Онтологические прогулки

 

 

 

 

14. Бифуркация как структурный элемент становления системы.  Ранний российский марксизм, Брестский мир и советская осень 1923 года как пример проявления бифуркации.

 

(Окончание главы)

 

 

***

 

925.   Тезис о том, что февральские продовольственные беспорядки в Петрограде были организованы, формально работает на конспирологию и, попутно, придаёт всему происшедшему характер случайности. Отсюда – прямой путь к утверждению, что революция в целом была случайным явлением, а далее возникает мантра «как прекрасно жила бы Россия, если бы революции не было». Здесь есть и созвучие с главным выводом Ленина, сделанным в «Докладе о революции 1905 года», написанном к очередной годовщине Кровавого Воскресенья.  Но, непосредственные участники событий, участвующие в принятии решений, стояли на иной точке зрения. «Министр финансов Российской империи, Пётр Барк, 25 января 1917 года, выступая на Петроградской конференции, куда съехались и союзники, открыто сказал что если ситуация не решится каким-то образом, то в скором времени в России возможна катастрофа, как во время французской революции». (Е. Яковлев) Вопрос – лишь в конкретном времени начала катастрофы.

 

926.   Впрочем, утверждение, что под началом императорской власти весеннее наступление русской армии было бы безусловно успешным (Г.М. Катков), также является спорным. «Гигантские воинские перевозки, проводившиеся во имя подготовки к наступлению, окончательно надорвали русский транспорт, вызвав продовольственный кризис зимы 1917 года». (В.М. Оськин). Это означает, что Россия двигалась к заключению сепаратного мира независимо от наличия или отсутствия в стране революционных событий. Но к середине зимы 1917 года второй вариант развития событий становился всё менее и менее вероятным.

 

 

***

 

927.   Осень 1923 года характеризуется двумя векторами дальнейшего становления системы и развития советской общественной модели. С одной стороны, именно это время оказывается временем последних надежд на всемирную революцию, пламя которой должно было перекинуться на Германию; была ещё Болгария, но события в той стране стали экспромтом со стороны местных коммунистов. А с другой стороны, в партийных структурах развёртывается очередная дискуссия, в результате которой Троцкий де факто был отстранён от принятия определяющих политических решений. Эти два вектора были тесно связаны друг с другом, и итог дискуссии во-многом зависел от внешнеполитических успехов. Поэтому можно сказать, что внешний вектор становления в этой векторной паре был определяющим.

 

928.   Доминирование внешнеполитического вектора над внутренним в процессе системного становления является важным аспектом антисистемности. В 1923 году Советская Россия была всё ещё машиной по производству мировой революции, а не ареной «строительства социализма в одной отдельно взятой стране». Но именно в этот период происходит трансформация революционной власти в постреволюционную и, соответственно, активизируются процессы трансформации антисистемной политической элиты в системную.

 

929.   Предельным воплощением «мирового зла», т.е. квинтэссенцией антисистемности в РКП(б), сегодня традиционно считается Троцкий. Но его участие в событиях осени 1923 года оказывается двойственным. Создаётся впечатление, что роль лидера оппозиции Троцкому была во многом навязана и стала для него политической ловушкой, подстроенной, впрочем, не целенаправленно, кем-то конкретно, а самим ходом событий. Дискуссии и конфликты между Троцким и рядом других членов Политбюро являлись естественным фоном работы этого партийного органа. Такие дискуссии шли и весной, и летом, и в начале осени 1923 года. Главной дискуссионной темой была экономика, что вполне объяснимо, т.к. «ножницы цен» (термин Троцкого) достигли пугающих масштабов. Но в середине осени конфликтное течение событий получило новый импульс. 15 октября Политбюро получило Письмо 46-ти. Это письмо началось с экономических констатаций («хозяйственный и финансовый кризис со всеми вытекающими из него политическими, в том числе и внутрипартийными, последствиями»), но его целью была бюрократическая практика принятия важнейших политических решений. Генератором такой практики авторы Письма совершенно справедливо считали политический блок, объединивший сторонников Зиновьева и Каменева, с одной стороны, и Сталина – с другой. Письмо 46-ти объединило силы, которые в этот блок не входили. Это была широкая внутрипартийная оппозиция, ратовавшая не за троцкизм, а за широкую внутрипартийную демократию и коллегиальный способ принятия решений. По сути, Письмо 46-ти требовало сохранения атмосферы революционности в послереволюционное время. И пусть общее положение в стране изменилось, Гражданская война закончилась, но принципы внутрипартийной демократии должны быть сохранены. Троцкий, судя по свидетельствам очевидцев, подписал это Письмо одним из последних. Более того, по его уверениям, он и узнал об этом письме уже тогда, когда оно было написано. (Это, впрочем, спорно.) Благодаря подписи Троцкого внутрипартийная дискуссия и трансформировалась в дискуссию между троцкизмом и нетроцкизмом. Но сведение её причин к этому конфликту является более чем спорным решением. 

 

930.   В 1270 году архиепископ Парижа Этьен Тампье опубликовал «Осуждение аверроистских тезисов», собрав воедино и упорядочив идеи парижских аверроистов. Тем самым Тампье сформулировал программу этого сообщества, по сути, выполнив работу за своих противников. Задолго до этого, в 399 г. до н.э. судьи Сократа в рамках судебного обвинения сформулировали основные принципы сократической философии. В обоих случаях власть сама создавала идейную оппозицию себе самой, заставляя её обретать новое, относительно целостное самосознание. В Афинах после смерти Сократа начинают распространяться его идеи, что оборачивается возникновением россыпи сократических школ, стремительно возникавших не только в Афинах, но и по всей Греции. В Париже с 1270 года можно говорить об аверроизме как едином явлении. Нечто похожее произошло и осенью 1923 года. Благодаря действиям подконтрольной Политбюро печати возникает троцкизм как политическая вывеска, в соответствии с которой оппозиция и стала осознавать себя в дальнейшем. В той степени, в какой Тампье создавал аверроизм, ЦК РКП(б) формировал троцкизм как сплочённое сообщество.

 

931.   На примере трансформации Письма 46-ти в троцкистскую оппозицию можно увидеть как власть, призванная отстаивать интересы системы, создаёт антисистемную силу. В перспективе создание такого антисистемного центра стало этапом в процессе его локализации, изоляции и, в итоге, уничтожения. Но эта перспектива не являлась очевидной в сам момент создания. В октябре 1923 года победа Триумвирата над оппозицией не казалась очевидной. Исход этой борьбы зависел от грядущих германских событий. И если бы революция в Германии была успешной, то ни о какой политической сегрегации оппозиции речи бы не шло. Троцкизм имел бы все шансы стать, пусть и на короткое время, главным идейным течением в РКП (б).

 

932.   «Возникновение» троцкизма осенью 1923 года – пример общей логики становления политических моделей. Такую логику следовало бы назвать системной, но в ситуации, когда политическая элита превращается в ядро антисистемы, даже та часть её часть, которая стремится действовать системно, совершает действия, являющиеся, по сути, потенциальным развитием антисистемных тенденций внутри этой элиты. Система, заражённая вирусом антисистемности, действует не в своих собственных интересах, а в интересах антисистемы. Она создаёт предпосылки для появления новых антисистемных возможностей.

 

***

 

933.   Письмо 46-ти заставляет внимательнее приглядеться к социальному составу этой группы. При том, что группа апеллирует к идеям демократии в первичных партийных ячейках, в её составе нет именно тех, кто составлял большинство в этих ячейках. В её составе отсутствуют представители рабочего класса, в интересах которого, как утверждала большевистская пропаганда, революция и осуществлялась. А если социальные характеристики этой группы дополнить национальными, то быстро выяснится, что и русских в её составе было крайне мало. Русский рабочий класс не только не участвовал в деятельности оппозиции, но, более того, именно его позиция стала важнейшим условием последующего разгрома оппозиции.

 

934.   Интеграция рабочих в низовые партийные структуры в 1920-е годы, – процесс, отчасти сходный по своим результатам с процессом формирования на Западе рабочей аристократии. Но если в западных странах появление рабочей аристократии было связано с объективными процессами развития технологий, и требовало от рабочего дополнительной заботы о повышении своей квалификации и изменении формы повседневного существования, то советская рабочая аристократия 20-х годов формировалась на основе вовлечения в процессы организации и управления производством. Эти процессы соучастия были, во многом, формальными, но причастность к ним давала ряд очевидных социальных бонусов. Если в годы Гражданской войны наличие таких бонусов сочеталось с очевидными рисками, то после войны риски начинают стремительно исчезать, а фактор социальных привилегий усиливаться. Партийная деятельность становится социально притягательной и начинает втягивать в свою орбиту значительную часть наиболее активных рабочих. Но условием интеграции в такие структуры был очевидный и вполне искренний конформизм новых членов партии из рабочей среды. (Ю.Н. Жуков, А.В. Пыжиков) Ни о какой конфронтации с ЦК речи не шло. Новые члены партии приходили в партячейки не для того, чтобы как-то скорректировать политику власти, а для того, чтобы исполнять её решения.  В этом контексте сама возможность поддержки низовыми парторганизациями, непосредственно связанными с производством и управлением провинциальным городским хозяйством, лидеров оппозиции выглядит ирреальной и иррациональной. Такой связи и не возникло.

 

935.   Рабочий, интегрирующийся в структуры управления, переходит в новую социальную группу. В таком переходе проявляется очевидная противоречивость раннесоветских социальных процессов относительно официальных идеологических постулатов. Формально революция «делалась» во имя интересов рабочих. Она предоставила рабочим новые социальные возможности. Но обретение этих возможностей рабочими означало, что рабочие перестают быть частью своего класса. Революция-для-рабочих предоставила активной части рабочего класса возможность выйти за пределы этого класса. И тем, кому повезло, в основном этой возможностью воспользовались. Этот процесс может быть охарактеризован как относительное деклассирование рабочего класса. В отличие от типичной модели деклассирования, в рамках которой частью общества перестаёт быть большинство тех, кто к нему принадлежал ранее, относительное деклассирование изымает из классовой среды меньшинство его представителей, но такое меньшинство является ядром этого класса. Такое «изъятие меньшинства» продолжалось и после 20-х годов. В период индустриализации страна нуждалась в высококвалифицированных специалистах. И тот же инженерный слой формировался, в первую очередь, из бывшей рабочей среды. Можно, при желании, считать инженера рабочего класса, но такой тезис явно противоречит и постулатам марксистского классового подхода, и классовой психологии самих рабочих.

 

936.   Реальным следствием существования «диктатуры пролетариата» стало ослабление этого пролетариата. Эта модель не предоставила пролетариату как классу новые политические возможности, а сформировала новые условия для его последующих трансформаций, предполагающих его итоговое исчезновение.

 

937.   После 1923 года процессы вхождения рабочих в ряды РКП(б) интенсифицировались. Благодаря этому усилились и параллельные процессы: русификация РКП(б) и рост конформизма в низовых партийных структурах. Из «дискуссионного клуба» времён революции РКП(б) превращалась в инструмент преобразования социальной реальности. И большинство тех, кто являлся таким инструментом, возникающее положение дел вполне устраивало. При этом оно стремилось отдавать делу реализации проекта всю свою энергию и силу.

 

938.   Появление новых бюрократических (управленческих) групп, чьи представители имели рабочее происхождение, стало главным фактором трансформации РКП(б) из антисистемной в системную силу. Этот же фактор предопределил последующий поворот государства к национальным ценностям, осуществившийся отнюдь не 22 июня 1941 года, а уже во второй половине 30-х годов.

 

939.   Главной социальной силой, влияющей на трансформацию антисистемы в систему, стала новая советская бюрократия. И именно бюрократия как социальная группа (класс) стала главной политической силой в СССР. Соответственно, все структурные изменения, происходившие в Советском Союзе, так или иначе, были связаны с глубинными событиями, происходившими внутри этих групп. Все изменения политического курса, даже незначительные, являлись результатом победы какой-то одной бюрократической группы (или клана) над другой группой.

 

940.   Партийная бюрократия 20-х годов, имеющая рабочее происхождение, и её роль в жизни страны – непосредственное демонстрация того, что новая власть обрела почву. События советской истории окончательно интегрировались в историю русскую, и обрели в этой истории свой центр. Городское общество России вобрало революцию в себя, сделало её частью собственной истории, признало её в качестве своего события. И последующее наступление города на деревню велось под знаком приоритета решения национальных задач.

 

941.   Трансформация коммунистической антисистемы в систему не требует апологии Сталина. Сталин возглавил этот процесс, но не он был его инициатором. Русификация РКП(б) – это процесс объектный. Он подчиняется системной логике становления. Сталин раньше других наличие этого процесса осознал. И для того, чтобы управлять им, ему необходимо было выдвигать идеи и лозунги, которые соответствовали психологическим и социальным ожиданиям тех, кем он руководил. Ещё в 1921 году взгляды Сталина – вполне антисистемны. Но происходящие изменения предопределили его дрейф в сторону «системных целей».

 

942.   Альтернативное утверждение, что Сталин всегда был русофобом, использующим энергию русского народа в своих собственных целях, также не реалистично. Пребывание человека в определённой среде неизбежно заставляет его присваивать идеи, которые в этой среде общеприняты. А если такой человек претендует на роль лидера внутри этой среды, то он, часто – помимо собственной воли – будет не только присваивать взгляды среды, но и радикализировать их. Присваивать в данном случае означает: делать частью собственного мировоззрения. Как любили говорить марксисты, бытие определяет сознание.

 

***

 

943.   Все апелляции оппозиции-1923 к интересам рабочего класса имели демагогический характер. Ни одна из действительно мощных оппозиций интересы рабочего класса не представляла. Это относится и к Рабочей оппозиции 1920 года и связанной с ней внутрипартийной Дискуссией о профсоюзах. Рабочая оппозиция выражала интересы региональной партийной бюрократии, проигравшей борьбу за власть Центру. (С.А. Павлюченков) Отсюда – идея предоставления профсоюзам политической автономии и перераспределения властных полномочий в пользу профсоюзных структур. Рабочая оппозиция надеялась, что, заняв ведущее положение в этих структурах, она сможет утвердить себя в качестве главной политической силы. И если ценой такой трансформации станет отстранение партийных органов от прямого управления страной, прежде всего, экономикой, региональная бюрократия была готова на это пойти. Оппозиция-1923 являлась продолжением Оппозиции-1920. Она объединяла всё тех же проигравших очередную бюрократическую войну, и, используя демагогические лозунги (партийной справедливости и т.п.), вернуть себе исчезающее политическое влияние. Особенностью новой оппозиции стала её связь со студенчеством, активно впитывавшим лозунги революционного романтизма.

