Комментарий | 0

К философии религии

 

 

         

 

          1. В течение нескольких столетий греко-христианской эры (начиная с Аристотеля и заканчивая Дэвидом Юмом) прочно держалось заблуждение, будто бы метафизика есть синоним теологии, вследствие чего совершенно произвольно приходили к выводу, будто бы атеизм необходимо подразумевает материализм, т.е. неверие в метафизику. Стоило же некогда нам навязанному теизму лишиться основания ввиду установленного Кантом различия между явлением и вещью самой по себе, как означенное выше заблуждение не развеялось в прах, но еще более устоялось в наших головах, по сю пору находящих в торжествующем сегодня вовсю нигилизме единственно мыслимую и возможную альтернативу пустующим небесам.
 
          2. Есть область согласия, которая все мои разночтения с религией обращает в несущественные и второстепенные, а именно признание того факта, что мир является не самоцелью, но лишь средством к высшей цели нашего бренного существования – очищению воли. Эта область согласия зовется верой в метафизику. И если тот же теизм персонифицирует метафизику в образе всеблагого и премудрого Господа Бога, то я все более и более предпочитаю держаться как можно дальше от этого образа, дабы не поставить себя в неловкое положение человека, вынужденного маневрировать между философией и религией, а оттого и не знающего, к какому именно берегу ему вернее пристать. Впрочем, резонно предположить, что за неимением лучшего слова именно слово «Бог» несет в себе поистине вдохновляющую силу. Так, допустим, многие люди, далекие от религиозности, предпочитают это слово как метафору, служащую им в качестве условного обозначения измененного состояния сознания. Что, собственно говоря, мы и встречаем у мистиков, которые лишь волей случая были вынуждены приноравливаться к ортодоксальному теизму (ярким подтверждением тому служит достопочтенный Майстер Экхарт). Однако же не стоит забывать при этом, что у слова «Бог» есть вполне конкретное и определенное содержание, на которое церковники будут горазды указать вам всякий раз, когда вы дерзнете употребить таковое слово не по назначению.
 
          3. Из всех мнимых аргументов в пользу существования Бога один только физико-теологический или телеологический по-прежнему сохраняет свою гипнотическую убедительность. Удивляться этому не стоит, но в качестве шутливого возражения можно привести утрирование в следующем ключе: если в природе все устроено целесообразно, то назначение чьей-либо физиономии сводится к тому, чтобы в случае чего ее можно было бы разбить ударом об стол. Почти то же самое встречаем у Вольтера, но и этот остроумец находил телеологический аргумент настолько убедительным, что полагал невозможным его опровергнуть. У Юма на сей счет мы видим только робкие сомнения, которые были разрешены обезоруживающей критикой Канта.
 
          4. Когда речь заходит о существовании личного Бога, агностицизмом можно прикрыть либо интеллектуальную бесчестность, либо трусость.
 
        ←  Франческо Клементе. Без названия. 1981.
 
 
          5. Негативная теология в ее практическом применении служит наглядным примером того, как церковники ловко прячутся за «мрак неведения», дабы сгладить неровности в их положительном вероучении, а через этот трюк норовят убедить свою паству в непреложной истинности того, что в иной раз беспрепятственно проповедуется ими с амвонов. Так, допустим, человек, у которого по жизни все идет вполне-таки благополучно, воздает хвалу Всеблагому, как ни в чем не бывало, но стоит этому же человеку столкнуться с болью и горечью утраты близкого и дорогого ему существа, как в виде столь потребного ему утешения он не слышит от церковника ничего, кроме старой, как мир, присказки о «неисповедимости путей Господних». Эта присказка очень ценна, ибо «мир сей» в своем наличном состоянии является решительным противопоказанием к тому, чтобы допускать существование всеблагого и премудрого Творца.
 
6. Дивное согласие имеет место быть между Нагарджуной (основателем мадхьямаки) и Спинозой по вопросу о телеологии: и тот, и другой находят действие по целям противоречащим идее всесовершенного существа.
                                 
7. То, что именуют религиозной философией, есть не что иное, как неудачная копия «естественной теологии». Неудачность этой копии состоит в том, что здесь мы не видим ни философии, ни религии как таковых, но причудливый гибрид из элементов одной и другой составляющих. Чтобы удостовериться в этом, достаточно обратиться к трудам Франка – тонкого и глубокого мыслителя, могучего логика, употребившего всю силу своего ума к тому, чтобы заверить себя и других в том, что в его случае может быть принято на веру лишь ценою изнурительной борьбы с самим собой.
 
          8. Чем умнее и образованнее человек, тем более он видит в утверждениях религии истину senso allegorico, а в культе – подмену цели средством.
 
          9. Различие между «естественным» и «откровенным» в религии есть сугубая ложь, ибо никакая религия в своих утверждениях не может обойтись без апелляции к авторитету сверхъестественного откровения.
 
10. Догмат о Промысле есть самый, что ни на есть антропоморфический и, соответственно, аллегорический в своей претензии на выражение истины, поскольку невозможно утверждать без противоречия себе самому, что внемировое существо, каковым Бог по определению является, относится к чему-либо в пределах этого мира посредством целесообразного действия.
 
11. Предикаты с privativum, коими оперирует негативная теология для того, чтобы выразить непознаваемость Бога, не говорят ровным счетом ни о чем именно потому, что лишены положительного содержания, из чего можно ничтоже сумняшеся заключить, что вся разница между апофатизмом и атеизмом суть лишь грамматическая, но никак не существенная.
 
12. «Атеист» — позорный ярлык, которым теисты некогда бравировали к тому, чтобы специально выделить отщепенцев из числа различного рода вольнодумцев и несогласных с церковно-правоверным учением.
 
13. Весь смысл разделительной посылки между теизмом и атеизмом состоит в допущении, что данный в опыте порядок вещей суть единственно реальный миропорядок, могущий послужить нам путеводной нитью к достижению предельного основания всего существующего. Стоит же вам развенчать означенное выше допущение (что, собственно говоря, и сделал Кант, строго отделив простое явление от вещи самой по себе), как теизм тут же лишается основания, а противостоящий ему атеизм обессмысливается.
                                                           
14. Лучший способ интеллектуального фехтования с теистом сводится к тому, что в логике определяется как лишение основания. Тут ваша задача состоит отнюдь не в том, чтобы парировать контраргументами, но к тому, чтобы изобличить несостоятельность аргументов противной стороны.
 
15. Фидеизм, строго говоря, означает признание того, что единственно возможное основание веры состоит в ее полнейшей безосновательности.
 
16. Очевидно, что догмат о Промысле заключает в себе большую натяжку, ибо наряду с признанием его разумности тут же ловко подсовывается заверение относительно его логической неисповедимости.
 
17. Полемизируя с теистом, задайте ему следующий дилемматический вопрос: «Была ли у Бога свобода выбора при создании мира?» Если он ответит утвердительно, то укажите ему на то, что он исповедует нечто такое, что нельзя отчетливо помыслить (впрочем, это обстоятельство вряд ли его смутит), ибо всякого рода действие предваряется известной причиной. Но если же он ответит отрицательно, то налицо будет противоречие идее вседостаточного существа, каковым Бог по определению и является.
 
18. Стоит только вдуматься в то, что подразумевается предикатом вездесущности, как вы тут же убедитесь в нелепости молитвенного обращения к Богу, ибо если Бог есть существо вездесущее, то из этого неизбежно следует его безотносительность, лишающая молитву смысла.
 
19. Единственное, что всегда будет поддерживать церковников в их самомнении относительно собственной правоты, так это исповедание «Бога белых пятен» — их верного помощника, заступника и утешителя.
 
20. Нравственный аргумент утрачивает свою мнимую убедительность при столкновении со следующим вопросом: если «на все воля Божья», то каково нравственное значение человеческих поступков? Между тем о таковом значении приходится говорить лишь при допущении свободы воли, могущей относиться лишь к миру самих вещей, а не к миру явлений. Но действительно ли теизм благоприятствует свободе человеческой воли? Отнюдь, ведь один только Бог понимается теистами как безусловно необходимое существо, в то время как человек понимается исключительно как существо случайное и, стало быть, обусловленное, т.е. имеющее основание собственного существования не в себе самом, но вовне себя. Поэтому наиболее последовательный теизм мы находим в магометанстве, ибо здесь человек открыто и безо всяких оговорок рассматривается всего лишь как подручный инструмент божественного замысла, относительно которого вряд ли представляется возможным говорить, что он является всеблагим, поскольку как добро, так и зло в равной мере исходят от Аллаха.
 
21. Мое неприятие теизма обусловливается тем, что если теизм полагает безусловно необходимое существо в качестве внеположного и чуждого по отношению к нам, то я таковое существо полагаю в нас самих.
 
