это то, что ускользает от чёткого, исчерпывающего описания, имеющего дело не с живыми потоками, а с неизменными схемами. И такое ускользание – черта подлинного мира в целом. Такой же неповторимостью обладают деревья в лесу, каждое из которых – уникально. И также уникально небо в каждый момент, когда мы на него смотрим...

          Безусловно, эти реки нельзя увидеть так, как мы их видим на полотнах реалистической живописи, например, на картинах русских передвижников. Но эти реки и не нуждаются в таком видении. Они предлагают нам себя не для отстранённого, дистанцированного созерцания в качестве объектов, на которые мы можем лишь смотреть издали. Эти реки дают возможность нам погрузиться в них и, тем самым, на какое-то мгновение слиться с ними.

          Безусловно, эффект погружения присущ и реалистической живописи. Но для этого объект должен быть сначала увиден, и увиден именно так, как его увидел художник.

 

Яна Богданова Из серии Ремесло рыбака

 

          Абстракционизм в данном случае ничего не навязывает; он провоцирует на погружение, не требующего оформленной, чёткой образности. Строго говоря, он вообще ничего не требует. Почувствовать реку не означает обязательно её увидеть. С движением речной воды можно соприкасаться и незримо. А в те моменты, когда река (в процессе такого погружения) показывает себя, она всякий раз делает это по-разному. В одной реке присутствует множество рек, не нуждающихся в том, чтобы их считали...

          Архаическое мироощущение, тонко воспроизводимое Яной Богдановой, вталкивает зрителя в движение, в процесс, образное наполнение которого оказывается делом индивидуального воображения.

 

 

          Реалистический тип эстетического созерцания создаёт окна в пространстве обыденности, глядя в которые мы можем видеть то, что к обыденному существованию не относится. Но сама обыденность при этом стремится к самосохранению.

          (Нео)архаическое искусство создаёт и транслирует потоки ощущений, в моменты погружения в которые обыденное исчезает.

 

***

          Главная добродетель реализма – это стремление к честности. Но глубинная сила искусства связана не с ней, а с игрой воображения, со способностью создавать то, чего часто в повседневном мире не может существовать в принципе.

          Одна из особенностей абстрактной живописи – в её способности обращаться к своему зрителю, не пользуясь посредническими услугами со стороны вещей.

          Это обращение связано не с образами, находящимися в сфере внешнего восприятия, а с глубинными ощущениями.

 

          Весьма часто реализм и абстракционизм противопоставляют друг другу, что, в итоге, неизбежно оборачивается вопросом «что лучше?».

          В действительности реализм и абстракционизм дополняют друг друга; это два разных способа эстетического взаимодействия с реальностью. Реализм в своих высших проявлениях стремится к изменению мира, следствием чего оказывается изменение человека. Абстракционизм ориентируется на изменение сознания. А изменённое сознание, в свою очередь, делает иным мир.

 

***

          Новоевропейской эстетикой управляет та же онтологическая схема, которая формирует и теоретическую картину мира новоевропейской культуры. – Объект оказывается продолжением субъекта, субъект, в свою очередь, формируется под давлением страха перед собственным исчезновением. Смерть и вещи здесь связаны друг с другом намного теснее и органичнее, чем может показаться первоначально.

          Наиболее полным выражением новоевропейской эстетики является именно реализм. Но реалистическое искусство живёт и действует под девизом «остановись, мгновение, ты прекрасно!» Множество пейзажей, натюрмортов, бытовых сцен стремится остановить время; остановить потому, что это время устремлено в никуда.  

          Наиболее явно такое устремление присутствует у потомка новоевропейской живописи – в искусстве фотографии; наиболее полно оно выражает себя в новоевропейском портрете. И это объяснимо: среди всех исчезновений именно исчезновение человека является главным.

 

          На картинах Яны Богдановой смерти нет. И нет её не в том смысле, что когда-то в этой (изображаемой художником) реальности она была, а потом скрылась, была побеждена, отступила, исчезла... Нет, в этой реальности смерти не было никогда. Нет её и сейчас. Эта реальность ничего не знает о смерти.

          Лодка рыбака – это знак, отсылающий не к исчезновению владельца этой лодки, а всего лишь к другой лодке, или к другому месту, где эта же лодка была или будет оставлена.

          (Нео)архаика не знакома с принципом самодостаточности (безусловной ценности) объекта. В ней нет ничего, что могло бы свидетельствовать о какой-либо необратимости свершившегося, о приостановке течения времени; след важен не сам по себе, а потому, что он указывает на другой след. Точно так же одна речная волна переходит в другую, одно событие трансформируется в другое, танец жизни постоянно обновляет свою конфигурацию.

 

***

          В живописи Богдановой нет субъекта, нет объекта, нет горизонта исчезновения и того, и другого. Перед нами реальность, главной характеристикой которой можно считать пространственность. Но это не абстрактное пространство ньютоновской физики, а некая наполненность светом, глубинным спокойствием и дополняющей это спокойствие внешней ритмикой.

 

Яна Богданова Абстракция

 

          Это реальность непосредственной жизни, ускользающая от всяких абстрактных категорий и аналитических деконструкций. В этой реальности присутствует нечто изначально целостное, неделимое. И в перспективе такой целостности все индивидуальные (заметные) черты оказываются не самостоятельными элементами, а аспектами единого мира.

          Именно так мир и воспринимается архаическим Мифом.

 

 ***

          Современный романтизм, стремясь воспроизвести архаическое мироощущение, воплотить себя в архаических образах, тем не менее, не способен избавиться от приставки «нео-». Любое воспроизведение архаики сегодня неизбежно оказывается не архаикой как таковой, а лишь неоархаикой.

          И в этой неоархаике есть изначальная неполнота, некоторая ущербность, присущая любой вторичности. Безусловно, возникновение этой полноты имеет объективный и, следовательно, необратимый характер: аутентичная архаическая эпоха осталась в прошлом. И даже если мир переживёт глобальную планетарную катастрофу, возврат к этому состоянию это уже не будет возможным. Архаика закончилась и закончилась навсегда.

          Похожим образом в индивидуальной человеческой жизни заканчивается детство. И чем старше становится человек, тем больше вероятности, что это время будет восприниматься всё более идеализировано и неверно.

          Нечто похожее происходит и с архаикой. То, что она уже не вернётся, не должно вызывать глубокой скорби.

          Но в этом контексте важен вопрос: что именно, обращаясь к архаике, стремится восстановить (возродить) неоархаика? – Если проигнорировать неоархаические устремления, относящиеся к философии, религии и политике, и сосредоточиться на теме искусства, то ответ кажется очевидным: современный романтизм стремится к свободе и спонтанности восприятия, к формированию устойчивой способности видеть вещи мира независимо от их функции; Олдос Хаксли определял такой (внефункциональный) способ восприятия как чтойность вещей. Но для Хаксли такое видение оказывалось следствием психоделического состояния, а неоархаическое искусство в данном случае стремится опираться на собственные силы и возможности.

 

          По сути, чтойность вещей отсылает к квантовой структуре времени, в рамках которой каждый момент существования претендует на самодостаточность; он способен расширять собственную длительность, вбирая в себя всё новые и новые элементы, но не склонен встраиваться в механистический отсчёт минут и часов. И в этой самодостаточности момента присутствует видение всей жизни в целом, раскрывающееся и как настоящее (здесь и сейчас), и как единство прошлого и будущего.

          Особенность такого времени в том, что внешне небольшая структура (момент) вмещает в себя несоизмеримо большее, чем он сам (жизнь); на первый взгляд, эта ситуация обнажает противоречие. Но в той степени, в какой такие моменты реальны, жизнь показывает, что для своего осуществления ей не нужно быть непротиворечивой.

          Подлинное единство жизни находится за пределами правил формальной логики.

 

Яна Богданова. Из серии Иды

 

          Неоархаика стремится изменить ценностное (и онтологическое) соотношение функционального и эстетического элементов восприятия. Современная урбанистическая реальность утверждает онтологический приоритет функции; соответственно, мир раскрывается под влиянием такого взгляда как комплекс значений. А эстетическое оказывается лишь необязательным дополнением к функции.

