Рейтинг публикаций

Любимая, я безумен, а будущее – раздвоено, // как рогатка моя во Львове, // брошенная сорок лет тому, т.е. в очень далеком прошлом…

По ночам в подсобных помещеньях // свет не выключался. Нужно было // всё это осматривать: не лезут // ли через забор. Но приходило // время спать. А где там было спать?

…жизнь – это арена борьбы со временем – то есть со смертью – страх – стремление к Вечности – исток творчества, религий и пирамид.

Поющих никчемные оды красивым кускам плоти, приказываю схватить и поместить в мою Камеру Пыток Любовью

Если среди донцов нашлись сторонники большевизма, а среди кубанцев – «самостийники», то за терцев всё было решено изначально – с того момента, как Г.К. Орджоникидзе определил, что главной опорой революции на Кавказе являются чеченцы и ингуши...

Я не бэйби-бой!
…Ты бэйби-бой, говорит зеркало.
Он не заметил (НЕ ЗАМЕТИЛ!), что зеркалом была Оо.

Проснулся в 8 ч. Попил чаю. Ходил в ОСВОД. Ездили на шлюпках в поход на остров. Ел. Юраша что-то захворал. Ходил в аптеку заказывать Юре лекарства.

Два краснолицых мужика тащат через площадь гигантскую двадцатиметровую сосну, с кряхтением, сопением и матерными облачками пара около открывающихся и закрывающихся ртов. Сосну предполагается использовать в качестве новогодней елки дома у одного из этих мужиков, обвешивать ее игрушками и "дождиком", водить пьяные хороводы.
Пытаются втиснуть сосну в кстати подошедший трамвай. Орут, ругаются, вышвыривают из вагона визжащих пассажиров. Сосна не проходит, упирается в стены, крушит стекла. Умаялись, бросили. Трамвай дальше не пойдет, просьба освободить. Сосна валяется у остановки огромной рухнувшей колонной. Мужики, свирепо-растерянные, курят, плюются, не знают, что делать и как дальше жить.

Быть может она скоро забыла бы родной язык, близких, дом. Жила бы сыто и не задумывалась, почему сердце не прирастает, не к новой стране, не к людям среди, которых она живет. И лишь, когда у нее появились бы свои дети, она узнала бы, что родина – это там, где твое детство.

Когда утонул мой восьмилетний брат, отец в один день состарился и ссутулился. Он сидел на табурете, сжав ладони коленями, и плакал. И вдруг тихо произнес: «Кому–то нужна была чистая, безгрешная душа моего мальчика!..» Кому? Для какого блага?..

Всё, что было раньше, это были не те мужья… да и не те дети, главное… Не те дети, понимаешь?»

В. Пелевин вроде бы призывает к молчанию, как к конечной истине, но... Зачем же тогда их писать?