22. Чем большее количество людей пришло бы к исповеданию «Бога внутри нас», тем меньшее их количество составляло бы постоянную клиентуру церкви. Только этим объясняется то обстоятельство, что церковь всегда лишь терпела мистицизм, но не могла по-настоящему с ним ужиться.
 
23. Не только человеческая свобода несовместима с догматом о Боге-Творце, но и человеческое бессмертие, поскольку лишь Бог полагается в качестве безначального существа, между тем как человек по определению есть существо, имеющее во времени начало, а оттого и смертное. Однако же и по сию пору теисты находят в Боге сверхъестественного гаранта бессмертия, что, в принципе, является довольно-таки понятным, ибо если бы кто-нибудь смог предоставить им неопровержимые доказательства невозможности бессмертия, то они тут же, не думая, расквитались бы с Богом или, по крайней мере, оставили бы его для сугубо посюсторонних нужд. Но если слово «Бог», как то делали мистики, понимать фигурально, то в одном лишь этом слове, обозначающем безусловно необходимое существо, вмещается и свобода, и бессмертие, что устраняет вышеозначенное противоречие.
 
24. Я приветствую и поддерживаю ту критику религии, которую проделывают господа «новые атеисты» (Докинз, Харрис, Деннет и ныне покойный Хитченс), однако же и не разделяю их оптимизма касательно того, что люди в своей подавляющей массе смогут обойтись когда-либо без религиозных верований. Не смогут — даже более того, неоценимое благодеяние, которое оказывает религия, состоит в том, что она дает человеку величайшее утешение на смертном одре. Истины мысли необходимы лишь немногим, между тем как истины веры доступны всем.
 
25. «Бог белых пятен» — это то же самое, что и deus ex machina.
 
26. Шопенгауэр справедливо заметил, что требовать от гигантов мысли и духа, подобных Шекспиру или Гёте, безоговорочного и простодушного исповедания положений религии так, как если бы таковые были истинны sensu proprio, равносильно требованию, чтобы великан носил обувь карлика.
 
27. Односторонний рационалист, подходя к критике религии, не без оснований найдет в таинстве евхаристии аллюзию на древний каннибализм, что, однако же, будет лишний раз свидетельствовать о плоскостности и поверхностности его суждений, ибо назначение всякого рода таинства в том как раз и состоит, чтобы подтверждать исконно аллегорическую природу религии. Недаром Ориген говорил, что таинство само по себе лишено какого бы то ни было значения, если в основе приобщения к нему не лежит надлежащее убеждение — убеждение, опирающееся на такого рода познание взаимосвязи вещей, что по праву определяется церковью в качестве благодати. То же самое относится, кстати говоря, и к библейской истории, восприятие которой в качестве доносящей истину sensu proprio неизбежно приведет человека здравомыслящего к мысли, что иудеохристианское божество суть не любящий и заботливый Отец, но самовлюбленный мегаломан, наслаждающийся мучениями собственных созданий, которыми он распоряжается так, как если бы они были пешками, расположенными на шахматной доске. Я уже молчу о различного рода нелепостях, которые в свете нынешнего уровня осведомленности человека об окружающем его мире вызывают одну только усмешку (в качестве примера можно взять начальные стихи Бытия, описывающие Сотворение мира). Скажут, что, де, те же ужасы, что наполняют Старый Завет, никоим образом не затрагивают Нового Завета, однако же, как быть с догматом об искуплении, если его воспринимать так, как на том настаивает церковь, а именно sensu proprio? Майстер Экхарт на сей счет говорит, что Отец не обронил ни единой слезы, взирая на крестные муки Сына — эта мысль, будучи воспринятой буквально, не отсылает ли к ветхозаветному чудовищу, гордящемуся своей ревнивостью и пытающему несчастного Иова ради того, чтобы убедить последнего в собственной правоте? Само собой, что односторонне рационалистическое воззрение, парирующее супранатурализму примерно теми же соображениями, что озвучены выше, оказывается право, если христианство доносит нам истину sensu proprio, но лично я в данном отношении соглашусь с Шопенгауэром, что в таком случае все существенное из того, что имеется в христианстве, начисто утрачивается, а само христианство уступает место если не открытому иудаизму, то лишенному глубины пелагианству.
 
28. Миф о сансаре или метемпсихозе служит наиболее правдоподобным изображением человеческого посмертия, поскольку находит в свою пользу косвенное подтверждение в постулате о вечности материи. И действительно, соответствующее верование и по сию пору среди индусов и буддистов составляет императив морального поведения. Однако же всегда нужно помнить, что вышеозначенный миф является мифом экзотерическим, ибо, как говорил на сей счет глубокомысленный Шанкара, души не имеют свойства перемещаться с точки зрения высшей реальности.
 
29. Именно ввиду того, что я не вижу необходимой связи между существованием Бога-Творца и личным бессмертием, последнее представляется мне чем-то таким, что скрыто от нашего взора непроницаемой занавесью тайны, а поскольку наше бессмертие, равно как и наша свобода, покоятся в нашем истинном существе, то эта таинственность лишь более усиливается при столкновении с нею чьей-либо мысли. Поэтому, если спросить у меня, что я думаю о своем посмертии, то с теоретико-познавательной точки зрения наиболее честным будет следующий ответ: «Я не знаю». Меж тем в практическом отношении это неведение оборачивается надеждой на забвение, кое всякий может испытать на себе, отойдя ко глубокому сну, но с тою лишь разницей, что если сон относится к последующему пробуждению, ввиду которого мы говорим о настигнувшем нас сне, то здесь таковое отношение уже отсутствует, ибо наступает сон вечный и беспробудный. Одно лишь утешение в этом вечном и беспробудном сне, а именно: то, что сейчас представляется мне бодрствованием, по сравнению с этим сном как раз и окажется забвением.    
 
30. Когда речь заходит о внутреннем опыте, о котором или на основании которого говорит религиозный человек, слишком велик соблазн либо безоговорочно принять его слова на веру, либо голословно отрицать то, что было им пережито. Именно на этом соблазне основывается старый как мир спор между супранатуралистами и рационалистами, по сию пору не могущих прийти к согласию ввиду неизменной догматичности тех установок, коими они руководствуются при исследовании вопроса. Разумеется, то переживание, что составляет предмет этого внутреннего опыта, не может считаться познанием в строгом смысле слова (чем, собственно говоря, рационалист обыкновенно и парирует), а потому не предоставляет сколь бы то ни было веского повода к тому, чтобы утверждать достоверность чего-либо на столь шатком основании. Однако же всегда стоит помнить о том, что переживание, о котором идет речь, составляет предмет непосредственной достоверности для того, на чью долю оно выпадает, особенно если наличность соответствующего опыта имеет действенное и плодотворное влияние на данное существо. Невозможность вербализации того опыта, содержание которого нам сообщается, затрудняет его верификацию, отчего, собственно говоря, и проистекают скептические толки о самовнушении, а то и вовсе о симптоме душевного расстройства, если мы касаемся уже тех явлений, что, согласно общему правилу, составляют юрисдикцию психиатра. На сей счет есть глубокомысленное замечание Шопенгауэра, сказавшего, что там, куда непосредственный опыт не досягает, остается лишь довольствоваться свидетельствами других, при этом проверяя, не внушают ли таковые свидетельства подозрений. А подозрения, относящиеся к подобной области, могут подстерегать нас сплошь и рядом.
 
31. Догмат о первородном грехе потому встречает столь ожесточенное неприятие в светском сознании, что, несмотря на все более нарастающий уровень образования и культуры, церковь и по сию пору настаивает на его истинности sensu proprio, а потому закрывает путь к уразумению того, каким образом наследственная вина каждого человека может быть увязана с проступком мифических прародителей. Но, если принять к сведению то соображение, что все мы по своей сути составляем одно и то же существо, то этот догмат, будучи понятым sensu allegorico, будет и далее вызывать возражения лишь со стороны тех, кто начисто лишен метафизической способности или, выражаясь иначе, вкуса к метафизике, т.е. со стороны тех, кто полагает, что наша действительная жизнь имеет одно лишь физическое значение. Тертуллиан и Августин в своем учении о происхождении человеческой души отличались единственно правомерным взглядом касательно вышеозначенного догмата, однако же церковь, вопреки столь верному взгляду, закончила в итоге мерзким креационизмом, начисто исключающим возможность понимания того, о чем, собственно, идет речь.
 
32. Истина, которую sensu allegorico хочет донести до нас догмат о Промысле, была известна еще древним, а звучит она так: «Suum cuique».
 
33. Миф о воскресении Христа символизирует собою ту истину, которую я определяю как очищение воли. Быть может, Шопенгауэр именно потому игнорировал этот миф, что конечный пункт его учения состоит в следующем: воля у него, приходя к самопознанию, заключает не очищением, а упразднением. Оттого-то у него Спаситель и остался мертвым на Голгофе.
 
34. Я, разумеется, не христианин, но и менее всего антихристианин.

 

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка