Комментарий | 0

Куда эволюционирует мораль

 
 
 
 
В конце XIX века французский социолог Шарль Летурно сделал попытку предсказать, в каком направлении будет развиваться человеческая (то есть фактически западная) этика – и довольно точно смог предвидеть многие этические явления ХХ века – такие, как уменьшение отвращения к другим национальностям, рост нетерпимости к войне, десакрализацию и биологизацию вопросов брака и секса, эмансипацию женщин, все большую неприемлемость нищеты[1]. Однако, хотя все эти вопросы действительно имеют моральное измерение, они одновременно являются вопросами социальными, политическими, экономическими. А самое главное – прогноз Летурно сейчас практически исчерпан. Если сами задачи, указанные им еще практически не решены, то новыми их назвать уже никак нельзя, как пункты повестки дня они стоят перед западной цивилизацией ни один век.
 
Предсказать актуальные вопросы ХХ века Летурно смог именно потому, что поставлены они были гораздо раньше.
 
Этот пример показывает, что говорить о развитие морали, и тем более предсказывать ее будущее очень сложно. Мораль – то есть свойственные людям представления о должном и недолжном, приемлемом и неприемлемом в межчеловеческих отношениях – отличает прежде всего «внеинституциональный» характер, то есть мораль не воплощается в чистом виде в законодательствах, организациях и институтах. Любая попытка зафиксировать мораль таким способом приводит к появлению синтеза морали с явлениями смежных сфер – религией, политикой, правом, экономикой или социальным обеспечением. Например, знаменитые моисеевы десять заповедей лишь отчасти регулируют межчеловеческие отношения («не убий»), а отчасти решают вопросы культа – предписывая монотеизм, отчуждение доходов в пользу храма и запрещая идолов. Это создает трудности с определением того, что такое мораль в узком смысле слова, и существует ли она вообще.
 
История морали в сущности, еще не написана. В книгах на эту тему можно найти материал не столько о морали, сколько об этике, то есть рефлексии на моральные темы, в них больше говорится об этических концепциях религий и различных известных философов, чем о повседневных представлениях людей. Это вполне объяснимо: тексты мировых религий и философов находятся в полном распоряжении исследователей, а эмпирический материал о реальных нравах и тем более о таящихся в человеческих головах представлениях собрать гораздо труднее. Тем более, что когда историки изучают такой материал, им еще труднее выделить собственно моральную составляющую - мораль в чистом виде есть условный теоретический конструкт, в реальном человеческом быту она всегда смешана с религиозными, экономическими и прочими практиками. История морали – это во многом история синтеза морали с другими явлениями культуры. И например, знаменитая книга Норберта Элиаса «О процессе цивилизации» говорит одновременно о морали, этикете и когнитивных навыках.
 
Самое большее, что мы сегодня имеем - это попытки выделить некоторые этапы в развитии морали. Советские философы привязывали мораль к общественно-экономическим формациям, и, говорили соответственно о рабовладельческой, феодальной, буржуазной морали и т.д. Сегодня чаще противопоставляют традиционную и современную мораль - если традиционная опирается на традицию, авторитет предков, религию и метафизические обоснования то современная оказывается «профанной», изменчивой и автономной[2].
 
Несмотря на все эти трудности, было бы чрезвычайно интересно попытаться понять, какие же именно тенденции определяют развитие моральной сферы западной цивилизации сегодня – и как можно предположить, будут ее определять в XXI веке. Отвечая на этот вопрос, сталкиваешься прежде всего с тем, что говорить приходиться не столько об изменении моральных норм, сколько об изменении механизмов их возникновения и изменения – то есть об изменении общества как машины, продуцирующей мораль.
 
