Рейтинг публикаций

Любой, кто смотрит на проект музея, может поиграть в увлекательную игру: представить себе с какой попытки можно угадать, что это здание является музеем именно РПЦ. А, например, не музеем приборостроения, ЖКХ или очередной картинной галереей. (...) Не очень понятно, куда смотрели в этой ситуации иерархи самой РПЦ.

Победить разруху – победа? Построить новый космодром» Восточный» и Крымский мост – победа? Восстановить вооружённые силы, перестроить железные дороги и т. д. – победы? Похоже, что так. Но пока с оговорками.

Вдруг подводят ко мне особу, по всему видать важную, так как на полусогнутых подле неё шлифуются. Она, улыбаясь, протягивает мне руку. Приятным голосом:
– Поздравляю! Подписан Указ о награждении вас правительственной наградой.

Я шла по утрам на лекции через площадь Революции (сейчас она называется Театральной) — специально делала крюк — и каждый шаг наполнял меня гордостью, что я — студентка, филолог, гражданин...

Они хотели радости – получили смерть, или увечья, став жертвами чьих-то козней, чьих-то планов, отстоящих от светового вектора так далеко.

"...Небольшой, щупленький, он ходил по парку какой-то странной ныряющей походкой. Он не ездил верхом, не ходил на охоту, не ловил рыбу, не рассказывал увлекательных историй. В общем, не занимался тем, чем, по нашим понятиям, надлежало заниматься настоящему мужчине, да ещё писателю, на которого все смотрят. И мы быстро потеряли к нему всякое уважение… Не пришёлся Белый ко двору в демьяновском обществе. Здесь он не нашёл почитателей своего декадентского творчества, широкая образованность В. И. Танеева, его острый язык и сарказм не пришлись ему по вкусу. К В. И. Танееву он относился с явной антипатией».

Боже, как я ждала этого номера! Нет, я вовсе не была тщеславной. Я была просто влюблённой дурой. Я мечтала о том, как Он возьмёт в руки газету, увидит мой портрет, глаза, устремлённые на него с тоской и укором, прочтёт стихи о нашей встрече и... что-то непременно изменится в наших отношениях.

Сначала меня там выбрали председателем совета отряда, но почти тут же переизбрали, в чём-то разочаровавшись. Без объяснения причин. Потом та же история повторилась в школе. Меня разжаловали в звеньевые, а потом и вовсе в санитарки — я проверяла руки и ногти у входа в класс. Это больно ударило по самолюбию. Мне не объясняли, почему. Потом в деревне дядя Воля объяснил.

...У них была стойкая аллергия на эту самую культуру, будь она неладна. Что ж поделать, если канал, который им было доверено возглавить, носит название, при звуке которого хочется схватиться за пистолет? И о зрителях этого канала они судили по себе и себе подобным. В этом я очень скоро убедилась.

...Я всё время на постройке. Очень мне нравятся все рабочие, все разные, и каждый умнее, здоровее и красивее почти каждого интеллигента. Я разговариваю с ними очень много. Одно их губит ― вино, ― вещь понятная. Печник (старший) говорит о “печной душе”, младший ― лирик, очень хорошо поёт. Один из маляров ― вылитый Филиппо Липпи [итальянский живописец раннего Возрождения] и лицом, и головным убором, и интересами: говорит всё больше о кулачных боях. Тверские каменщики ― созерцатели природы. Теперь работают 14 человек, и ещё придут новые. (Из письма А. Блока матери.)

С одной стороны, это была любовь патологическая, противоестественная для журналиста, когда пытка кажется блаженством. С другой — это была необычайно плодотворная любовь. Она меня вдохновляла на новые передачи, идеи, замыслы. Я подсознательно искала повод зайти к нему в кабинет, жаждала его похвалы, скучала по следам его красного карандаша, даже специально писала много лишнего, чтоб он потом вычеркнул.
Он ничего не замечал.

По нему плакала большая сцена. Он не просто читал лекции — он разыгрывал их, импровизировал, бегал по аудитории, представлял разные сценки в лицах, очаровывал обертонами своего бархатного голоса. (Позже, когда прочла, как читал свои лекции Андрей Белый, всё время вспоминала своего Тючкалова).