Проза

Начало

Продолжение

7. Ты кто?

Недовольный проснулся. Умываться пошел.

Лёха, как лежал под раковинами лицом к стене, так и остался, только
уменьшился, в калачик свернувшись. Пальто у него на спине все
в побелке перепачкано и подошвы ботинок тоже почему-то белые.
По стене что ли ходил?!

Я в спину постучал.

– Вставай, Лёха!

Он завозился, расталкивая собственные кошмары, приподнялся, на
локоть опершись, шапка с него свалилась – я и остолбенел. Вместо
знакомого вчерашнего лысого Лёхи – голова вдруг лохматая и даже,
вроде, и в самом деле кудрявая! Отшатнулся я от него, холодную
воду пустил, в лицо себе брызгаю-брызгаю – а он все равно кучерявый!

Даже нехорошо сделалось. Испарина нездоровая выступила. Слабость
какая-то во всем теле. Во сне черт те что творится, а проснешься
– и того чудней! Постоял, недоумевая, и вдруг самому смешно стало
– да это же я, наверно, не проснулся еще!

А зачем тогда умываюсь?

Наконец, догадался – из одного сна я проснулся, а из другого еще
нет. Сны, они иной раз как матрешки – один в другом.

Настроение сразу поднялось – если я во сне, то на работу можно
не ходить! Лёху разбужу на всякий случай, а сам снова спать ляжу
– может, там моя очередь уже подошла.

Снова в спину пихнул.

– Вставай, Лёха!

Он забормотал, привстал на руки.

– Чего тебе?

– Вставай! – говорю. – Пора! А то на работу опоздаешь. – А самому
и смешно, и интересно. – Слушай, ты вчера, вроде, лысый был?

– Я-а-а?! – страшным голосом испуганно прохрипел он и рукой за
голову схватился. Потрогал-потрогал. – Ты что, – говорит, – лук
ел, или так охуел?! – по полу пошарил, шапку свою нашел и надел.

Меня тоже зло взяло.

– Да я же сам видел!

Он дернулся – встать хотел – да головой об раковину!

– Ты что, больной?! – взревел. – Или в морду хочешь?!

– Лёш, – я ему по-хорошему, – да ты что, не узнал меня?!

– Какой я тебе «Лёш»?! Вообще уже все…!

Выполз он из-под раковин на свет, встал потихоньку и к выходу
направился, за стеночку придерживаясь. Тут мне еще хуже стало
– мало того, что он за ночь из лысого в кучерявого превратился,
так он еще уменьшился, и лицо какое-то другое! На нём вмятины
от плитки «кабанчик»: углы, квадраты – сплошная геометрия, а к
щеке смятый конвертик от лезвия «Нева» прилип. Не понимаю, как
это за одну ночь можно так измениться! Я же своими руками его
сюда тащил, укладывал! То же серое пальто, черная шапка и ботинки
с подошвами в побелке. Но тот Лёха был гораздо крупней! Стою ошарашенный
посреди умывальной и не знаю, что делать. А мужик этот Нелёха
до дверей дошел, обернулся, громко икнул и говорит хмуро:

– Что, допился?!

И ушел.

Мне не до шуток. Снова пот холодный прошиб, в ногах слабость,
голова гудит – ничего не понимаю!

Что происходит?! Пытаюсь разобраться – ничего не сходится! Мне,
может, уже на работу пора! А как я пойду, если не могу разобраться,
где сон, где явь, а где наша действительность! И чем больше пытаюсь
– тем хуже становится! И слабость вдруг необыкновенная, и уже
температура, вроде. Стою и не знаю, что делать: то ли на работу
идти, то ли в поликлинику, то ли спать ложиться! Спустился на
первый этаж.

– Что-то ты бледный какой-то, – участливо спросила вахтерша. –
Не заболел часом?

– Да, что-то не здоровится, – кивнул.

– Ну и не ходи на работу! Давай-ка я тебе врача вызову!

Вернулся в свою комнату, лег поверх одеяла и задремал.

«Сюда-сюда!» – слышу сквозь сон голос вахтерши.

Открывается дверь – входит симпатичная женщина в синем пальто.
Она в нашем магазине работает, вроде, заместителем заведующей.
Что ей, интересно, здесь надо? Может, хочет попросить помочь им
разгрузить чего? Так я ж, вроде, больной.

Она вошла, поставила свою сумку на один стул, сама села на другой,
подвинув его поближе к моей кровати.

– На что жалуетесь?