 
Расширение сообщества
 
Одной из самых понятных, общеизвестных, постоянно фиксируемых в литературе метаморфоз, происходящих с моралью на протяжении по видимому всей ее многотысячелетней истории является расширение круга людей, по отношению к которым индивидуум чувствует себя несущим моральные обязательства. Мораль возникает на основе взаимности, то есть мораль существует лишь в сообществе, члены которого готовы помогать друг другу и сдерживать по отношению друг к другу свою агрессию. Как говорят биологи альтруизм (источник морали) всегда носит парохиальный характер, и предполагает симпатию к «своим» в сочетании с враждебностью к «чужакам» [3].
 
История человечества всегда была сопряжена со сложнейшими коллизиями по поводу изменения границ между своими и чужими – однако, по почти единодушному мнению ученых и философов, общая тенденция сводится к постепенному расширению кругу «своих» - как выразился А.П. Назаретян происходит увеличение «объема альтруистической идентификации»[4].
 
Сейчас вполне банально звучит мысль, что в каком-то смысле кругом «своих» стало все человечество - мысль эта разумеется, может быть принята только с большим числом оговорок, остается, скажем, военная вражда между народами, однако столь же вероятно, что человек, поехавший на другой край земли и увидевший как иноплеменник совсем другой расы и культуры подвергается опасности на пожаре или во время стихийного бедствиях – поможет этому иноплеменнику. Когда русский турист помогает утопающему китайцу или индейцу – он, тем самым бессознательно актуализирует представление о едином человеческом виде как не только биологическом, но и моральном единстве. Это тривиально, но куда интереснее, что происходит дальше.
Процесс расширения «круга ближних» не просто бьет как волны о берег в границы человеческого рода, но и постоянно перехлестывает через эти границы. В ХХ веке начали поднимать вопрос о моральных обязательствах людей перед животными - что проявляется уже в юридической концепции прав животных, начинающей закрепляться на уровне законодательства - например, в 2008 году парламент Испании признал права крупных человекообразных обезьян на жизнь и свободу, а в 2015 году французский парламент признал, что животные являются живыми существами, наделенными чувствами. Научная фантастика предупреждает о маячащей в будущем проблеме признания прав роботов, искусственного интеллекта, виртуальных личностей - и это проблематика будет обострена в том случае, если наука откроет способ создание компьютерных копий личностей живых людей. Симптоматичным тут выглядит повесть американского фантаста Теда Чана «Жизненный цикл программных объектов», в которых описана борьба героини за права на свободу и достоинство виртуальных личностей, воспитываемых людьми – то есть чего-то вроде тамагочи.
 
Если же вернуться к живой природе, то признание прав животных – еще не предел расширения «круга своих»: уже возникли теории, придающие всему живому, всей биосфере одинаковую ценность с людьми. Примером такой теории может служить выдвинутая в начале 1970-х годов концепция «глубинной экологии» норвежского философа Арне Несса, доказывающего, что все живое самоценно само по себе независимо от пользы, приносимой людям[5]. На первый взгляд, такого рода красивая риторика представляет собой просто игру ума, имитацию мистицизма без реального мистического опыта, но все не так просто - поскольку с одной стороны, эти теории действительно примыкают к метафизическим и мистическим переживаниям единства бытия и всего живого, а с другой стороны - и на практике это еще важнее – эти теории находятся на службе у экологической пропаганды, они являются «идеологемами» этой пропаганды, а экологизация - одно из самых перспективных направлений развития человечества.
 
Тут правда, может возникнуть вполне законный вопрос. Да, экология, и, в частности, защита животных – это очень важные и полезные вещи, в их пользу можно привести и рациональные и эмоциональные аргументы. Но почему мы должны говорить об экологической проблематике на языке этики, которая этой проблемам изначально чужда и которая традиционно касается межчеловеческих отношений? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно посмотреть на контекст: такие вопросы можно поставить отнюдь не только по отношению к экологии. Об этике начинаю говорить применительно к проблемам, которые еще лет 100 назад никто бы не назвал моральными.
 
 
Этический империализм
 
В социальных науках есть понятие «экономического империализма» - то есть экспансии экономических (и прежде всего экономико-математических) научных методов в смежные области, например демографию или политологию. Аналогично, сегодня можно говорить об «этическом империализме» - экспансии этики на темы и вопросы, для нее совершенно новые. Параллельно тому, как в сфере морали происходит расширение сообщества «своих», в сфере этики - то есть моральной рефлексии – происходит расширения круга вопросов, подпадающих под ее компетенцию. Начиная со второй половины ХХ века этику на Западе - а вслед за Западом и в других концах Земли - пытаются приспособить для решения самых разных проблем - от экологии до политики, от медицины до правосудия.
 
«Этический империализм» проявляется в том числе и в «экспансии» академической этики. Как известно, в узком смысле этикой называется занимающийся моралью раздел философии, в университетах существуют кафедры этики, есть и другие аналогичные научные институции – и вот, начиная примерно с последней четверти ХХ веке на западе - и прежде всего в США – профессора этики взялись заниматься самыми разнообразными вопросами повседневной жизни, берясь вырабатывать принципы этического регулирования самых разнообразных общественных сфер - начиная, прежде всего с медицины и заканчивая атомной энергетикой. Это беспредельное расширение сферы действия научной этики получило наименование «прикладной этики».
 
Приоритетной областью применения прикладной этики является медицина, и это не случайно: общим местом моральных принципов во все времена является защита жизни и достоинства индивида от агрессивных посягательств его «близких» - мораль есть прежде всего взаимное обязательство людей не посягать на жизнь и интересы друг друга. Между тем, именно в медицине возникает постоянная - но при этом контролируемая обществом опасность для жизни, и соответственно встают вопросы, которые можно назвать моральными – в том смысле, что они затрагивают обязательства людей по сохранению жизни «ближних». Прикладная этика чувствует себя как «рыба в воде» в таких вопросах как аборты, эвтаназия, отключение больных от аппаратов искусственного дыхания, финансовые ограничения на оказание медицинской помощи, медицинские и биологические эксперименты над живыми существами, сокрытие информации врачами от больных, смертная казнь – везде, где в опасности оказывается человеческая жизнь и где встает вопрос, какие усилия обязательно предпринять для ее спасения. Поскольку человеческая жизнь имеет неопределенную и стремящуюся к бесконечности ценность, постольку связанные с ней вопросы часто уходят от чисто коммерческого, рутинного решения, связанного с обменом равных ценностей и требуют именно этического регулирования.
 
Второй по значимости темой прикладной этики является экология и это столь же закономерно: как и медицина, экология ставит вопрос о человеческой жизни и здоровье и соответственно, об обязательствах жертвовать чем-то ради их сохранения. Л.В. Коновалова, ведущий отечественный специалист по западной прикладной этике констатирует: прикладная этика возникает там, где возникает «опасность для жизни и страх смерти»[6].
 
Но этику пытаются прикладывать и к другим сферам цивилизации, прекрасным примером чего может служить книга американского философа Иена Барбура «Этика в век технологий». В ней говорится о возникающих моральных коллизиях в самых разных «отраслях народного хозяйства» - от производства продовольствия до энергетики, соответственно речь идет о необходимости спасения людей от голода, о том, что энергетика должна быть экологичной и быть ориентированной на устойчивое развитие - короче говоря, о «борьбе за все хорошее и против всего плохого» во всех сегментах экономики и общественной жизни[7].
 
 
Этика для организаций
 
Разумеется, решение всех подобных вопросов - например, безопасности атомной энергетики – не находится в ведение отдельных людей, скорее это в компетенции правительств, корпораций и других «коллективных субъектов». Но современных моралистов это не останавливает: одним из проявлений «этического империализма» в последние десятилетия стало возникновение так называемой «институциональной этики» - то есть попыток этики вырабатывать принципы деятельности уже не для людей, а для организаций. Соответственно, в обороте появились также термины как «этика организаций», «этика профессий», «этика компаний», «этика институтов», «этика технологий» и т.д.
 