 

944.   На структурном (системном) уровне конфликт между Оппозицией-1923 и Политбюро – это разный взгляд на понимание революции как исторического события. В отличие от своих оппонентов, оппозиционеры считали, что революция не заканчивается. Это означало, в первую очередь, что революционные методы принятия и осуществления решений, должны сохранить своё значение. А основой таких методов был социальный террор. Революция – это триумф авторитаризма при отсутствии устойчивых авторитарных институтов. Такое противоречивая ситуация способствует абсолютизации практики прямого действия, когда жизнь в обществе меняется исключительно директивным образом, а все несогласные с подобными изменениями становятся потенциальными объектами террора. И далеко не всегда только потенциальными. Вопрос о том, сможет ли страна выдержать такую модель существования, не является в данном случае главным. Тем более, если в качестве базовой (антисистемной) установки принимается постулат о перерастании Русской революции в мировую. Тезис о социальном насилии как предельно чётком проявлении принципа классовой борьбы и тезис о неизбежности мировой революции в данном случае органично сочетаются друг с другом. А под знаком грядущей мировой революции может быть легитимировано что угодно, в том числе и банальная русофобия, ярко представленная в воззрениях «перманентных революционеров».  

 

945.   При том, что к 1923 году основной проблемной сферой страны стала экономика, именно в этом вопросе оппозиция не проявила особой активности и не обнаружила творческих решений. В многоголосии оппозиционных предположений по выходу из экономического кризиса, можно выделить, по крайней мере, три темы, звучавшие наиболее часто: 1) никакого глобального кризиса нет, есть лишь локальные экономические проблемы; 2) пока не началась революция в Германии, необходимо пойти на частные уступки крестьянству и, в частности, резко повысить закупочные цены на хлеб. (Последствия такого решения для города очевидны, но если предполагается, что революция в Германии произойдёт в ближайшее время, то они не успеют проявиться. При этом неизбежно возникает вопрос: что будет, если в Германии революции не случится? Но он не рассматривается); 3) необходимо жёсткое централизованное планирование, который будет осуществляться одной структурой – Госпланом. Третье направление особенно интересно. Госплан в воззрениях Оппозиции-1923 играет ту же структурную роль, что и профсоюзы для оппозиции-1920. Предполагается перемещение властных полномочий из внутрипартийных структур (ЦК и Политбюро) во внепартийные. При этом лидеры оппозиции планируют занять в новом внепартийном центре власти ведущее положение. Внешняя озабоченность экономическими проблемами ретуширует главное направление удара – захват политической власти.

 

946.   Тезис Троцкого о ведущей роли Госплана, по сути, оказывается не экономическим, а политическим. Если экономические процессы в стране будут подчиняться единому централизованному планированию, то Госплан перестаёт быть экономической структурой, превращаясь в структуру политическую с дополнительными экономическими функциями. И в этом случае экономическое трансформируется в политическое.

 

947.   Всё, что не относится к темам внутрипартийных дискуссий, внутрипартийной демократии и борьбы с бюрократизмом центра, в заявлениях оппозиции «поставлено на паузу». Даже революционная риторика в адрес антагонистических классов выглядит приглушённой. В сравнении с этим программные тезисы Оппозиции-1920 выглядят значительно более последовательно и ярко. Главный тезис Троцкого того времени связан с дальнейшим усилением мобилизационной модели социальной жизни, «завинчиванием гаек» и апологией террора. Общество должно было превратиться в единую трудовую армию. И этот характер оно должно было сохранять и после Гражданской войны. Стратегия прямого действия – в своей предельной чёткости. Если вспомнить о том, что к числу главных тезисов маоизма относятся тезисы о том, что небольшое, но политически активное меньшинство способно навязать свою волю огромному, но инертному меньшинству, и что прыжок в индустриализацию возможен с любой стадии общественного и экономического развития, то именно 1920 год можно считать датой скрытого рождения маоизма. По крайней мере, ряд важнейших компонентов этой революционной стратегии появился именно тогда.

 

948.   Оппозиция-1923 не декларирует ультрареволюционных методов в сфере экономики не потому, что она уже не является революционной силой, а потому, что хозяйственная жизнь России не является для неё важным вопросом. Решения всех текущих проблем она связывает с наступлением внешнего события – революции в Германии. В этой перспективе её мышление эсхатологично. Красная эсхатология застывает в ожидании явления Мессии, в роли которого должно выступить европейское революционное движение и европейский пролетариат.

 

949.   Эсхатологический режим восприятия реальности – высший пик переживания Утопии. Применительно к Советской России к 1923 году этот пик был, в значительной степени, пройден. Революционный процесс вступал в фазу остывания. Мессианизм Оппозиции-1923 – это попытка приостановить такое остывание. Её лидеры жаждут нового Революционного Пожара, а то, что в этом огне Россия должна сгореть, их либо не интересует, либо даже ими приветствуется. Антисистема – в действии!

 

***

 

950.   Идея перманентной (мировой) революции не является исключительно троцкистской. До начала 20-х годов её образцовой марксистской идеей, опирающейся на вывод о том, что формирование социалистического экономического базиса в развитых странах идёт с одной скоростью и, соответственно, эти страны вступают в предреволюционное время в одни и те же моменты своей исторической жизни.  Появление «Империализма как высшей стадии капитализма» не означало автоматической деконструкции этого тезиса. Выводы Ленина могли быть интерпретированы как изменение представлений о месте начала революции. Но подлинная яркость огня должна была проявиться тогда, когда этот огонь перекинется туда, где, как казалось ранее, он должен был вспыхнуть изначально и самостоятельно. Но на российской почве именно Троцкий придал эту концепту стилистическую яркость и, тем самым, превратил его в собственную интеллектуальную визитную карточку.

 

951.   При том, что идея мировой революции была общемарксистской, её конкретизация вносила раскол в это движение по линии «Запад – Восток». Камнем преткновения оказывался вопрос: как быстро идёт формирование социалистического базиса? Если западный марксизм считал, что этот базис только формируется, то в России прозвучало сразу два ответа на этот вопрос: меньшевизм повторил ответ Запада, большевизм изначально ответил иначе. Ответ большевизма – базис социализма на Западе уже создан. Следовательно, Запад готов к революции. Оба ответа не предполагали однозначной эмпирической верификации. Они находились в плоскости религиозного восприятия мира и являлись элементами локальных символов веры. Западный ответ выглядит более рациональным и схоластичным. Русский ответ – более эсхатологичным и близким духу ранних религиозных течений. И это различие не являлось исключительно идейным. Оно опиралось на соответствующие социальные предпосылки. Западный марксизм успешно интегрировался в местные политические структуры, попутно деформируя свой революционный потенциал, но приобретая взамен социальные бонусы, сопутствующие любой более-менее успешной политической деятельности. С точки зрения Маркса и первого поколения сторонников его идей этот процесс мог быть воспринят как очевидная деградация первичного духа учения. Такой марксизм становился одним из инструментов стабилизации западного капитализма и работал на упрочение власти капитализма. Определение Каутского как ренегата с этой точки зрения, безусловно, верно. Русский дореволюционный марксизм в элитарные социальные структуры общества интегрирован не был. Это «счастливое обстоятельство» позволило ему сохранить критическое отношение к действительности и, что более важно, склонность к революционной практике, которая и делает движение по-настоящему революционным.

 

952.   Трансформация западного марксизма была системно обусловлена. Западные системы трансформировались, оттачивая эффективность модели, в рамках которой метрополии активнее эксплуатировали собственные колонии и, тем самым, системные центры решали свои проблемы за счёт периферии. Капитализм в очередной раз демонстрировал собственную гибкость и склонность реагировать на изменяющиеся исторические обстоятельства. Но сквозь экономические реалии заявляли о себе и общесистемные характеристики. С точки зрения эсхатологического социализма события, происходившее на Западе в 1919-1923 годах, свидетельствовали о том, что западное общество вступает на путь дурного круга, когда энергия общества начинает работать вхолостую, бесцельно. В рамках такого понимания Запад утрачивал возможность перехода к подлинно эффективной и этически правильной социальной модели. В перспективе такой эсхатологии все объективные механизмы развития не имеют глобального значения. Переход из состояния неподлинности в состояние подлинности – это не результат объективной детерминации, а результат действия иррационального в своей основе прыжка в будущее, осуществляемого коллективным субъектом – рабочим классом и представляющими его интересы политическими организациями. С точки зрения революционной эсхатологии, которая сжигает в себе грань между марксистами и не марксистами в акте единого революционного действия, возможность прыжка связана с внезапно возникшим окном возможностей, но каждое из таких окон – уникально и неповторимо. В начале 20-х такое окно возникло на Западе. Но его существование – согласно такой логике – было кратковременным. И если им не воспользоваться в настоящий момент, то далее такой возможности может уже и не появиться. Окно возможностей – кратковременный момент, в который может произойти глобальная бифуркация системы. Если этого не происходит, то для сил, ориентирующихся на бифуркацию, такое окно закрывается навсегда.

 

953.   Под знаком мировой революции русский марксизм осознавал себя в ситуации, во многом сходной с ситуациями раскола церквей, когда адепты правильной церкви не только осознают неправоту оппонентов, но и скорбят о них. Когда русский почвенник преклонных годов смотрит на то, как его близкий друг и единомышленник, дружба с которым существовала десятилетиями, превращается в космополита и неолиберала, первое, что он испытывает, это – чувство скорби. Нечто похожее происходит и в отношении русских марксистов по отношению к своим, стремительно становящимися бывшими, товарищам по революционной борьбе. В этом контексте борьба за перманентную революцию – это не просто проявление западоцентризма и прилагающегося к нему отрицания России. На глубоком уровне – это проявление экзистенциальной заботы о сохранении того Духа революции (и сопутствующих ему символов веры), внутри которого «нет ни эллина, ни иудея». Антисистема обладает своей экзистенцией и, соответственно, собственной, непосредственно переживаемой трагичностью существования.

 

954.   Существовало ли подобное «окно возможностей» на Западе? – Безусловно. В 1918-1923 годах континентальная европейская революция могла стать реальностью. Но к осени 1923 года она уже напоминала уходящий поезд. Окно сужалось. С поражением восстания в Гамбурге в Советском Союзе возникло ощущение, что оно закрылось навсегда. Но неожиданно оно открылось вновь в 1929 году с началом Великой депрессии. К тому моменту руководство СССР уже не осознавало себя в качестве инструмента мировой революции. Оно готово было лишь использовать новые возможности, которые Великая депрессия открыла для СССР в деле индустриализации. И эти возможности были использованы. Следующим моментом его открытия стал 1945 год, но к тому моменту Советский Союз уже не был революционным государством. Сталин использовал новые геополитические возможности исключительно в интересах своей страны, а не в интересах абстрактного «западного пролетариата». По сути, с Восточной Европой произошло нечто похожее на то, что планировали сделать адепты перманентной революции с Россией. Восточная Европа стала строительным материалом для советского послевоенного проекта.

 

955.   Соответствующее Окно возможностей существовало и в жизни постсоветской России. Осень 1993 года могла превратиться в высший пик русской национальной революции. Но парламентские политические силы, противостоявшие режиму Ельцина, не были способны действовать революционным способом, а руководство единственной подлинно революционной силы в стране (Русского национального единства) было ещё молодым и в политическом смысле неопытным. В этом случае поезд пришёл слишком рано. Политический субъект революции ещё не смог в полной мере оформиться.

 

***

 

956.   При том, что идея мировой революции в России имела очевидный «троцкистский шлейф», сам Троцкий в процессе организации выступления немецкого пролетариата, намеченного на конец октября 1923 года, какого-либо активного участия не принимал. На первый взгляд, троцкистская идея воплощалась в жизнь отнюдь не Троцким, а руководством Коминтерна, который находился под контролем Зиновьева. Зиновьев входил в триумвират и активно противостоял всем осенним оппозиционным настроениям. Троцкий приглашался на заседания Коминтерна, но это было сделано, в первую очередь, по тактическим соображениям. Если бы такого приглашения не поступило, «партийная общественность» в очередной раз заявила бы о своей дискриминации, что моментально было бы использовано в полемике. Сам Троцкий во время соответствующих заседаний не пытался перехватить инициативу и вёл себя относительно пассивно. Тем не менее, сегодня октябрьские события в Германии часто ассоциируются именно с троцкизмом, хотя это и не верно. Как и в случае с партийной дискуссией, роль Троцкого здесь оказалась во многом инерционной. Он присоединился к процессу, который был начат не им.

 

957.   После того, как попытка организации германской октябрьской революции закончилась катастрофической неудачей, она стала основанием для дискредитации идеи перманентной революции в целом, и очередной критики троцкизма – в частности. И первое, и второе являются фальсификатами реальности.

 

958.    Поражение германской революции стало следствием действия не фундаментальных причин (нежелания германского общества вступать на революционный путь), а причин случайных, связанных с качеством организации. Гамбургские события показали, что революционные силы способны предельно быстро опрокинуть немецкую государственную машину. Гамбургское восстание, предоставленное самому себе, тем не менее, достигло на первом этапе впечатляющих успехов, а героическое сопротивление восставших на втором этапе показало, что цели восстания для его участников были подлинно экзистенциальными целями и встретили поддержку среди тех, кто непосредственно поучаствовать в этом событии не успел. Если бы выступление коммунистов имело изначально запланированный размах и соответствующие подготовку и материальное обеспечение, то перспектива победы Красной Революции в Германии выглядела бы более чем вероятной. Социальная база восстания расширялась бы стремительно. Но руководил этими процессами не Ленин, а Зиновьев со своими немецкими партийными функционерами, для которых пребывание в Москве было более важным делом, чем непосредственные революционные процессы у себя на родине. Ленин писал о восстании как особом искусстве. Зиновьев «человеком искусства» никогда не был. И руководство Зиновьева каким-либо проектом автоматически делало перспективы такого проекта сумрачными. Но альтернативы Зиновьеву на тот момент не было. У системы не было ресурсов противостоять амбициям этого политического деятеля. Любая попытка оттеснить Зиновьева от руководства германскими событиями вела к расколу триумвирата.

 

959.   В лице Зиновьева руководство РКП(б) перехватывает инициативу у «главного антисистемщика» в одном из самых важных для того времени вопросов. Причины этого политического хода многослойны. На поверхности – стремление оттеснить Троцкого от события, которое обещало стать главным достижением большевиков после победы в Гражданской войне. Репутация, соответственно, должна была вырасти, а влияние оппозиции должно было остаться на прежнем уровне. В действительности влияние Троцкого, если бы революция в Германии всё же состоялась, значительно выросло. Хотя бы потому, что о неизбежности и необходимости революций в Европе Тоцкий говорил чаще, чем кто-либо, и сама эта тема прочно ассоциировалась именно с ним. Более глубинная причина связана с экономическим положением. Чёткой экономической стратегии не было не только у оппозиции, но и у их противников. В этой ситуации установление связи с экономическим потенциалом Германии было очень кстати. Центр, так же как и оппозиция, был подвержен настроениям революционного хилиазма, пусть и в меньшей степени. Революционная Германия воспринималась как сила, способная устранить все текущие противоречия. Не случайно в работе германской секции Коминтерна принимал участие и Сталин, хотя его выступления там были сдержанными. Тем не менее, против организации революции в Германии Сталин никоим образом не выступал. На фоне этих двух причин третья оказывается скрытой в тени. Она относится к положению дел внутри Триумвирата. Само это образование было вынужденным. Сталин в этом союзе был внешней силой, с которой двум другим участникам триумвирата необходимо было взаимодействовать. Только объединившись, Зиновьев, Каменев и Сталин могли противостоять оппозиционным силам внутри РКП(б). Союз был заключён, но глубинные противоречия внутри него сохранялись. Соответственно, сохранялась возможность возникновения конфликта. То, что такой конфликт со временем будет неизбежен, кажется, все участники триумвирата понимали. На стороне Зиновьева и Каменева были петроградская парторганизация, репутация «старых большевиков» и симпатии иностранных коммунистов, пусть и с оговоркой, что значительная часть этих коммунистов симпатизировала не Коминтерну во главе с Зиновьевым, а Троцкому. На стороне Сталина был Секретариат ЦК и, благодаря этому, поддержка региональных парторганизаций за пределами Петрограда. И такая поддержка в случае конфликта делала позиции Сталина более выигрышными. Его победа над бывшими сторонниками была неизбежной. Зиновьев к осени 1923 года это понимал. И проект  перенесения революции в Германию для него был возможностью усиления собственных позиций внутри триумвирата.

 

960.   Приветствуя начало революции в Германии, зиновьевский бюрократический клан, по сути, стремится к тому же, к чему стремилась оппозиция. Это – возвращение страны от постреволюционного состояния к революционному. «Возвращение революции» должно было обнулить формирующееся доминирование сталинцев в госаппарате. В обоих случаях (Зиновьев и Письмо 46) требование «возврата к революции» озвучивалось силами, проигрывавшими во внутрипартийной борьбе. Проигрыш 46-ти (троцкистов) был более зримым и обещал стать более быстрым. Но итоговый результат был одинаков.

 

961.   Представление, что бюрократия всегда работает на системные цели, не верно. Внутри этой социальной группы в любой исторический период может найтись место для возникновения антисистемных настроений. Требование возврата к революционной модели деятельности в горизонте осени 1923 года было именно антисистемным требованием.

 

962.   Борьба между системным и антисистемным векторами становления затрагивает – в той или иной степени – все сферы общественной и политической жизни. И точно так же, как антисистемность стремится разрушить основания системы, системные импульсы стремятся подчинить себе антисистемные концепты. Формально идея мировой революции предполагала, что с перенесением революционных процессов в Европу, эпицентр революции также переместится на Запад. Соответственно, Россия окажется, в очередной раз, всего лишь начальным плацдармом, отталкиваясь от которого западное (мировое) человечество начнёт свой путь в светлое будущее. Но действительная  реальность обещала быть совсем иной. Приняв решение об экспорте революции в Германию (лето 1923 года), Политбюро ЦК РКП отнюдь не собиралось перемещать «центр управления» в Берлин или куда-либо ещё за пределы России и, тем более, никто в этом Политбюро не собирался делиться властью с немецкими коммунистами. Коминтерн не был «красным парламентом». Эта структура была призвана управлять западными красными. От Германии требовались материальные ресурсы и солдаты, призванные умирать на полях Франции и других европейских стран в борьбе за красную идею. Перманентная революция-1923 – это не проект использования России в интересах Европы, а организация вторжения России в Европу.

 

963.   Эта «тень системности» падает и на троцкизм-1923. Троцкий не мог уклониться от организации революции в Германии. Соответственно, авторитет Троцкого в коммунистических кругах работал на идею российского вторжения. Помимо своей воли Троцкий превращался в инструмент системного действия. И, кажется, сам Троцкий это понимал. Отсюда – и его пассивность при обсуждении темы Германии на заседаниях германской секции Коминтерна.