Я и рот разинул от удивления. Она тут же деловито в горло полезла
ОРЗ искать. А его там нету! Посмотрела на меня снаружи.

– Так что же вас беспокоит?

– А вы, извините, врач? – я спрашиваю.

Она расстегнула пальто, под ним белый халат. Достала из сумки
фонендоскоп и как настоящий врач начала меня простукивать и прослушивать.
Голова закружилась – ничего не понимаю! Как она может быть врачом,
если я её постоянно вижу в нашем магазине?! В этом же белом халате
шмыг да шмыг за прилавок, в подсобку свободно заходит, к заведующей,
Мишке мяснику указания дает. Тот её уважает больше, чем заведующую.
Сам слышал, как он ей отвечал: «Все будет сделано в лучшем виде!
Вы не волнуйтесь!» Может, по совместительству? Или по другой трудовой
книжке? Но это же совершенно разные профессии!

Видно, я и в самом деле заболел. Покорно зажал градусник подмышкой
и начал рассказывать все по порядку. Она слушает, думает о чем-то
своем, кивает машинально и поторапливает:

– Был лысый, стал кучерявый. Понятно. Уменьшился. Ну и что? Пусть
уменьшается, вам какая печаль?

– Как же «какая печаль», – говорю. – Грязный как черт вылезает
из-под раковин и меня же обвиняет – допился, мол!

– Не надо было столько пить! – она мне говорит, а у самой глаза
беспросветной пеленой застланы – думает о чем-то.

– Не пил я! – громко говорю.

Она вздрогнула.

– Не волнуйтесь! Температура у вас нормальная.

Стали давление мерить – тоже близко к норме.

– Чудеса у нас иногда случаются, – я ей втолковать пытаюсь. –
Но сегодня уж чересчур! Вот и сейчас, мне, может быть, уже на
работу пора, а я, хоть и умылся, и чаю попил, а понять не могу
– больной я или еще не из всех снов проснулся.

– Не волнуйтесь! – успокоила. – Это у вас, наверное…, – сказала
какое-то длинное нерусское слово и начала собираться.

Всегда легче становится, когда знаешь, что не один ты такой и
есть зарубежные аналоги.

– А в магазине вы по совместительству что ли работаете? – я спросил.

Она вздрогнула и оглядела меня внимательнее.

– Я ваш участковый врач! – сказала строго. Нахмурилась озабоченно.
– А знаете что, вам все-таки нужно специалисту показаться. И не
откладывайте в долгий ящик, пока хуже ни стало! У нас сейчас замечательный
специалист работает. Умница и душа-человек!

– Да ну, – говорю, – Это надо опять в очередь становиться, ждать….
Массу времени угробишь!

Она задумалась на минуту и говорит:

– Вообще-то, я могла бы вас сама к нему отвезти. У него как раз
сегодня приемный день. А мне все равно в ту сторону. Я вам сейчас
направление напишу – он вас и примет сразу. Давайте-ка, собирайтесь,
пока есть возможность!

Внизу она позвонила, попросила машину прислать. Свои, конечно,
сразу пообещали. Но что-то у них, наверное, случилось. Сидели-сидели,
ждали-ждали – решили пешком идти. На улицу вышли – у дома напротив
«скорая» стоит! Внутри никого. Постояли, подождали. Из подъезда
парень вышел, женщина эта, вроде, врач к нему:

– Слав, ты за нами?

– А вам куда? – тот спросил. – А вообще, садитесь! – рукой махнул.
– Мне все равно делать нечего! Я живу здесь, – кивнул на дом.
– Жена просила картошки привезти. Мешок оттащил – пусть варит!

Сели в машину, поехали. Запахи окружили, болезням сопутствующие,
те двое про какую-то ерунду говорят – тоскливо так и нехорошо
мне стало, и уже никаких сомнений, что заболел, одна радость –
к специалисту без очереди попаду.

Завела она меня в кабинет, подошла к врачу, привстала на цыпочки
и на ухо ему:

– Вот, Ной Иваныч, шу-шу-шу, симптомы, шу-шу-шу, ваш профиль.

8. Доктор Ной

Ной Иванович этот здоровенный еврей, голос, как труба иерихонская,
«р» совсем не выговаривает, а весёлый, довольный, ладони потирает,
похохатывает: «Ничего-ничего, вылечим!» Халат ему до колен не
доходит, на верхние две пуговицы застегнут, а ниже живот не позволяет.
Из-под халата одним концом воротничок клетчатой байковой рубашки
торчит. И весь он такой простой, весёлый, свойский, только почему-то
одна сторона лица у него, вроде, потемней, а другая посветлей.
Или показалось?

Женщина эта участковый врач из магазина ушла. Он хлоп в ладоши.

– Ну-с, молодой человек, как неможется-живется? С кем нам спится,
что нам снится? Хо-хо-хо! Чегтики, да? Ничего-ничего, вылечим!
Всё хогошо будет. На стульчик, пожалуйста! – лохматыми лапищами
своими в стул меня впечатал. – Так-с, – на миг задумался. – Чегтики
нам кажутся, да? Какие чегтики: чегненькие, кгасные? Или зеленые?
Может, синие? Газноцветные, да?! Хо-хо-хо! Большие, маленькие?
Вот такие, да? – ладони развел сантиметров на тридцать. – Или
побольше? Вот такие, – от пола на метр ладонь остановил. – Такие
тоже бывают. Лысые, да? Хо-хо-хо! И кучегявые тоже? Как я, да?
Свегху лысые, а с боков кучегявые?

Медсестра, не оборачиваясь, прыснула за своим столиком. Молодая
– им все смешно.

– Жить не дают, да? А по могде, говогят – пожалуйста! У-у, какие!
Знаем мы их! На габоту не пускают! Двегь закгыли, и не выйдешь!
А сами ггязные под гаковинами спят, да!? Ничего-ничего, мы их
быстгенько вымоем да выгоним.

Дверь нараспашку.

– А ну пошли! А ну, бгысь, чегтики! – И руками на них замахал.
– Пгочь пошли! Ишь какие!

А-а, испугались! Побежали, – обрадовано потер ладони и снова обратился
ко мне, – Во, смотги: побежали чегтики! Боятся Ной Иваныча!

И такой он большой, громогласный, активный, слова не вставишь.
И так умело он с этими чертиками обращается, с такой достоверностью,
что даже подозрительно. Взрослый человек, врач, семья, наверное,
дети есть, еврей к тому же – не должен, казалось бы, а он с утра
чертей гоняет! Но я на себя уже не надеюсь. Ещё неизвестно, болен
я или сплю. Так что, если человек видит чертиков – пусть себе
на здоровье сам их и выгоняет.

Наконец он их выгнал и говорит:

– Ну, все! Нет их больше! Или остался какой? – смотрит на меня
вопросительно. – Ну-ка посмотги! Ну-ка давай мы его вместе выгоним!
А ну показывай, где он! Сейчас мы тебя, чегтик!

Огорчать мне его не хочется, но и врать ни к чему. Я плечами пожал.

– Не знаю, – говорю. – Может, вы не поняли, это не чертики приходили,
а Лёха черт пьяный. Приносили его. Я-то не пил вчера совсем!

– Ах, вон оно что! – осадил Ной Иванович и задумался. – Это интегесно!
Это новое! Значит, ты, голубчик, тгезвый был вчега, а к тебе чегтики
пгишли сами пьяные? Один Лёха, Дгугой Нелёха, да? Интегесно! А
вот эти, что мы сейчас с тобой выгнали, они какие на твой взгляд:
тгезвые или пьяные были?

– Не знаю.

– Как «не знаю»? Вы их что, не видели?! – спрашивает и уже не
смеётся.

– А вы что, видели? – мне уже самому интересно.

– Я-а-а?!

– Ну, да – киваю.

Он с опаской по углам посмотрел.

– Нне-ет, – говорит тихо, – я не видел, – а сам по моему лицу
скользит взглядом настороженным.

– Как же не видели, когда вы их только что выгоняли?! И еще мне
рассказывали, какие они!

Он глаза выпучил, что-то глотает – проглотить не может. Не сводя
с меня глаз на стул опустился. Тот под ним как несчастный мышонок
запищал.

– Ф-у-у! – доктор выдохнул. Помолчал. – Анна Сеггеевна, голубушка,
– жалобно обратился к медсестре, – выйдите, пожалуйста на минутку!

Медсестра фыркнула, как пружина распрямилась, стул отскочил от
неё, вышла из-за столика и к двери направилась.

Я такой красоты уже столько лет ни во сне, ни наяву!.. Халатик
на ней от чистоты, как капуста, хрустит! Сама аж сияет! Горько
и сладко мне, печально и радостно! А она нарочно, наверное, перед
дверью остановилась и шапочку сняла. Волосы русым водопадом на
плечи обрушились. И понесло меня завертело-закувыркало в этих
потоках, не продохнуть. Разноцветные чертики, лысые и кудрявые
Лёхи, Нелёхи, за руки взявшись, хороводом пошли перед глазами.
Голова закружилась…. Хорошо доктор подскочил, лапищами своими
поплотнее меня к спинке стула прижал.

