Комментарий | 0

Август фон Платен. Сонеты

 
 
 
Романтизм – это описание окружающей реальности через романтические эмоции. У Гейне такое описание получалось исключительно хорошо. Через призму романтики жизнь немецких бюргеров представала крайне скучной, если только в нее не вмешивались русалки и поэты, католические сутаны выглядели страшнее, чем крылья летучей мыши, а все, что было в литературе до романтизма, казалось обветшавшим старьем. Публика обожала Гейне.
 
У графа Платена даже записная романтика выглядит куда скромнее. Те же романтические эмоции, попав в прокрустово ложе сонетной формы, уже не так отвязны, а романтическая желчь, присущая, впрочем, не только поэтам-романтикам, уступает место восхищению перед зримой красотой Божьего и человеческого мира. Платен как никто умеет улавливать Красоту, будь то красота любовного переживания, красота цветка – или красота места, которое чем-то приглянулось поэту. Особенно в этом отношении хороши сонеты, посвященные Венеции. Весь венецианский цикл – это шедевр сонетной формы. Кажется, будто эти романтические по мироощущению и классические по форме сонеты не порождены поэтической фантазией, но высечены из венецианского мрамора.
 
 
 
 
Август фон Платен
 
 
 
Из цикла «Венеция»
 
 
XIX (№1)
 
Палладио был зодчий, на Маджоре
Базилику воздвигший, чьи ступени
В объятьях волн. О, сколько впечатлений!
Осталось позади большое море.
 
Какое счастье – видеть берег, вскоре –
Аркаду дожей, через ряд мгновений –
Проем канала! Вот и место пеней,
Мост Вздохов, что знавал немало горя.
 
Вблизи Сан Марко, заставляя ахать,
вознесся столп, фигуру Льва подъемля:
Крыла видны, но тяжелы для взмаха.
 
Вся площадь блещет, радость дня приемля,
Но в тот момент я думал не без страха,
Осмелюсь ли вступить на эту землю?
 
 
 
XX (№ 2)
 
Неразбериха улочек, мостов ли –
Как тайна тайн, как лабиринт Тезея.
И я стою, на чудеса глазея,
Но разобраться в этом всём готов ли?
 
Вот тут – Сан Марко. Что твои пантофли
Шуршат по камню взоры ротозея.
Куда идти? Как редкости в музее,
Здесь собраны красоты... Чую зов я
 
То снежных Альп, то голубой лагуны.
Тут – гор дуга, там – острова средь моря...
И я обнять готов весь мир подлунный
 
И тот народец, что, с приливом споря,
Дубовые столбы волне подсунул,
На коих спят дворцы, не зная горя.
 
 
 
XXI (№ 3)
 
Люблю, коль день спешит к концу устало
И солнце вниз, на барки и гондолы,
Взирает, опустивши очи долу,
А город отражается в каналах.
 
Там облака бегут, за ними валом
Спешат дворцы и храмы; шумом квелым
Доносится с Риальто жизни соло:
На лестницах ее уж потрепало.
 
Здесь люд снует, а не плетется жалко;
Бездельнику здесь горе, быть бы живу,
А чудаку ни холодно, ни жарко.
 
А вечерами все толпой счастливой
Идут певца послушать на Сан Марко,
А коль импровизатора – на Риву.
 
 
 
XXII (№ 4)
 
Я пережил иллюзию угара
И не блуждаю там да сям по миру,
Но я взываю к другу и кумиру:
Поставь мне цель, чтоб к ней стремиться яро.
 
Мой дух мечтал найти себе под пару,
И я леплюсь к тебе душою сирой,
Ведь в алтарях, где спит вино в потирах,
Все ангелы – твои, о, друг мой старый.
 
Твое искусство Истину впитало...
Возьми себе все дни мои всецело!
Веди меня к твердыням Идеала!
 
Какое счастье – жить мало-помалу
В гармонии с одним небесным делом,
Жить, как Беллини, в рост с его уделом.
 
 
 
XXIII (№ 5)
 
Венеция – в Стране Воспоминаний,
Здесь – только тень с фальшивым блеском глянца.
Унижен Лев, оплот республиканца,
И мрак узилищ светел от зияний.
 
Квадриге медной, коей в дни скитаний
Пришлось узнать ритм палубного танца,
Не обрести былой свободы: ранит
Ее коней уздечка Корсиканца!
 
Знал мрамор сей, постройки вековые,
Что сгинет род, имевший чем гордиться?
Разграблены, они стоят пустые...
 
Все измельчало. Современным лицам
Не по размеру те черты, какие
Присущи дожам, судя по гробницам.
 
 
 
XXIV (№ 6)
 
О, Тициан, муж славный! О, какие
Тут мощь и жизнь! Прости за безразличье
Моё к тебе... Пав ниц перед величьем,
Взираю на «Успение Марии».
 
Мою хандру овеяли впервые
Те облака, что, от иных в отличье,
Тебя возносят к небу, хоть в наличье
На том холсте лишь Дева да Cвятые.
 
Тебя я вижу рядом с Порденоне,
С тобой при жизни спорившим за славу;
Теперь вы оба, как цари, – в короне!
 
И можете, забыв раздор лукавый,
Обнять патриотичного Джорджоне
И Веронезе, чтимого по праву.
 
 
 
(№ 7)
 
По Гранд-каналу шастают гондолы
(Ох, широка спина у Каналаццо!).
С них иноземцы смотрят на палаццо
Гримани иль Ка-Пéзаро. Но школа
 
Мне ранняя милей: дворец Ка-д’Оро
Иль Вендрамин. Тут не над чем смеяться,
Ведь старый стиль не хуже, может статься,
Чем Ренессанс с его роскошным соло.
 
О, готика! Орнамент многогранный
Покрыл и балюстрады, и балконы,
И даже камень арок первозданных.
 
Из ниш святые смотрят благосклонно
И Красоту спешат принять, как данность,
В союзе с Меланхолией резонной.
 
 
 
XXV (№ 8)
 
Мне кажется, здесь Горе проживает:
Тихонько плачет в гулких залах храма,
И смех, и шутки моросью упрямой,
На воздух выйдя, всюду заменяет.
 
Венеция в упадке, в яме самой,
Где Колесо Фортуны застревает.
Порт опустел. И лишь порой, бывает,
Стоят суда у эспланады прямо.
 
Венеция когда-то красовалась
В шитье златом, будь сам Паоло тоже
Ее, как даму, приукрасил малость.
 
Лишь данью слез поэт, скитаясь, может
То оплатить, что от веков осталось:
Вот эту лестницу к владеньям дожей.
 
 
 
XXVI (№ 9)
 
Неделя за неделей пробегает,
А не могу с Венецией расстаться.
«Фузина», «Местре»... Холодок, признаться,
При эдаких словах меня пронзает.
 
Ты – вне сравненья, в этом убеждает
Меня знакомство с храмами, с палаццо.
И с тем, что вижу, я хочу сравняться
В величии! Душа моя пылает...
 
Здесь щедрость силы c изобильем в связке;
Здесь всюду мрамор, хладен, хрупок; то же –
В окрестных видах, что иных дороже.
 
Ну а к чему я более в привязке –
Художественный мир! Я будто в сказке
Среди картин, живых до смертной дрожи.

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка