Проза

«НО ВОТ ТУТ-ТО И ЗАПЯТАЯ»

        Эта глава будет очень короткой. Разобравшись с прошлым, я увидел циферблат иных часов. Они измеряют не длину жизни, а величину наполняющей её радости.

        Моя прежняя жизнь, до болезни и физического краха, казалась мне великолепной. Последовательное движение от частности к целостности наполняло меня энергией и страстью. Как сумасшедший механик, я собирал вечный двигатель. Детали лепились одна к другой наобум, наудачу. Конструкция вышла уродливой, но я, офонарев, скакал вокруг неё в изобретательском экстазе.

        Наконец, она перенапряглась, заскрежетала и начала рушиться. Вслед за ней рушился я, потому что оказался безграмотным конструктором, неуверенным в себе и подверженным психологическим сломам от неудач.

        Хаотичное движение стало губительным для жизни. Только теперь я понял мощнейшую силу покоя.

        Движение не всегда поступательно. Неподвижность – вот высшая форма последовательности.

        Индуистский бог Брахма, творец мира, живёт 311 триллионов 40 миллиардов человеческих лет, по прошествии которых он умирает и весь материальный мир – вместе с ним. Но ровно через тот же период времени Брахма возрождается, и Космос создаётся заново. Это летоисчисление вообразить невозможно, так же как нельзя осознать бесконечность Космоса. Вероятней всего, они явлены человеку, чтобы он понял: его движение от колыбели до могилы слишком краткосрочно и невесомо. То есть жить следует тем, что не имеет меры, и в этом смысле неподвижно, постоянно, вечно.   

        Я естественным образом поддался легковесному движению и заблудился в лабиринте. То есть меня настигла не болезнь медицинская, а суетливость, смысловая и ценностная путаница. Я не вырос, а только постарел.  Много шума из ничего.

        И теперь, понимая, что шёл не туда, я должен был ответить на вопрос: куда возвращаться?

        Однажды Моцарта спросили, что самое важное в музыке. Он ответил одним словом: паузы. То есть к мировой связи всего со всем человек может подключиться только через тишину, звуки и мелодии составляют лишь код включения в неё, во всесильную бесконечность времени, в цепь из миллиардов миллиардов неисчислимых лет.

        Вот и всё. Я смотрел на свою неподвижность как на ту самую «запятую», взволновавшую и пронзившую сознание героев Достоевского. Не может быть гармонии там, где есть хотя бы капля страдания, кричали и содрогались они. Но отныне для меня не было страдания в неподвижности, то есть не было той «запятой» – поставив крест на страдании, я открыл для себя новый мир. Что заполняло его? Возможно, новый текст.  От рождения он излучает сопротивление, как и всякая частица живой материи, требующая признания через первичное отторжение. То, что не я, бессмысленно. Чуждое мне, очевидно, чуждо всем! Преодолеть это заблуждение, приоткрыть смысл в непривычном – о, это величайший, благороднейший труд.

                «Тогда – остановись на миг
                Послушать тишину ночную:
                Постигнешь слухом жизнь иную,
                Которой днём ты не постиг;
                По-новому окинешь взглядом
                Даль снежных улиц, дым костра,
                Ночь, тихо ждущую утра
                Над белым запушённым садом,
                И небо – книгу между книг…»
               
        Книга между книг… Однажды она явилась людям, эта Главная Книга. Главной Книгой была Библия, был Коран, была буддийская Трипитака, была индуистская Бхагават-гита. В ней заключалось всё основное, придававшее жизни высокий смысл. Мировая связь была явлена Книгой.  Достаточно было вчитаться в неё, не размениваться на пустяки, не уступать сиюминутному и оставаться не подверженным ни одному заболеванию.