– Дегжись, голубчик! Анна Сеггеевна сейчас выйдет. – Глядя на
закрывающуюся за медсестрой дверь шумно вздохнул. – Вот так, бгат,
а ты говогишь чегтиков нету! – Потом придвинулся ко мне вплотную
и задышал в ухо. – Слушай, голубчик, а ты что, меня вчега видел?

Это я понял и рукой махнул.

– У вас и работа тяжелая, и Анна Сергеевна….

– Вот! – он закричал обрадовано, ткнул меня указательным пальцем
в живот и выпрямился. – Молодец! Ты сгазу все понял! Я пегед ней
на коленях стоял – голубушка, пегейдите куда-нибудь! Я вам сам
место найду! Вам там легче будет, а деньги те же. Деточка, говогю,
мне габотать надо! У меня семья, дети. Я диссегтацию пишу. Пегейдите!
Умоляю!

Невозможно! Пациенты падают, муж гевнует. Постоянно пгиходит,
скандалы устгаивает. Последний газ пришел – ггафин газбил! «Не
может быть, чтобы между вами ничего не было! – кгичит. – Я не
вегю! Чем вы докажете?! Она дома только пго вас и говогит!»

Какой-то воздыхатель объявился, пгипегся вчега вечегом, огет:
«Муж дагом подозгевать не станет! Пгизнавайся стагый …!» – и нехогошим
словом меня. Хам! Конечно, я большой и не боюсь, но негвы! Стегсс!
Так можно и самому в психушку попасть. Пгиходится снимать, сам
понимаешь.

Голубчик, ты думаешь, это я там, где ты меня вчега видел? – доктор
потрогал тёмную сторону лица. – Не-е, догогуша, это уже дома –
жена тоже подозгевает. Говогит, что я с чегтиками заключил мигный
договог, и вместо того, чтобы их гонять, с Анной Сеггеевной амугничаю.
Не знаю, что делать!

– А она переходить не хочет?

– Не-е-ет! Не идет! Говогит, мне с вами, Ной Иваныч, интегесно
габотать. Вы такой чудной – аж жуть!

Голубчик, это хогошо, что тебя пгивезли! Душу отвел! А то как
начнешь с утга чегтиков гонять, так и до ночи! Я и диссегтацию
пго них пишу, пго чегтиков.

Ты пгиходи! Мы их вместе гонять будем! – подмигнул и засмеялся.
– После получки как увидишь: Лёха – Нелёха, – пгиходи!

– Я после получки, – говорю себя по горлу щелкнув, – не употребляю.

– С получки и ни гамма?! – удивился Ной Иваныч. – Ну, после аванса,
– тут же согласился.

– А я, – говорю, – и после аванса….

– А-а, – он сделал хитрую физиономию, – ты навегно евгей, да?

– Да нет, – я плечами пожал, – гусский. Петгов моя фамилия. –
И чувствую: тоже «р» не совсем выговариваю – то ли от небрежности
речи, а скорее, от доктора перенялось.

Он мне в шутку пальцем погрозил и рассмеялся.

– Не, пгавда, – говорю. – У меня и в паспогте написано: «Гусский».

– Ну и пгавильно! Молодец! А то евгеи, они хитгые – их сюда калачом
не заманишь! Не то, что мы дугаки!

– А-а…. А вы газве….

Доктор простодушно развел руки в стороны.

– Гусский я! – сказал с укоризной. – Иванович! В поспогте так
и написано гусскими буквами. Папа мой, – Ной Иванович рукой махнул.
– такой бы гусский Ваня, цагство небесное! Гафинадовы – наша фамилия.
А имя ты, навегно, думаешь, потому что Ноев потоп? Не-ет! Я, когда
маленький был, все плакал и плакал. «Что он всё ноет и ноет? –
папа, бывало, спгосит. – Как годился, так и ноет! Вот и будет
Ной!» Так я и стал – гусский Ной Иванович Гафинадов.

Пгиходи!

Получил я справку на один день, а все равно ничего не проясняется.
Не то, что-то явно не то происходит со мной, во мне и вокруг!
Все не поймёшь какое! Лёха – не Лёха, арбуз – не арбуз, Ной Иванович
не еврей, а я какой-то не русский! И зачем взрослого человека
называть Огурцом, если его имя Гена? Как можно быть врачом и одновременно
работать в магазине?! А теперь еще и Анна Сергеевна!

(Продолжение следует)