 

964.   В связи с этим, уместен вопрос: какое значение для России могла иметь Германская революция 1923 года, если бы она победила? И в этом случае присутствует «сплетение» системных и антисистемных элементов. Антисистемные элементы связаны с революционной войной и её непосредственным влиянием на жизнь общества. Вопрос о длительности такого влияния сегодня не имеет ответа. Системный эффект Германской революции связан, в первую очередь, с экономическими аспектами советско-германского взаимодействия. Советская промышленность восстанавливалась и модернизировалась бы в менее мобилизационном режиме. Соответственно, дисбаланс между городом и деревней был бы менее значительным. Модернизация советского хозяйства шла бы по другому, более мягкому сценарию. Её главным направлением стало бы не обобществление крестьянских земель, а развитие кооперации. Безусловно, германская политическая культура повлияла бы и на атмосферу внутри РКП(б): степень демократичности при принятии ключевых решений увеличилась бы, хотя авторитарный стиль взаимодействия партийного центра и первичных партийных организаций сохранился бы.

 

965.   Движение российского сельского хозяйства по пути кооперации предполагает, что многочисленных жертв, присущих реальной коллективизации начала 30-х годов, удалось бы избежать. Но это – уравнение со многими неизвестными. Во-первых, гипотетическое отсутствие жертв начала 30-х вполне «компенсировалось» бы количеством потерь во время Европейской революционной войны, которая неизбежно началась бы, когда Красная Армия стала бы устанавливать прямой коридор между Советской Россией и Германией. Значительная часть тех, кто в реальности сгинул в начале коллективизации 30-х годов, при альтернативном развитии событий до этого времени просто не дожила бы. Эти люди погибли бы на полях сражений. Другой важной точкой бифуркации является 1929 год. Постепенная модернизация 20-х не решила бы проблемы структурного дисбаланса в отношениях между городом и деревней. Российские города не справлялись с потоком мигрантов из сельских районов. В 1930 году, с началом мировой Великой депрессии, этот процесс принял бы обвальный для системы характер, что неизбежно привело бы к свёртыванию предшествующих моделей развития.

 

966.   Проблему 1929 года пришлось бы решать и Белому правительству, в том случае, если бы Белая революция победила в Гражданской войне. Суть проблемы осталась бы прежней: разорение мелких сельских хозяйств, наплыв мигрантов в город и резкий рост социальной напряжённости в городах. Переход к репрессивной модели управления в этой ситуации очевиден. Страна получила бы русский вариант фашизма. И русский фашизм был бы значительно более жёстким, чем итальянский. Проблему резкого роста социальной напряжённости он, скорее всего, решил бы. Но сомнительно, что он справился бы с задачами модернизации, а они и в этом случае сохраняли бы свою актуальность.

 

967.   После победы Белой революции Россия вернулась бы к модели капиталистической экономики, что автоматически означало бы возвращение страны в структуру КМЭ (капиталистической мировой экономики) в качестве полупериферии. (Эту роль Россия играла и до 1914 года.) При этом Версальская политическая система подталкивала мир к войне. Соответственно, страна нуждалась бы в активном развитии сектора экономики, ориентированного на производство товаров группы А, в то время, как общественное разделение труда в рамках КМЭ стимулировало бы развитие сырьевого сектора и производств, ориентированных на выпуск товаров группы Б. И оснований считать, что кризис 1929 года сам по себе стимулировал бы трансформацию российской экономики, нет.

 

968.   Осень 1923 года в СССР – это не просто время перехвата инициативы системными силами в рамках общего хода событий. Но даже тогда, когда политическая элита внешне продолжает осуществлять антисистемные проекты, общий вектор становления переинтерпретирует смысл этих проектов под знаком системных целей. Общий вектор становления изменился. Революция уступает место постреволюции. В 1925 году был провозглашён лозунг построения социализма в одной, отдельно взятой стране. Это означало окончательную победу постреволюции.

 

969.   В 1925 году в стране продолжает бушевать русофобская волна. Идёт активная борьба с великодержавным шовинизмом, русская история изображается как история «тюрьмы народов», сгинувшие в дальнейшем лица непонятного происхождения с упоением слушают себя на всякого рода конференциях и форумах, но на глубинном уровне уже идут процессы в противоположном направлении. «Старые большевики», являвшиеся (в большинстве своём) инструментами антисистемного действия, в 1923-25 годах ещё и не совсем старые, но именно в этот момент их дальнейшая судьба оказывается предопределённой.

 

970.   Современный российский историк Леонид Наумов, исследуя советские события 1937-38 годов, фиксирует наличие в них двух разных процессов, совмещающихся друг с другом. Большая чистка – это террористическое обновление госаппарата, жертвой которой, в первую очередь, оказываются дореволюционные деятели партии и участники оппозиционных течений. Большой террор – это удар по большим социальным группам. Источниками этих процессов были разные политические силы, а ситуация внутри страны, по сути, была скрытой Второй Гражданской войной. В случае со «старыми большевиками» можно лишь пожалеть, что Большая чистка не началась раньше. Но реальность внутрипартийной борьбы 20-х годов такой возможностью не обладала в принципе.

(Продолжение следует)