        Установлено, что человек смертен тогда, когда сам отступает от жизни. Странная штука, но его биологические часы идут иначе, если он хочет жить. Страдавший чернейшей депрессией Михаил Зощенко предложил путь спасения на страницах двух своих книг: «Опавшие листья» и «Перед восходом солнца».  Об этом же писал кардиохирург Николай Амосов. Геронтологи убеждены, что ментальный расцвет человека наступает в возрасте 60-и лет. Накоплен опыт, есть знания, им по-настоящему ценятся людские взаимосвязи. Но неоднократно бывает так, что человека отправляют на пенсию, и он сгорает за два-три года.  Таков социальный контекст нашей жизни. Ему обнаруживают его ненужность, и подписывают нормальному человеку смертный приговор. Когда он нужен и знает, что о нём позаботятся, здоровье его крепко и позволяет держать марку. Сколько деятелей искусства, учёных, изобретателей и первооткрывателей спокойно доживают почти до столетнего возраста. Дураки обычно говорят, что таким долгожителям не пришлось рвать пупки и грузить шпалы, они спокойно просидели в уютных кабинетах, сладко ели и мягко спали, потому и протянули на этом свете бог весть сколько. Но это зависть и клевета. Долгая жизнь даётся лишь тем, кто способен на великое усилие. Кто измеряет не время, а смысл. Это другая шкала, которая дарит другие масштабы.   

        Больничный анамнез – тоже своего рода смертный приговор.  Больные умирают часто потому, что не верят ни во что, кроме своей болезни. У воцерковлённых людей шансов спастись больше. Что делать нам, атеистам? Попробуйте перевернуть свой больничный лист и писать на нём другие, спасительные знаки. Начните – и сами скоро поймёте, что мудрости в нас больше, чем глупости, доброты больше, чем зла, а свет сердца пробивается даже сквозь самые тёмные занавеси.

        Я решил написать роман. Меня волновала тема детей, оставленных родителями.  Вообще, оставленость, безответственность, равнодушие к тому, что не касается меня лично, виделись мне эпизодами одной большой беды, губящей страну. Нам не нравится то, что есть, но мы никогда не будем менять то, что есть. Эта чёртова бездеятельность страшней смертельной болезни. Я начал сочинять историю про странный детский дом, в котором оказывается мальчишка, который хочет найти родителей и потому переворачивает всё вверх дном. Он увлекает страстным желанием восстановить свою семью остальных детдомовцев. Дети создают таинственный поисковый отряд и в конце концов, после долгих приключений, обретают родителей. То есть дети восстанавливают связь, оборванную взрослыми, и готовы включать в этот поиск всё новых и новых сирот, разбросанных по тысячам детдомов в огромной стране.

        Очень скоро я понял, что это – фантазия. Прекрасная, гуманная, но на сто процентов неосуществимая. Государством создана система сиротских заведений, навсегда обрывающая родовую пуповину. На словах – спасение, на деле – погружение в ад. Почему? Ради чего? Отчего мы не верим ни в себя, ни в тех, кто идёт следом? Зачем мы затыкаем глотки собственным детям? На фига мараем и травим свою же кровь? Где боль и ужас от гамлетовского вопроса: «Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить!» Мне пришла в голову мысль, что моя Родина, пройдя через череду исторических, культурных, аксиологических потрясений, запуталась и вместо ясной мысли о поиске путей излечения, восстановления и движения вверх рождает симулякр за симулякром. То о национальной исключительности, то о территориальной   величавости, то о военном могуществе, то об историческом превосходстве. На самом деле, любому мыслящему человеку, переживающему за здоровье и порядок в доме, яснее ясного, что всё перечисленное – только признаки падения по синусоиде вниз, которое может растянуться на годы и десятилетия.

        Фабула романа изменилась. Жанр определился соединением фантастики и реализма. Действие по-прежнему происходило в детском доме, только населённом уникальными, гениальными детьми, которых специально вырвали из родного гнезда и заставили жить колонией ради создания популяции высоколобых эгоистов. Выдуманная организация, существующая в параллельном мире, решила использовать национальную демографическую катастрофу для расширения сети детских домов, в которых подрастают гении-одиночки. Они готовятся со временем обрушить мир взрослых и освободить пространство страны для ментально обновлённых человеко-гениев.

        Тринадцатилетний мальчик, маленький герой и интеллектуал, проникнув под видом сироты в этот детский дом, ломал злокозненный замысел. Эксперимент по развалу страны прекращался и дети-гении возвращались в свои семьи.

        Связь времён была восстановлена. Так было в воображении, но я уже знал, что между фантазией и действительностью – очень тонкая плёнка. Болезнь обездвижила меня. Но я нашёл способ создавать пространства и путешествовать сквозь миры, которых никогда бы не увидел в обычной жизни.

        Роман был назван мною «Волшебный дом». Мне хотелось своей выдумкой, обращённой лицом к реальности, участвовать в жизни. Как автор, я наделял своими чертами главного героя. Я думал вместе с ним, переживал, сопротивлялся злу, искал дорогу к доброте, помогал тем, кто нуждался в помощи. Кто-то, прочитав этот объёмистый текст, мечтал я, задумается над тем, чего не замечал раньше. «Волшебный дом» стал моим словарём, с помощью которого я пытался общаться с миром, отказавшим мне в приязни.

        Роман писался четыре с половиной года. Понятно, что за это время я не стал здоровее физически. Но я достиг большего. Моя жизнь стала великолепным романом!

        Поверьте, что это не самообман. Великолепие и величие кроется в каждом из нас, какими бы незначительными и слабыми мы себе не казались. Иногда я думаю, что любой человек – это тоже Книга, прикасаться к которой следует с любовью и бережностью. 

        Кто-то берёт в руки перо и бумагу, чтобы написать роман. А кто-то сознаёт, что его жизнь – и есть роман, написанный для того, чтобы его стоило прожить от первой до последней страницы.

        Одна знакомая, увидев на моём столе распечатанный экземпляр «Волшебного дома», спросила:

        – Скажи правду, зачем ты его написал? Надеешься заработать денег?

        – Просто я так живу, – ответил я. – Это безумно интересно!

        Сейчас для меня не важно, когда издадут «Волшебный дом». Это произойдёт рано или поздно. Я просто знаю, что так будет. Время – не вопрос. В конце концов, время не имеет большого значения. Оно есть – и его всегда достаточно. Важны вопросы, которые мы задаём себе и на которые осмеливаемся искать ответы.

        Болезнь, даже самая тяжёлая, никогда не шаг в бездну. Заболевание – это тоже всего лишь вопрос. Постарайтесь найти на него ответ – и в вашей жизни сразу всё будет иначе. 

 * * *

        Время можно разделить на прошлое, настоящее и будущее. Но какой в этом смысл? Оно не станет от этого понятнее. Говорят, что в каждой капле воды живёт море. Но глядя на каплю, вы вряд ли ощутите восторг, подобный тому, какой обуревает душу и сердце на морском побережье.

        Целое достойно быть Целым: море, время, пространство, мир, человек. Человеку принадлежит право выбора. Только надо стремиться к тому, чтобы выбирать не часть, не фрагмент, а Целое. В Целом есть всё: нужное и лишнее, хорошее и плохое, белое и чёрное, восторг и страдание, боль и счастье. Если вместить в себя Целое, фрагменты будут не так важны.

         Тысячи людей на Земле противостоят ежедневной боли. Но они не отказались от жизни. Лишь бы человека не оставляло ощущение Целого. Лишь бы в целом огромном мире сбывалась его Душа.

        И ещё. Главное – не стать рабом беды, рабом насилия, рабом болезни. Философ Григорий Померанц прав на все сто: «Раб не может написать «Я помню чудное мгновенье».

        Свободный человек, человек Целого, сможет всё: написать стихи, написать роман, творить, любить, жить. Давайте помнить об этом всегда. И повторять себе ежедневно: всё будет хорошо!

        Я благословляю нас всех.
     

*   *   *