Онтологические прогулки

 

В период социальных трансформаций важно исследовать культурных механизмы, позволяющие осмыслять быстро меняющийся мир, где старые категории стремительно теряют актуальность. Одним из распространенных способов помыслить немыслимое и увидеть невидимое являются лавкрафтианский метанарратив. В русской культуре наших дней в эстетике Лавкрафта работает поэт Александр Сигида, книга которого «Уходящая раса» дает богатый материал для изучения функционирующих в русской культуре способов человеческой реакции на контакт с запредельным, немыслимым ранее, и методов описания этого взаимодействия разных миров.

 

Уходящая раса

 

«Уходящая раса» – слова Цветаевой из стихотворения, посвященного проигравшим борцам за белое дело. Их взял как название авторского сборника Александр Александрович Сигида (Сигида-сын), поэт, переводчик, ополченец первой волны, до сих пор воюющий на СВО в ДНР. «Уходящая раса» – вторая книга Сигиды, опубликована в Луганске в 2024 году, в библиотеке проекта «Территория слова». Первый авторский сборник под названием «Орфография ненависти» вышел в 2019 году. Обе книги посвящены войне в Донбассе и ополченцам 2014-го года. Блестящее образование, знание немецкого и французского, погружение в европейскую музыку и поэзию позволило автору в новой книге нанести Донбасс на культурную карту и создать удивительное по плотности связей полотно.

 

Даты написания стихотворений в книге не указаны, то есть автор намеренно отказался от хронологического принципа группировки своих стихов. Стихи создают смысловую структуру. Книга состоит из девяти частей. Самая длинная начинает книгу, называется «Столетняя война» и состоит из 69 стихотворений. Самая короткая, под названием «По закону Моисея», включает всего 12 стихов. Интересующий нас раздел «Степной Лавкрафт» содержит 38 стихотворений. В донбасской лавкрафтиане автора реалии и будни донбасской войны вписываются в потусторонние пейзажи и запредельные сюжеты Лавкрафта. Проанализируем образы и темы этого раздела в парадигме лавкрафтианского поворота, шогготичекого материализма и странного реализма, методологически основываясь на работах Юджина Таккера, Бена Вударда и Грэма Хармана.

 

Лавкрафтианский поворот и сверхъестественный ужас

 

Американский философ и писатель Юджин Такер предлагает описывать современное состояние человека в мире с помощью концепции лавкрафтианского поворота в философии: «мало того, что мы не находимся в центре Вселенной, мы больше не способны знать, что мы не в центре Вселенной… Мы стали искусными в избирательном игнорировании мира, даже когда он вопиюще противоречит здравому смыслу или не-человечески безразличен». Лавкрафтианский поворот означает, что привычные оценки мира, позволяющие человеку набросить на реальность сеть категорий, не работают. Исчезает грань между возможным и невозможным, современным и архаичным, посюсторонним и сверхъестественным. Уникальность сверхъестественного ужаса заключается в его безразличии к обстоятельствам человеческой трагедии. Человек оказывается в культурном и социальном пространстве без ориентиров, пространство и время смешиваются, природа, подлежащая научному исследованию, оказывается абстракцией, жизнь кипит во всех сферах, человеческой и нечеловеческой, а страдания человека не трогают безразличный мир. Эта ситуация сталкивает человека, заброшенного в такой мир, с ужасом, составляющим основной предмет описания в творчестве Лавкрафта и в лавкрафтианском метанарративе, охватывающем литературу, игры, кино и другие виды искусства.

Говард Филлипс Лавкрафт является не только основателем жанра черной фантастики и тем самым лавкрафтианского метанарратива. Писатель пытался также философски осмыслять основания ужаса в своем творчестве. В теоретической работе «Сверхъестественный ужас» он отличает предмет своего исследования от возвышающего душу страха и угнетающего душу ужаса. Дальше автор не продвинулся из-за невладения языком академической философии и художественной природы своего таланта.

Дальнейшая разработка понятия сверхъестественного ужаса имеет место уже в современной философии, где творчество Лавкрафта актуализировано созданием объектно-ориентированных онтологий. В кантианской философии истина ужаса приписывается страху, в философии Хайдеггра – смерти. И страх, и смерть являются феноменами человеческого бытия. Сверхъестественный ужас выходит за рамки этих двух парадигм в сферу нечеловеческого. Истина ужаса в этом случае заключается в том, что происходящее в мире оказывается проявлением нечеловеческого и не имеющего формы, которая может быт воспринята чувствами или помыслена умом. В сверхъестественном ужасе проявляется ужас жизни, которая оказывается пустотой и ничем.

Основная проблема, с которой сталкивается лавкрафтианский метанарратив, это осмысление немыслимого и визуализация бесформенного. Сверхъестественный ужас, лежащий за гранью человеческого восприятия, человек всё же как-то воспринимает и мыслит о нем. Как это возможно?

Как показывает Грэм Харман, сверхъестественный ужас можно увидеть через два вида зазоров: вертикальные и горизонтальные. Вертикальные зазоры обусловлены восприятием рассказчика, автор подчеркивает, что его впечатлениям нельзя доверять, поскольку то, с чем он столкнулся, выходит за рамки восприятия. Вертикальный зазор позволяет соприкоснуться с ноуменальным по терминологии Канта. Горизонтальные зазоры представляют собой реальные детали, буквалистски выписанные и четкие, но не объединяющиеся в цельный образ. Третий вариант представления сверхъестественного ужаса – это полная изъятость объекта, порождающего ужас, из реальности, состоящей из чувственных объектов. В пример Харман приводит Азатота, одного из богов лавкрафтианского пантеона, существующего за гранью мира, познания и бытия.

 

Два способа описать неописуемое

 

Три вида зазоров позволяют сделать нереальное хоть в какой-то степени реальным. Эффект реализма в произведениях о сверхъестественном ужасе достигается подчеркиванием того, что в окружающем нас мире кажется самым ирреальным. Так решается парадокс лавкрафтианского мира: невыразимый ужас после появления и концептуализации в работах Лавкрафта кристаллизовался в ряде узнаваемых визуальных символов, самым известным из которых является Ктулху – живущий на дне моря бог-осьминог. Еще один образ неописуемого в лавкрафтианском метанарративе – это шогготы, существа, созданные расой Старцев как работники, но обретшие разум и поднявшие восстание, закончившееся успешно. Шогготы для человека бесформенны и неописуемы, но уже самому Лавкрафту приходилось их описывать.

Как показывают современные исследования визуального, существует два принципа визуализации непредставимого, неописуемого и лежащего за гранью человеческого восприятия: либо показывают детали без общей картины, либо расплывчатый цельный образ. В обоих случаях зритель/читатель сам дорисовывает остальное в меру своей фантазии. Оба принципа могут использоваться для визуализации главных мифов лавкрафтианского метанарратива – Ктулху и шогготов.

 

Осьминог-змей-дракон и женские культы

 

Ктулху представляет собой древнее божество в форме чудовищного осьминога. Самыми выразительными деталями его облика являются щупальцы. Змеевидные, змееобразные отростки выступают как многозначный символ, отсылающий к змеиным богам вообще. Как указывает Надежда Изотова, культы змеев, они же драконы, распространены у многих народов мира. Многие мифы о драконах являются универсальными. Образ змея связан со стихией воды.

В философии Карла Юнга вода – самый распространенный символ бессознательного. Этим объясняется его универсальность и распространенность в разных культурах мира. Вода – это осязаемая жидкость тела, кровь, запах зверя, похоть и страсть. Как показывает Юнг, индивидуальное сознание угасает в водах темноты. Отсутствие структуры, иерархии, самопознания, самовоспитания, дисциплины, логики, рациональности, закона и осознанности – все эти свойства человеческого бытия можно изобразить с помощью воды. В лавкрафтианском метанарративе, выходящем за границы разума и смысла, вода оказывается самым востребованным образом, начиная с Лавкрафта.