При этом, этика такого рода перестала только уделом профессоров этики и профессиональных философов, пытающихся совать нос в чужие дела. Нет, этика превратилась в своеобразную мини-индустрию, входящую в качестве составной части в многие другие виды деятельности. Возникли «этические комитеты» и «комиссии по этике» - прежде всего они возникают при медицинских учреждениях, но также при парламентах, при союзах журналистов, при религиозных организациях, при советах директоров компаний – можно, например, привести из российской практики, что комитет по этике есть при совете директоров корпорации «Система», при Московской патриархии существует Церковно-общественный совет по биомедицинской этике, а при Государственной думе имеется Комиссия по депутатской этике. Возникло понятие «этического аудита», который могут проводить специализирующиеся на нем консалтинговые компании.
 
Этика стала частью профессионального образования. Английский социолог Гай Стэндинг констатирует: одна из распространенных сегодня форм «обучении ради работы» - это освоение норм этики. «Врачам, архитекторам и работникам некоторых других специальностей приходится овладевать профессиональной этикой. Такая практика распространяется и на другие профессии и может стать обязательной – или, при благоприятном стечении обстоятельств, частью глобальной системы сертификации»[8].
 
Возникает тесный синтез этики с психологией, недаром многие известные психологи ХХ века - Фрейд, Фромм, Франкл и т.д. – были также и великими моралистами, и скажем Эрих Фромм выдвинул проект «гуманистической этики», а юнгианец Эрих Нойманн – «новой этики». Здесь, опять же, нет ничего удивительного – развитие психоанализа не могло не показать, что многие так называемые психологические проблемы являются одновременно проблемами моральными и наоборот, и решать их приходится «двуедиными» методами.
 
Массовым стало написание так называемых «этических кодексов», которыми сегодня обзаводятся и частные компании, и общественные, спортивные, профессиональные организации – например, выражение «этический кодекс FIFA» сегодня на слуху у любого футбольного болельщика. При этом далеко не все вопросы, освещаемые в этих кодексах можно назвать моральными в традиционном смысле слова, но как уже говорилось выше, когда мораль фиксируется, она редко выступает в чистом виде - скорее, речь идет о новой версии синтеза морали с политической, юридической деловой и организационной проблематикой. В этических кодексах может, например, регламентироваться доступ к конфиденциальной информации, запрещаться использование служебного положения для личного обогащения, а заодно – запрещается иметь дело с партнерами, связь с которыми именно в «моральном» смысле опасна для репутации – например, компаниями, использующими детский труд или замещенными в производстве наркотиков; такого рода моральные ограничения например является базовым принципом так называемых «исламских» банков, по образцу которых недавно было предложено создавать «православные банки».
 
 Этикой как особой темой вынуждены сегодня заниматься юристы, аудиторы, бухгалтеры, журналисты, медики, психологи, священники, руководители корпораций, специалисты по PR и т.д. Многое в этом вопросе может вызывать вопросы - порою корпоративная этика включает в себя элементы сговора против публики. В России про корпоративную этику чаще всего вспоминают в связи с требованием безусловной лояльности сотрудников корпорации к ее руководству и с запретом сообщать во вне информацию о негативных сторонах деятельности корпорации. Но, мораль всегда предполагает круг «своих», и более узкий круг со своей внутренней моралью вполне закономерно вступает в конфликт с моралью более широкого сообщества.
 
Институциональная этика резко отличается от «человеческой»» и тем более традиционной, что можно увидеть из перечня ее особенностей, который с редкой для этической литературы откровенностью предложила эстонский философ Ниеле Васильевене. По ее мнению, возникающая на наших глазах новая парадигма этики обладает следующими особенностями:
  1. Ответственность переносится с индивида на организации, «субъект морали – организация».
  2. Меняется отношение к героизму – героизм оказывается нужным только тогда, когда проблемы не решаются в ходе нормального функционирования институтов.
  3. Происходит отказ от романтизации конфликта между должным и сущим.
  4. Из знания фактов можно вывести представление о должном и требуемом – хотя многие моральные философы прошлого считают что это невозможно.
  5. Происходит отказ от свободы выбора в случае наличия норм и стандартов- «только это может может гарантировать овладение риском хотя бы в определенной степени»[9].

