Жизнь как есть

В девяностые годы прошлого века Зоя привела меня в дом своей двоюродной тётки Ирины Сергеевны  и её мужа Николая Николаевича, и сердце моё так и осталось с ними в их питерской квартире, что по дороге от центра города в Стрельну.

 

Как объяснить? Вот пришли мы с улицы, с мороза, цветы у нас, вино, я знакомлюсь, и тут человек со светлым лицом сажает меня подле себя и так, словно мы знакомы всю жизнь, начинает мне рассказывать про войну, как он воевал прямо здесь, где теперь они живут, а на столе перед ним фотография, на которой вереница солдат уходит от нас вдаль по непролазной глине, по обочине разъезженной дороги. Он рассказывает так, словно это было вчера, и солдаты на фотографии ещё не ушли далеко, они ещё здесь.

 

Этот человек, этот рассказчик – Николай Николаевич Никулин, доктор искусствоведения, профессор, хранитель коллекций нидерландской и немецкой живописи Эрмитажа. Ирина Сергеевна Григорьева, его супруга, тоже сотрудница Эрмитажа, она заведовала отделом западноевропейского рисунка.

 

Фронтовики вымерли, теперь и вдов их почти не осталось. Раньше, как было? Любой встречный мужчина старшего поколения – солдат Второй Мировой. Многие из них не говорили о войне никогда. Не говорил о войне мой тесть, физик-ядерщик Всеволод Викторович Миллер, пехотинец, оставивший под Сталинградом ампутированные ступни отмороженных ног. Не говорил о войне его школьный товарищ, адвокат Алексей Васильевич Николин, командир танка с не разгибающейся после ранения правой рукой. Другие говорили о войне, когда зелено вино развязывало им языки. Но как рассказывал Николай Николаевич – такого я никогда не слышал.

 

По утрам Николай Николаевич пёк нам в духовке омлет. Секрет его не подлежал разглашению, его необыкновенная высота была зримой насмешкой над гравитацией. А ещё Николай Николаевич не любил новых вещей и отстаивал своё право носить старую, удобную одежду. Вылинявший свитер или потёртая куртка – как же без них? Ирина Сергеевна жаловалась, что невозможно ничего выбросить, а Николай Николаевич брал в руки старый носок и одним движением делал из него полосатую мышку, шишка превращалась в ежа, а из старой дамской перчатки получалась любопытная птица. Спасённые Николаем Николаевичем персонажи кукольных театров и обитатели лавки старьёвщика селились в его шкафах между альбомами и книгами.

 

Бывает так, что прекрасный рассказчик не может записать свои истории, всё-таки живой рассказ и текст – вещи очень разные.

 

Я не знал тогда, что летопись войны Николая Никулина уже давно им написана, и рукопись десятки лет лежит в ящике стола, ждёт своего часа. И этот час пришёл.

 

Его книга была опубликована в 2007 году за два года до смерти автора. Её название – «Воспоминания о войне». Те, кто готовил книгу к изданию в типографии Эрмитажа, постарались, так хорошо книги редко издают.

 

Вот, что он пишет в предисловии к своей книге: «…я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний. Попытка наверняка безуспешная и безнадёжная…».

 

Его книга — это великая военная проза, роман со всеми свойствами крупного прозаического произведения: охвачены четыре военных года, представлена широкая география событий, мы следим за развитие сюжета и видим трансформацию главного героя.

 

Мы будем читать эту книгу и перечитывать. Она станет ночным кошмаром и семью хлебами для голодной памяти. Оторвав взгляд от её страниц я смотрю в небо, и вижу, что оно не упало на землю. Там в небе облака попадают в окружение, совершают обходные манёвры, идут в атаку и на глазах тают. На земле деревья корнями цепляются за песок и камни, смыкают ветки, держат оборону. Дождь при артиллерийской поддержке молний захватывает всё новые территории, воздушный десант из миллионов капель берёт в плен армии травы, бастионы зелёной листвы.

 

От Николая Николаевича мы идём по промытой ветром улице, и всё утопленное, разорванное в клочья, убитое, изуродованное и потерянное – оно и здесь и не здесь. Это хороший день, и белая петербургская ночь скоро отворит в северной стороне неба божественное окно света, через которое будут влетать и вылетать сонмы ангелов. Люди будут молча стоять на набережной у Зимнего дворца перед сломанными пополам и задранными к небу разведёнными мостами. Пойдут вверх по реке лодки и катера. За ними потянутся тёмные баржи с щебнем и лесом. Люди, что ждали на берегу, оживут, задвигаются, как будто начался праздник, которого они так долго ждали.

 

Не будет воздушной тревоги и тонущей баржи с новобранцами в задраенном трюме. Не потянутся к спуску к воде замотанные в тряпьё ленинградцы с пустыми вёдрами. Отражения городских огней качает ночная Нева. Пьяные курсанты Макаровского училища задирают студентов Горного института. Девушки проходят сквозь них как косяк корюшки сквозь дырявую рыбацкую сеть.

 

То, что забыть невозможно, пускай успокоится на книжной полке. Вынутое из головы и вдавленное с типографской краской в бумагу – пусть стенает и содрогается под картонным переплётом. Лжецы, идите прочь! Правда больше кривды, хотя неправда – кругом, а правды – крупицы, и тех не доищешься. Николай Никулин – храбрый человек. Он всех победил. И дал нам твёрдую уверенность, что победим и мы, чего бы нам это ни стоило.