В большинстве мифологий вода ассоциируется с женским началом, а вследствие этого связывается с рождением и смертью как базовыми способами бытия. Переход через водную преграду выступает как начало новой формы существования, как переход к рождению или к смерти. На этом представлении основана широко распространенная женская персонализация смерти. Как указывает исследователь религии и мифологии Владимир Топоров, устойчивый мотив морского поэтического комплекса связан с дном моря как образом смерти.

Таким образом, осьминог, змей и дракон на визуальном уровне сливаются в один образ: это Ктулху, означающий иррациональную, бессознательную часть человека, лежащую за гранью разума и самой жизни. Символика воды и моря соединяет змеиных божеств с женскими культами, известными кровожадностью, иррациональностью, оргиастичностью. Женские богини в Средиземноморском культурном регионе были противницами не только христианства, но и солярных мужских божеств типа Аполлона, организующих мир на разумных началах.

 

Шогготический материализм

 

Теми же двумя способами – через общий расплывчатый образ или с помощью конкретных, но ирреальных деталей – можно описать и шогготов, еще один важный образ лавкрафтианского метанарратива. Как показывает Бен Вудард, шогготический материализм – это бесформенные и в то же время материальные существа в лавкрафтианских сюжетах.

В лавкрафтианском метанарративе образ шоггота уже визуализирован. Так, в анимации шоггот представлен либо «огромной горой, некой темной студенистой субстанцией с венами и зелеными пятнами, а также многочисленными черными глазами, двумя огромными щупальцами и большим зубастым ртом», либо «огромным разноцветным существом с большими желтыми глазами и колоссальным количеством не то шипов, не то сталагмитов», постоянно меняющим форму.

Таким образом, неописуемость и способность менять форму предстает как соединение несоединимых в реальности частей тел в единое живое существо, а поскольку лавкрафтианский поворот в философии уничтожает все иерархии и бинарные оппозиции, несоединимость сама по себе разрушается, а чудовищные нечеловеческие создания живут своей жизнью, равнодушные к человеческим страданиям. Такая ситуация не может восприниматься человеком нейтрально, она порождает и возвышающий страх, и угнетающий ужас, посредством которых невместимые в реальность объекты воспринимаются человеком в его экзистенции.

 

Странный реализм

 

Итак, в лавкрафтианской вселенной кантовские ноумены обретают образ. Они входят в сферу феноменального, воспринимаются и мыслятся человеком через вызываемый ими страх и ужас. Для описания этих объектов и хронотопа их действия существует термин «странный реализм».

Понятие «странный реализм», вдохновленное лавкрафтианским метанарративом, использует в объектно-ориентированной философии Грэм Харман. Странный реализм означает, что объект постоянно выходит за рамки приписываемых ему качеств. Отношения между вещью и ее поверхностью конфликты. Эти отношения реализуются в странном пространстве, которое само продуцирует конфликтные отношения между разными своими частями. Условные и символические границы становятся зоной и источником конфликтов.

Странность времени обнаруживается, когда вторжение иномирного лавкрафтианского ужаса проявляет конфликтность внутренних отношений объектов нашей реальности. Странное время – это период, когда нарастает плотность и масштаб удивительных событий, причины которых невозможно понять, исходя из повседневного социального опыта.

Таким образом, ключевые образы-концепции лавкрафтианского метанарратива проявляются в человеческой реальности как объекты, провоцирующие конфликтность и вызывающие необъяснимые события, происходящие в атмосфере ужаса. Человек воспринимает их как цельные образы или точные детали, принадлежащие змеиным и женским культам ктулхианского пантеона, а также как конкретные элементы, соединенные в немыслимые ассамбляжи шогготических материальных объектов.

 

Политическая некрология

 

Сверхъестественный ужас, описанный с позиций человека как познающего и воспринимающего субъекта, может конструироваться и на более высоком уровне политического. Человеческое тело в европейской философии Нового времени стало метафорой тела политического после разрушения образа тела Христова.

В европейской политической философии модерна происходит секуляризация теологических понятий, как это показал Карл Шмитт. Единство общества, представляемое ранее как единство тела Христова, обосновывается теперь единством политического тела. Поэтому любая попытка описать политическое тело обязательно сталкивается с его распадом, и именно в процессе распада проявляется как политическое, так и живое. Для изучения политического тела подходящим методом становится некрология.

Странный реализм в случае политического тела означает конфликтность отношений между государством и его границами, не столько географическими, сколько смысловыми. Поскольку политическое тело всегда центрировано географически, то границы смысла могут пролегать и в пространстве. В первом приближении это могут быть границы между своим и чужим пространством, городом и фронтиром, тылом и фронтом. На этих границах происходят перманентные конфликты, вскрывающие пустоту и бессмысленность реальности, а странное время проявляется как поток необъяснимых событий, смещающих границы восприятия, пространства и времени. Ктулхианские образы включаются в странное пространство и время пограничья в виде змеиных богов и женских культов, а шогготический материализм продуцирует объекты, состоящие из реальных бытовых деталей рутинной жизни, создающих цельные, но нечеткие образы живого ужаса.

Посмотрим, к каким выводам приведет изучение книги Александра Сигиды «Уходящая раса» с учетом полученных результатов. Наш анализ ограничится разделом «Степной Лавкрафт», написанным в эстетике лавкрафтианского метанарратива.

 

Боги и персонажи Лавкрафта в степном Донбассе

 

В разделе «Степной Лавкрафт» собраны стихи, в которых действуют персонажи Лавкрафта в лавкрафтианских локациях, вписанных в донбасский пейзаж в странное время с начала войны в Донбассе в 2014 году.

Прежде всего, сам Лавкрафт оказывается аватаром автора книги в стихотворении «Русский Лавкрафт». Это последнее стихотворение раздела, стоящее в сильной позиции. Оно описывает выбор писателя в 2014 году, когда украинская армия стала применять тяжелое вооружение против мирных жителей тогда еще своей территории и сверхъестественный ужас впервые надвинулся на Донбасс. Русский поэт уходит в ледяной поход по зимнему Донбассу вместе с маргиналами мировой литературы, Ницше и Бодлером, которые помогают ему (и читателю) пройти тьму насквозь и выстоять.

Автор также выступает как комиссар Леграсс, полицейский, разрушивший культ Ктулху в центральном произведении лавкрафтианского канона «Зов Ктулху». В стихотворении «Безумие, вышедшее из моря» автор-Леграсс разрушает языческие культы мультикультурного Марселя. Еще один персонаж лавкрафтианской вселенной, безумный араб Абдулла Аль Хазред действует в стихотворении «Ужас в Краснодоне». Аль Хазред – автор «Некрономикона», перенесенного Сигидой в донбасский город Краснодон.

«Некрономикон» – ключевой оккультный артефакт лавкрафтианского метанарратива. Это книга заклинаний, позволяющая вызывать в наш мир богов лавкрафтианского пантеона, находящихся вовне, за гранью человеческого мира и сознания. Русский Некрономикон появляется в стихотворении «Старинный барельеф», шахтерский Некрономикон – в произведении «Грибы с Антрацита».

Суть Некрономикона автор раскрывает в стихотворении «Ко Дню Рождения ГФЛ», говоря, что «Некрономикон» «Родною речью» стал. «Родная речь» – так называются учебники этнических языков малых народов СССР и России, в случае Донбасса – учебник украинского языка. В советское время украинский преподавался во всех школах русскоязычного Донбасса, в период независимой Украины развернулась так называемая мягкая украинизация, когда русский постепенно вытеснялся из всех сфер жизни (публичной, юридической, научной, культурной). Закончилась мягкая украинизация военным нападением Украины на русский Донбасс в 2014 году. «Родная речь» оказалась книгой, вызывающей демонов извне, питающихся людской кровью.