          Неоархаический взгляд на мир утверждает онтологический приоритет формы; а всё функциональное – это всего лишь локальные надстройки над эстетическим основанием жизни.

 

***

          Неоархаическая художественная программа привносит в жизнь художника экзистенциальную антиномию. – В повседневности эстетика и функционализм постоянно сталкиваются друг с другом. И в этом столкновении функционализм побеждает намного чаще.

 

          Наблюдение подсказывает, что один и тот же человек с почти равным успехом может создавать неоархаические произведения искусства и увлекаться фотографией. – Неоархаическое искусство утверждает: смерть несущественна, её нет; искусство фотографии говорит противоположное: всё существующее существует на фоне грядущей смерти, существование есть умирание.

 

***

          Уже прозвучавший тезис о том, что появление неоархаики связано с крушением Больших стилей культуры, нуждается в уточнении.

          Достаточно часто культура, утратив один Большой стиль, начинает активно создавать другой. Именно так, в частности, произошло в XVII веке, когда классицизм пришёл на смену готике. Впрочем, и готика на заре Нового Времени не умерла, а трансформировалась в барокко.

          В этом контексте вполне рациональным – применительно к ситуации ХХ века – кажется ожидание появления нового Большого стиля. Но неоархаика, как уже было отмечено выше, это отсутствие каких-либо Больших стилей и опосредованная констатация их невозможности и ненужности в современную эпоху. Именно эта констатация и нуждается в прояснении.

 

          Возможно, причина возникновения неоархаики не в отсутствии Большого стиля, а во множестве попыток такой стиль создать; при этом каждая из этих попыток закончилась неудачей.

          Неудачи формируют состояние усталости. И неоархаика оказывается отражением такой усталости. Её возвышение – это признание, что современная культура обречена на существование в форме эклектики. И чем больше эклектических элементов возникает, тем более агрессивно они ведут себя по отношению друг к другу. 

          Сбрасывая с себя депрессивность современного культурного состояния, неоархаика отказывается и от всех базовых онтологических категорий, некогда созданных культурой. – Субъект, объект, неизменные структуры, линейное механистическое время и т.д., – всё это исчезает, уступая своё место архаической целостности и иррациональности.

 

          Неоархаика –  это не просто опосредованная констатация отсутствия стиля; это признание, что культура пыталась эту ситуацию изменить, но всякий раз терпела неудачу.

          В этом контексте неоархаическое искусство – это знак того, что современная культура переживает состояние кризиса. Парадоксально, но само неоархаическое искусство кризиса не испытывает. Оно всего лишь свидетельствует о нём.

 

***

          Опираясь на терминологию Фридриха Ницше, можно сказать, что каждый Большой стиль содержит в себе импульс власти.

          Большой стиль – это не просто множество феноменов, существующих в настоящем времени, но и стремление преобразовать жизнь общества в соответствии с определёнными нормами. В этом контексте Большой стиль раскрывается как взгляд в будущее, но это не спонтанно и неконтролируемо возникающее будущее, а такое, каким ему надлежит быть.

          Большой стиль – это принуждение к Будущему в его сейчас-заданных формах.

 

Яна Богданова. Из серии Иды

 

          В своей связи с будущим Большой стиль раскрывается как Утопия; в любой Утопии присутствует элемент принуждения.

          Неоархаика формируется на волне кризиса Утопий. Но, отрицая возможность создания новых Утопий средствами культуры, она сама является таковой.

          Неоархаическая Утопия ищет себя в глубинах доисторического прошлого. Такие поиски до неё предпринимали многие. Но если идеологии консервативных революций мечтали о том, чтобы, найдя правильное прошлое, начать новое движение в будущее, то неоархаическая Утопия не собирается двигаться вперёд. – Будущего для него не существует, так как не существует и исторического времени.

 

 ***

          Неоархаическая Утопия  – это Утопия, которая танцует.

 

                                                                        ***

          Личная страница Яны Богдановой в VK: https://vk.com/id119637243