«Откровенность» Н.Васильевене позволяет увидеть, что этика сегодня может быть рассмотрена как еще один костыль для рационального и добросовестного администрирования, как просто некая идеология для хорошей работы аппарата.

Поскольку сегодня разговоры о морали вынуждены касаться вопросов, никогда не являвшихся собственно моральными , в этической литературе вводится особые термины: микро-, мезо- и макромораль[10]. Если микромораль касалась отношений людей со своим ближайшим окружением, родственниками и соседями, мезомораль касается взаимосвязи институтов и организаций, включая и национальные государства, то макромораль трактует вопросы ответственности перед человечеством в целом, включая прошлые и будущие поколения. Как можно легко понять, традиционная мораль была исключительно «микроморалью», но теперь сфера морали разрослась и дифференцировалась, захватив новые области.
 
В сфере институциональной этики мы наблюдаем очень интересный и новаторский для новейшей западной истории процесс: возникает довольно мощная промежуточная, «буферная» зона между этикой и правом – зона смешения обеих духовных форм. Если традиционная мораль воплощалась, в неписанных и не всегда четко формулируемых человеческих представлениях, то сейчас на наших глазах возникает «Мораль 2.0.»- совокупность писанных и тщательно разработанных этических норм, которые, однако, не обладают той же степенью репрессивной обязательностью, что и право. Этот же процесс можно назвать и разрастанием Права, появлением «права 2.0.», базирующегося на необязательных, рекомендательных рамочных нормах. Моральные и правовые нормы гибко переходят друг в друга: тот же сам этический кодекс может действительно иметь только «моральное» значение, но может приобрести характер внутреннего нормативного документа корпорации, которому обязаны следовать все ее сотрудники. По мере того, как мир становится все более сложным гибким и изменчивым, по мере того, как в ряде случаев общество отказывается от жестоких репрессий, гибкость должны приобретать и правовые нормы, и все большее значение приобретают нормы рекомендательные диспозитивные, рамочные - а значит расширяется сфера существования институциональной этики.
 
 
 Этика ответственности против институциональной этики
 
«Институциональная этика» стала одним из ответов современной этической мысли (и практики) на вызовы сегодняшнего дня – однако ответом не единственным. Вызов, собственно говоря, заключается прежде всего в том, что традиционная мораль беспроблемно поддерживается в сравнительно небольшой общине, и остается неясно, что делать со старыми моральными заповедями в сложном многоуровневым и технологически развитом обществе, где действия одного человека зачастую не влияет на исход работы социальных сил. Институциональная этика отвечает на это тем, что вырабатывает ценностные ориентиры для организаций. Однако есть и другой, можно сказать прямо противоположный ответ, который можно было бы назвать «этикой ответственности».
 