Поиски Русского Некрономикона и существование шахтерского Некрономикона показывает читателю еще одну возможность – самим русским вызвать демонов извне, Черных Антрацитовых богов, богов Карбона. Некоторые стихотворения книги показывают, что такой вариант осуществлен в ходе странной донбасской войны 2014-2022 гг., и этим объясняется чудо Донбасса, выстоявшего против украинской армии. Автор вообще полностью далек от христианства, христианские символы и идеи не занимают никакого места в его мире, и самое эффективное решение для его героев – побеждать силу силой. Тем не мнее больше раскрыта тема русских воинов, сражающихся со змеем, демоном извне, но снова не в христианском, а в языческом ключе.

Демоны извне представлены как боги лавкрафтианского пантеона: Ньярлатотеп, ползучий хаос («К Демиургам Моногородов»), Шуб-Ниггурат, богиня плодородия («Антрополог»), древние боги Игвы («В чертогах украинского уицраора»), Азатот («Тьма над Сутоганом»), Йог-Сотот («Кровавый идол евразийских юрт», «Возвращение Йог-Сотота», «Колчан»).

Во всех случаях демоны требуют человеческих жертв, питаются кровью и страхом. На Донбассе их деятельность проявляется как война, но они не ограничиваются российскими рубежами и действуют по всей территории России. В стихотворении «Кровавый идол евразийских юрт» сказано, что храмами Йог-Сотота являются Ельцин-центры. Неизреченный демон извне проникает в мир в виде либерального учения, разрушающего структуру социального и иерархию политического. Насаждение толерантности, терпимости к национализму имперских окраин, отсутствие политической воли в России привели, по мысли автора, к торжеству антирусского национализма на Украине, начавшей войну в 2014 году на территории Донбасса.

 

Змеи-драконы донбасского пограничья

 

Кровожадные демоны, существующие за гранью человеческого, появляются в книге не только в виде богов лавкрафтианского пантеона, но и как змеиные воплощения Ктулху, принадлежащие самым разным пантеонам. В разделе «Степной Лавкрафт» змеи, драконы и осьминоги упоминаются прямо, причем в их социальном смысле: не только в качестве живых существ, доступных для человеческого восприятия (конкретных змей), но в первую очередь как змеиные культы и живые змеиные божества, которым приносят в жертву людей. Этим богам служат не только на границе, в Донбассе, но и в более широких пространствах иного характера, то есть в России и Европе.

Явно соединяющий черты змея и осьминога бог Йормунганд, Дракон-Октопус поглощает человеческие жертвы в стихотворении «Мир в кольцах Йормунганда». Бог Дагон, змееподобный морской бог древних филистимлян, упоминается в стихотворениях «Пазузу», «Дагон-рог», «Пост-Диген». Орден Дагона появляется в «Саге о Большевикингах», где он вдохновляет новых викингов на морские походы и разбой. Змеиное чудовище Тиамат из шумерского пантеона вместе с демоном юго-западного ветра Пазузу действуют в стихотворении «Пазузу».

Пазузу – чудовище с головой льва или собаки. Это не змеиный бог, но он столь же кровожаден, иррационален и хтоничен. В один ряд с ним могут быть поставлены «обезьяний Хануман, бог-унтерменш, хтонический шаман» в стихотворении «Кровавый идол евразийских юрт», Молодогвардейский Бог Ваал из «Таловского Твин Пикса» и зурги, живущие «В ледяной промзоне Зугрэса». Все эти божества – щупальца и аватары Ктулху или низшие слуги, которых послали на землю Демоны ада, живущие внизу, чтобы добыть человеческую кровь и страдание, которыми пытаются утолить свою жажду, но никогда не насыщаются обитатели трансграничных пространств («Цвет извне»).

В стихотворении «Мир в кольцах Йормунганда» дракон конкретизируется: он «как многие другие – демон наций». Таковы же и прочие хтонические боги этого раздела. Так в образной форме автор описывает войну с украинским национализмом. Национализм для автора, в отличие от солярной имперской иерархии, – это возможность для его адептов и охваченных им социумов проявить иррациональные свойства человеческой натуры и совершать кровавые ритуалы человеческого общества – политического тела. И поэтому «змей будет раздавлен подошвой солярных ботинок армейских», когда империя возьмет реванш и обезопасит свои границы от внутреннего и внешнего врага («Загадочный дом на туманном утесе»).

 

Женские культы

 

Еще одна форма иррационального, в которую отливается украинский национализм, – это женские культы. Наряду с богиней плодородия Шуб-Ниггурат из лавкрафтианского пантеона на донбасском пограничье России требуют человеческих жертв и вводят людей в кровавый оргиастический экстаз Великая Геката («Ко Дню Рождения ГФЛ»), Изида, желто-белая Луна, кровавая Кибела («Загадочный дом на туманном утесе»), Тиамат («Пазузу»), Горгона («Терриконы Безумия», «Жертвоприношение», «Эстетика Дагонецка»), Иштар («Тьма над Сутоганом»), дева-горгулья («Жертвоприношение»).

В донбасской лавкрафтиане сынами змеематери, Апи, детьми Геракла и Девы-Горгоны являются скифы («Эстетика Дагонецка»). Опираясь на сохраненный Геродотом миф о происхождении скифов, Сигида производит переозначение символов украинской национальной мифологии, утверждающей, что украинцы являются автохтонными обитателями территории, занимаемой ныне государством Украина, их этнос обитает здесь несколько тысяч лет, и в течение своего исторического существования назывался скифами. Скифы-украинцы оказываются порождением женского оргиастического змеиного культа и воплощением иррациональности, что проявляется и в национальной украинской политике в виде дискриминации русских вплоть до дискриминационной войны.

 

Шогготы в странном пространстве Донбасса

 

Шогготы также являются образом безОбразного и визуализацией бесформенного. Поэт прямо обращается к образу бесформенности в стихах раздела «Степной Лавкрафт»:

 

Итак, бесформенное присутствует в мире донбасского фронтира. Оно проявляется как страшные звуки, безликие и сторукие существа, единый с тысячью личин, что совпадает с созданным в лавкрафтианском метанарративе способом визуализации бесформенного в виде отдельных деталей, не собирающихся в цельный образ. Богохульное изобилие причин – это точное описание странного времени в концепции Хармана, когда происходящие события не могут быть описаны в рамках известного социального опыта, и человек вынужден обращаться к причинам, лежащим за гранью разумного и воспринимаемого. Напомним, что шогготы парадоксальным образом бесформенны, но материальны.

Разумные рабочие – Шогготы упоминаются в стихотворении «В Поисках Неведомого Ворошиловграда». Как материальная сила, преобразовывающая подземный мир черных богов, шогготы появляются в стихотворении «Ужас в Краснодоне», где говорится «будет выполнен план, и горняк ни один не сболтнет, что на смене увидел шоггота».

В то же время шогготическая материальная бесформенность гораздо шире, чем образ работника в шахте. Шогготический материализм проявляется в виде конкретных деталей, которые складываются в несуществующие объекты, ирреальные, однако живые в странном пространстве и странном времени военного Донбасса. Проще всего отследить такую метаморфозу на примере географических локусов.

Лавкрафтианские локации существуют в донбасских реалиях периода войны. Тут можно найти Р’льех, кошмарный город-труп («Лабиринты в земле»), террикон оказывается разумным конусом с Юггота, вымышленной планеты на краю Солнечной системы («Грибы с Антрацита», «Как на полотнах Бориса Вальехо»), возле Донецка расположена твердыня ледяного плато Ленг («В ледяной промзоне Зугрэса»), среди донбасских степей встают города Мискатоник («К Демиургам Моногородов») и Кадат, Р’лайх, Олатоэ («Русский Лавкрафт»).

Наряду с этим в разделе много упоминаний конкретных деталей донбасского пейзажа: бетонные лабиринты Промки – Промзоны под Авдеевкой, ближайшей к Донецку части фронта, где тяжелейшие бои не прекращались с 2015 по 2023 год («Лабиринты в земле»), темные руины на Промзоне и в ДАПе, как называется Донецкий Аэропорт имени Прокофьева («Эстетика Дагонецка»), белые соски у меловых холмов («Терриконы Безумия»), затопленный рудник, заброшенный ДК, завод («Старинный барельеф»).

Наряду с общими деталями донбасского ландшафта поэтом упоминаются и географические названия реальных населенных пунктов Донбасса: Самсоновка («Терриконы Безумия»), Краснодон («Тьма в Краснодоне», «В Стенах Краснодона», «Герои Лотреамона»), Новосветловка («Сны в Новосветловке»), Сутоган («Тьма над Сутоганом»), Антрацит («Грибы с Антрацита»), Седово («Герои Лотреамона»), Ворошиловград («Сны в Новосветловке»).

Последнее название уже находится на грани реальности. Ворошиловград – название города Луганска в 1935-1958 гг. и 1970-1990 гг. Хотя физически город существует, это уже не Ворошиловград, ушедший в другое измерение, сверхъестественным образом доступное в странном пространстве фронтира. Города в лавкрафтианском Донбассе находятся на границе не только советского прошлого и современности, но и на границе пространства Донбасса и лавкрафтианского странного хронотопа, что подчеркивается названиями Кадат – Ворошиловград («В Поисках Неведомого Ворошиловграда»), Донецк-Дагонецк («Эстетика Дагонецка»), Дагон-рог – Таганрог («Дагон-рог»), Краснодон – Красноданвич («Я жду тебя в Красноданвиче»).

Итак, обычные детали донбасского пейзажа соединяются в живые мистические объекты, лежащие по ту сторону человеческого восприятия, доступные только сквозь горизонтальные зазоры в реальности. Донбасские города, шахтерские и индустриальные центры, выросшие в советское время и заброшенные в украинский период, начинают вести себя, отбрасывая ожидаемые качества, такие как структурность, рациональная обустроенность бытия, провинциальный размеренный ритм жизни. Вместо этого у них появляются новые качества – донбасские локации и детали пейзажа оказываются точками соединения человеческой реальности с иным пространством, местами входа в мир людей для сверхъестественных сущностей. Так в степной лавкрафтиане исследованные объекты постоянно выходят за рамки ожидаемого, не обнаруживая качеств, приписанных им социальным опытом.

Таким образом, Сигида создает странное пространство Донбасса, где военный конфликт украинской армии и ополченцев народных республик, а затем и военнослужащих РФ описывается не только с помощью образов лавкрафтианского метанарратива, но и в лавкрафтианских локациях, где точные и достоверные географические детали создают выходящие за рамки реального образы иного мира.

 

Странное время

 

Странное время Донбасса выходит за временные границы существования человечества, оно пробуждается в пространствах и слоях, что помнили триас («Терриконы Безумия»), в многовековых кембрийских вещих снах терриконов («Терриконы Безумия»). Какими же событиями наполнено это время в книге Сигиды?

В этом странном пространстве с 2014 года происходят следующие события: идет поток железных колесниц («Ко Дню Рождения ГФЛ»), происходят жертвоприношения и творятся заклинания («Жертвоприношение»), наяву, в Донецке и Луганске, пьет кровь львиноголовый скорпион («Пазузу»), что-то нашептывает герою голос гадюки («Эстетика Дагонецка»), неведомый зов влечет в вагон, чтоб возвратиться в Мискатоник («К Демиургам Моногородов»), демоны ада подсказывают марш для флейты Крысолова («Цвет извне»), кривляются толпы набором гримас («Бегство Безумного Араба»), листая страницы монографий, можно понять принцип этнических мафий («Антрополог»), шогготы отстраивают неведомый Кадат («В Поисках Неведомого Ворошиловграда»), портал преисподней находится недалеко от Краснодона («Я жду тебя в Красноданвиче»), ветеран президентских кампаний посещает рудник, бродит по сторуким туннелям, восходит на забытый курган, и луганчане приносят его в жертву под завыванье койота («Тьма над Сутоганом»), дикий шторм войны оставил город без света («Сны в Новосветловке»), кто-то чистит одностволку под завывания северного ветра над древней стеной («В Стенах Краснодона»), воды рек несут живую ртуть, мутанты сгорают заживо в заброшенной промзоне («Как на полотнах Бориса Вальехо»), поэт уходит в ледяной поход («Русский Лавкрафт»).

Все эти события нельзя объяснить на основе социального опыта, полученного в мирное время. Ситуация тихой провинциальной окраины между Украиной и Россией, в которой формировался опыт жителей Донбасса, кардинально переменилась в 2014 году, смешав миры и проявив потенциальные конфликты. В это время Демон войн покинул свой приют («Безумие, вышедшее из моря»). В стихотворении «В угрюмых городах рептилий» восстание русского Донбасса против украинского национализма описывается как классический змееборческий сюжет, битва купца Садко со змеем:

 

Родная речь становится всё злее («Ко Дню Рождения ГФЛ»), украинский национализм не скрывает своей бесформенности, иррациональности и кровожадности, разрушая всё человеческое в угоду демонам ада:

 

Проникновение потустороннего ужаса в странную реальность не ограничивается Донбассом. Война проникла в человекоразмерную реальность, потому что Демон великодержавия стал медлительным моллюском («В чертогах украинского уицраора»), в столице империи проданы врагам Железные ворота, насилуют Иштар распутные халдеи («Возвращение Йог-Сотота»), человек стал донором для щупалец Врага, едою демонических рептилий («Кровавый идол евразийских юрт»), всюду проникают Красные Пентакли и пожирают Общество Спектакля («Красные Пентакли»).

Эти события выходят за рамки озабоченности настоящим и прозябания повседневности, захватывающих экзистенцию мирного времени. Их размах и необычность доступны пониманию только в логике борьбы нечеловеческой вселенной с человеком и его миром. Странное время автор описывает как эпоху борьбы с украинским национализмом на земле Донбасса:

 

Национализм через иррациональные ктулхианские культы, змеиные и женские, позволяет сверхъестественном ужасу прорвать границу, и тьма обрушивается на землю в лавкрафтианских локациях Донбасса и столичных имперских локусах, где равно бушует фронт, отделяющий людей от демонов, живых от мертвых, доступное чувствам от сверхъестественного ужаса.

 

Конфликтность политического тела и его границ

 

Итак, отношения между обществом и его границей, империей и донбасским фронтиром, Россией и лежащим за границей России украинским государством и пространством западной цивилизации конфликтны. Эта конфликтность проявляется в распаде политического тела, живого и мертвого одновременно:

 

 

В своей логике побеждать силу силой автор прозревает в этих конфликтах возрождение имперской модели поведения: вернутся дни Большой Игры («За Пределами Зеленоглазой Земли»), имперские легионы все темные культы и выползней мрака загонят навеки в пустыни Ирака («Загадочный дом на туманном утесе»). Национализм противостоит империи и проигрывает.

 

Донбасс на границе миров

 

Итак, лавкрафтианский поворот – отсутствие в современном мире строгого знания и четких границ между любыми мирами – позволяет рассмотреть книгу Александра Сигиды как часть лавкрафтианского нарратива. Раздел «Степной Лавкрафт» описывает бесформенный сверхъестественный ужас, лежащий за пределами мира и человеческого восприятия как змеиные и женские культы, а также в виде шогготического материализма. Сверхъестественный ужас нечеловеческого доступен человеку сквозь горизонтальный зазор бытия, вертикальный зазор (смещение восприятия, особые состояния сознания) автор почти не использует. Змеиные и женские культы дают выход иррациональной злобе и позволяют демонам национализма проникнуть в жизнь русского фронтира в реальности, а не в субъективном восприятии. Шогготичекий материализм проявляется в конкретных географических и топографических деталях, не складывающихся в образы, которые бы целиком входили в пределы человекоразмерного мира. Локации Донбасса оказываются на границе мира людей и запредельной тьмы, двух пространств, которые смешиваются до неразличимости благодаря войне. Автор создал сложное многослойное пространство странной реальности, которое может быть проанализировано только с помощью политической некрологии, представляющей конфликтность как разложение политического тела, мертвого и живого одновременно, то есть лежащего на границе разных миров, как и воюющий Донбасс с 2014-го года.

2025