Данную концепцию в 1970-х годах выдвинул немецкий философ Ганс Йонас[11]. Он отмечал, что традиционная этика была выработана в условиях, когда человеку были непосредственно известны его партнеры по социальным взаимодействиям, и последствия его действий также непосредственно видны. В сегодняшних условиях человек морально обязан приобретать больше знаний о сложном устройстве окружающего общества, обязан выяснять отдаленные последствия своих действий, и обязан действовать, неся ответственность за человечество и сообразуясь с интересами социального целого. В этом духе Ганс Йонас предлагает новый этический императив, который якобы должен прийти на смену кантовскому: «действуй так, чтобы последствия твоей деятельности были совместимы с поддержанием подлинно человеческой жизни на Земле»[12]. В России этику ответственности пропагандирует Владимир Канке[13], аналогичную концепцию «этики намерения», основанную на «допущении что каждый человек ответственен за эффект, произведенный его действием» выдвинул американский психолог Ролло Мэй[14].
Хотя острых дискуссий между сторонниками «этики ответственности» и институциональной этики не ведется, но можно констатировать фактически имеющее место противостояние между двумя концепциями. Если этика ответственности мечтает об активной жизненной позиции всякого человека, на которого, кроме прочего, возлагается обязанность расширять свои знания за пределы его профессиональных и бытовых надобностей, то институциональная этика признает бессилие индивида в современно мире и предлагает нормы для организаций. Этика ответственности, безусловно, является порождением демократии: идеальный субъект «этики ответственности» - активный избиратель, общественный активист, волонтер, следящей за политической жизнью и общественной повесткой, и уделяющей внимание важным для общества делам вне основного места работы. Таким образом, этика ответственности - вполне законное дитя современности, она гармонично вписывается политическую и идеологическую систему западных стран, но ее требования куда более утопичны и затруднительны для реализации – в отличие от требований институциональной этики.
Этика ответственности пытается решать сложные вопросы современного общества, оставаясь все таки этикой в собственном смысле слова, учением о морали как таковой - в то время как институциональная этика по сути не совсем этика. Институциональная этика пытается вносить поправки в работу различных организаций, руководствуясь представлениями о долгосрочных стратегических интересах общества.
 
Такого рода регулирование – вещь, несомненно, полезная, но оно вполне может осуществляться и не под «маркой» этики. В частности, если говорить об академической науке и университетских кафедрах, то теми же самыми публичными вопросами с той же самой точки зрения «высших ценностей» можно заниматься не только от имени этики (то есть учения о морали), но и от имени аксиологии (учения о ценностях). В сфере социальных вопросов границы между этикой и аксиологией крайне нечетки. Примером теоретического проекта, вполне укладывающегося в традицию институциональной этики, но осуществленного без использования слова «этика» может служить концепция «конструктивной аксиологии», предложенной Н.С.Розовым[15]. В основе этой аксиологии лежит приоритет ценности человеческой жизни – но аналогичный приоритет провозглашают и специалисты по этики, которые, когда пытаются рационализировать существующие или существовавшие в прошлом моральные нормы, приходят к выводу что исходным моральным принципом является «признание человеческой жизни высшей ценностью»[16].
 
 
Отрыв этики от морали
 
Расплатой за «этический империализм» является очень любопытное явление: этика отрывается от морали. Ведь когда говорят о морали, имеют в виду повседневные, усвоенные людьми представления, в основе которых лежат спонтанные эмоциональные реакции людей на различные жизненные ситуации. Корпоративная этика, биомедицинская этика, профессиональная этика касается слишком сложных и умозрительных вопросов, чтобы по поводу них могли существовать «спонтанные реакции».
 
Мораль «внеинституциональна, между тем этика начинает выстраивать все более сложные институты.
 
Мораль связана с феноменом «интериоризации» - когда представления о правилах отношений с людьми в процессе воспитания крепко усваиваются, становятся внутренними структурами психики, врастают в подсознание – именно благодаря этому возникает голос совести, между тем, как опору на совесть философы считают важнейшей особенностью западной морали. Но прикладная и институциональная этики могут быть предметом профессионального образования, изучения, разработки – но они просто не успевают быть «интериоризированы», они редко становятся инстинктом.
 
Именно тут оказывается актуальным мнение английского философа Майкла Оутшота что моральная рефлексия грозит иссушить моральные чувства[17]. С ним согласен и А.П. Назаретян, считающий что по мере исторического развития альтруистические чувства уменьшают интенсивность[18].
 
Это закономерно, поскольку «этический империализм» возникает в условиях, когда распадается социальная база традиционной морали – небольшая, в идеале сельская община. Мораль как система взаимных межчеловеческих обязательств «хорошо себя чувствует» в сравнительно небольших, слабо меняющихся по составу человеческих коллективах, где соседи живут более или менее на глазах друг у друга и где активны личностные отношения между людьми. По мере того, как община заменяется городской цивилизацией с атомизированными гражданами, живые межличные отношения заменяются институционализированными, чахнет и мораль в обычном смысле этого слова - но зато расцветает активно институционализируемая и формализуемая этика
Можно поразмышлять о возникающих в связи с этим опасностях – в конце концов, тяжелый опыт ХХ века, опыт нацизма и коммунизма отчасти показали и то, что институты сами по себе могут вырождаться, или не получать желаемого качества если не опираются на ценности, представления и убеждения отдельных людей – на этом, в частности, настаивал известный экономист-институционалист Дуглас Норт[19].
 
Но именно для предотвращения этих опасностей в современном западном обществе пытаются разрабатывать институциональные проблеме в форме проблем этических.
 
Когда современная культура излагает проблематику деятельности крупных корпораций или институтов на языке этики, она фактически проецирует понятийный аппарат и ассоциативные связи, выработанные для описания межличностных отношений в небольших коллективах на куда более масштабные, институционализированные, безличные отношения.
 
Необходимость такого проецирования возникает после столкновения индивидуального человеческого сознания со сложными умозрительными проблемами, к которым человек пытается выработать живое, личностное отношение. Категории «макроморали» возникают из экспансии языка микроморали на несвойственные ей области, и расплатой за это конечно может быть и излишняя антропоморфизация социальных отношений, и неточность выражений, и избыточная эмоциональность общественных дискуссий.
Пытаясь регулировать деятельность институтов, этика, конечно, несет на себе черты своего происхождения на микроуровне, и особенно явно это видно на ранних попытках создания макроморали – например, толстовстве. Социальное учение Льва Толстого можно было бы считать именно попыткой разработки институциональной этики (мезо- и макроморали), то есть учения о регулировании всех сторон общественной жизни на базе этических принципов. Такое грубое замыкание микро- и макроуровня привело к тому, что Толстой просто отрицал многие социальные явления, не имеющие отношения к жизни «простого человека» - искусство вообще «упразднялось», а наука должна была перейти от вопросов космических к бытовым. Впрочем, современная макроэтика ушла от Толстого не очень далеко, требуя от экономики борьбы с голодом и неравенством.
 
Но для этого есть свои резоны. Л.В Коновалоа считает, что возникновение прикладной этики объясняется процессом гуманизации человеческого общества и пониманием ценностей индивидуально-личностного характера[20]. Получается, что поскольку ценности низового, индивидуального уровня приобретают больший вес и значимость, их проецируют на более высокие, коллективные уровни.
 
В этих новых условиях и этика и даже мораль начинают активно использоваться в самой разной публичной пропаганде – и в пользу экологии, и ради помощи беженцам и по иным публичным вопросам. Традиционная мораль не забывается, наоборот - она «гальванизируется», используясь в качестве пропагандистского ресурса - пиетет, испытываемый людьми перед традиционными моральными ценностями активно эксплуатируется любой идеологией. Например, традиции аскетической морали сегодня актуализированы во имя критики потребительского общества - но опять же, не ради самой критики, а для того, чтобы идея самоограничения потребления помогла бы решению экологических задач. Вообще сфера экологии часто оказывается местом реванша традиционных этических концепций - поскольку именно экологическую проблематику можно истолковать как демонстрацию краха и «безблагодатности» современной, цивилизации. Природа мистически одухотворяется именно для того, чтобы придать ей статус личности, по отношению к которой становятся возможными этические обязательства: мистика оказывается инструментом, с помощью которой экологию сближают с этикой.
 
И тут же мы видим, как этика становится инструментом решения глобальных проблем через внедрение эмоционального, спонтанного отношения к ним. В этом смысле этика выполняет ту же функцию, что и экологический алармизм – это попытки при разговоре о глобальных проблемах пробиться к эмоциональной сфере людей.
 
Благодаря описанию проблематики регулирования деятельности институтов на языке этики эта сфера становится более понятной для простого гражданина, простого избирателя - она становится более прочно связанной с эмоциональным фундаментом психики, таким образом, мораль выполняет популяризаторскую функции, и одновременно функцию инструмента манипуляции. Когда тому или иному подходу к решению социальных проблем приписывается моральная значимость, это автоматически является маркером-указателем для человеческих эмоций. Этическая пропаганда становится эмоциональной гимнастикой и эмоциональной инженерией, - не просто характерной для любой пропаганды «игрой на чувствах», но призывом к выработке определенных чувств.
 
Таким образом, в связи с институциональным развитием общества мораль меняет свои функции. С одной стороны мораль как де-факто взаимное страхование членов общества на случай несчастий отмирает по мере того, как эту функцию берет на себя общество: не требуется моральный долг детей перед родителями (основа традиционной китайской этики) если есть пенсионные системы и приюты - то есть институты подменяют мораль. Но мораль – «убеждения» - может быть основой для хорошей работы самих институтов!
 
(Окончание следует)
 

[1] Летурно Ш.Ж.М. Прогресс нравственности. М.: Либроком, ЛКИ, КомКнига, 2007, стр. 381-382
[2] См. например: Беляева Е.В. Метаморфозы нравственности: Динамика исторических сиcтем нравственности. Минск: Экономпресс, 2007
[3] Марков А. Окситоцин усиливает любовь к «своим», но не улучшает отношения к чужакам. - http://elementy.ru/news/431346
[4] Назаретян А.П. Антропология насилия и культура самоорганизации. Очерки эволюционно-исторической психологии. М.:ЛКИ, 2008, стр. 85
[5] Naess A. ‘The Shallow and the Deep, Long-Range Ecology Movement: A Summary.’ Inquiry: An Interdisciplinary Journal of Philosophy and the Social Sciences, 1973, №16, P. 95–100
[6] Коновалова Л.В. Прикладная этика (по материалам западной литературы). Выпуск 1: Биоэтика и экоэтика. М.:ИФ РАН, 1998, стр. 26
[7] Барбур И. Этика в век технологии. М.: Библейско-богословский институт св. Андрея. М., 2001.
[8] Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс. М.: Ад Маргинем Пресс, 2014, стр. 217
[9] Васильевене Н. Управление ценностями – смена парадигм этики.- в кн. Облики современной морали. М.: МАКС. ПРЕСС, 2009, стр. 205
[10] Назарчук A.B. Этика глобализирующегося общества. М. : Директмедиа Паблишинг, 2002 , стр.24-25. Данная терминология введена под влиянием трудов немецкого философа К.-О.Апеля, хотя сам Апель этих терминов, кажется, не употреблял, а только говорил о применении морали в микро-, мезо- и макросфере.
[11] Йонас Г. Принцип ответственности. Опыт этики для технологической цивилизации. М.: Айрис-пресс,2004
[12] Йонас Г. Принцип ответственности, стр. 58
[13] Канке В.А. Этика ответственности. Теория морали будущего. М.:Логос, 2003
[14] Мэй Р. Сила и невинность. М.:Смысл, 2001, стр. 310-313
[15] Розов Н. С. Устойчивое развитие и ценностное сознание. Препринт. Новосибирск: Институт философии и права СО РАН, 1994.
[16] Кириллина Т.Ю. Социология морали. М., Изд-во МГУЛ, 2008, стр. 51
[17] Оукшот ОРационализм в политике и другие статьи. М.: Идея-Пресс, 2002, стр.117
[18] Назаретян А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации, стр.85
[19] См.: Норт Д. Понимание процесса экономических изменений. М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2010
[20] Коновалова Л.В. Прикладная этика, стр.25

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка