Комментарий | 0

Принцип бодрствования, принцип пробуждения (1)

Антон Рай

 

 

 

Часть первая. Реальность как точка отсчета

 

1.0. Три вопроса
 
Вопрос, который требуется теперь разрешить, может быть сформулирован следующим образом: как человеку понять, что он выбрал именно то дело в жизни, которое и является именно ЕГО делом? Далее, как в рамках этого дела человеку понять, что он делает что-то действительно стоящее? Наконец, третий вопрос: как можно поставить точку в том или ином повествовании, то есть сказать себе: «Этот текст завершен»? Ключевой из этих вопросов – первый, два последующих проясняют лишь кое-что, тогда как именно ответ на первый вопрос проясняет ситуацию в целом. Тот, кто занимается СВОИМ делом, тот делает что-то стоящее и как-то да поставит точку (хотя и тут требуются уточнения, почему я все же и сформулировал дополнительные вопросы).  
 
 
1.1. Четвертый вопрос
 
Но, прежде чем отвечать на эти три вопроса, я вынужден сформулировать вопрос четвертый: как отличить состояние сна от состояния бодрствования? Ответ на этот четвертый вопрос послужит введением к ответу на первые три.
 
 
1.2. Принцип бодрствования
 
Вопрос о сне и бодрствовании является, пожалуй, одним из проклятых вопросов философии. Как вполне надежно отличить одно от другого? Ни Сократ не мог определиться с этим[1], ни Декарт[2].
 
При этом сама постановка вопроса мне вообще-то всегда казалась несколько странной, потому что, например, в настоящий момент я совершенно четко знаю, что я не сплю. Что дает мне эту уверенность? Даже трудно ответить, настолько настоящее состояние бодрствования самоочевидно. В этом смысле вместо Декарта полезнее обратиться к словам Аристотеля, который писал:  
 
«…некоторые испытывают вот такое сомнение: они спрашивают, кто же судит о том, кто в здравом уме, и кто вообще правильно судит о каждой вещи. Испытывать такого рода сомнения – это все равно, что сомневаться в том, спим ли мы сейчас или бодрствуем.  А смысл всех подобных сомнений один и тот же. Те, кто их испытывает, требуют для всего обоснования; ведь они ищут начало и хотят его найти с помощью доказательства, хотя по их действиям ясно, что они в этом не убеждены. Но, как мы сказали, это их беда: они ищут обоснования для того, для чего нет обоснования; ведь начало доказательства не есть [предмет] доказательства».  (Аристотель. «Метафизика». Книга 4. гл.6).
 
Итак, бодрствование самоочевидно, а самоочевидность на то и самоочевидна, что обосновывать ее не следует. Но далее мне (или даже Аристотелю) могут традиционно возразить: ведь в состоянии сна человеку тоже преимущественно  кажется, что он не спит  – так вот, если я уверен в том, что не сплю сейчас, и если я полагаю, что не сплю, когда на самом деле я сплю, то разве могу я быть уверенным в том, что и сейчас я бодрствую? Почему бы не допустить, что и сейчас я сплю? Однако, приводящие это возражение упускают из вида один (и ключевой) момент: они переводят человека в состояние сна и хотят, чтобы он рассуждал находясь именно в этом состоянии, тогда как человеку сподручнее рассуждать, находясь в состоянии бодрствования. Так вот, находясь в состоянии бодрствования, я вижу вполне ясно, что не сплю, а вот когда я сплю, то действительно, понять, сплю я или нет фактически никак невозможно. Таким образом, единственно нахождение в состоянии бодрствования может служить надежным критерием отличия состояния сна от состояния бодрствования. Пока я не сплю, я совершенно точно знаю, что не сплю. В состоянии бодрствования сама постановка вопроса о том, что «возможно, я все же сплю», невозможна, либо возможна лишь в иносказательном смысле[3].
 
 
1.3. Жизнь как сон
 
Здесь возникает серьезный соблазн посчитать вопрос решенным, хотя увы, он еще далеко не решен. Напомню, что рассуждение о сне и бодрствовании  является  лишь преамбулой для основного рассуждения о призвании человека. Проблема в том, что обнаруженный принцип бодрствования, как оказывается, нельзя применить при рассмотрении вопроса о призвании. Точнее, и можно, и нельзя. «Можно», в том смысле, что человек, нашедший свое дело, понимает, что он нашел именно свое дело (хотя и здесь возможны серьезные оговорки, далее этот вопрос будет рассмотрен отдельно); его дело - это и есть «состояние бодрствования». Но начать поиски своего дела он может только когда он еще не знает, что ему в точности надо (для чего он родился) - а, следовательно, он должен «начать рассуждение» находясь в состоянии «жизненного сна», чего мне так хотелось избежать.
 
 
1.4. «Я сплю»
 
Теперь опять сфокусируемся на состоянии сна. Что происходит во сне? Во сне человек точно так же, как и наяву, говорит себе: я бодрствую, хотя на самом деле это не так, то есть (в интересующем нас контексте) сон есть утверждение ложного состояния бодрствования. Именно поэтому во сне и невозможно противопоставить сон бодрствованию: пришлось бы противопоставлять  одно бодрствование (ложное) другому (истинному), но тогда сразу стало бы ясно, что сейчас я не бодрствую, а сплю. И вот тут мы подходим к очень любопытному моменту, а именно к утверждению: я сплю. Возможно ли переживать сон как сон? В принципе, возможно, но примерно так же, как и бодрствуя, можно, тем не менее, пребывать в дреме. Логически же здесь мы сталкиваемся с явным противоречием.   Утверждая я сплю, человек противопоставляет сон бодрствованию, и, тем самым, разрушает состояние сна как нечто действительное. Повторюсь, это крайне любопытный аспект – стоит только человеку понять, что сон не является реальностью, как он скорее всего проснется, то есть вернется к реальности. Отсюда видно, что суждение я сплю является пограничным и отграничивает одно Я бодрствую (ложное или сонное) от другого Я бодрствую (истинного).
 
 
1.5. Принцип пробуждения
 
Что нам дает  понимание функции суждения Я сплю? Очень многое. Только это суждение может служить путеводной нитью, держась за которую, человек может все-таки попытаться отличить состояние сна от состояния бодрствования в тот момент, когда он спит. Сколько бы человек ни говорил себе я бодрствую, он запросто может ошибаться. Но как только человек сказал себе я сплю, он должен проснуться.  Итак, человек может быть уверен в том, что он бодрствует лишь тогда, когда он пережил момент пробуждения от сна – соответственно, я назову этот новый принцип принципом пробуждения. Только тут, в момент пробуждения, одно состояние четко отделяется от другого. Только зная, что такое сон, человек понимает и что такое бодрствование.
 
 
1.6. «Портрет» Гоголя или множественность пробуждений
 
Литература, однако, учит нас, что и во сне можно просыпаться. Вспомним хоть «Портрет» Гоголя. Главный герой этой слишком петербургской повести – художник Чартков – трижды просыпается во сне! Он просыпается, а потом выясняется, что он продолжает спать, потом он просыпается еще раз, а потом еще раз![4] Не размывает ли это действие принципа пробуждения? Или мы должны отнестись  к этому, просто как  к литературной игре? Но ведь не бывает «просто» литературных игр. Все литературные игры имеют свой вполне реальный, как прямой, так и аллегорический смысл. С прямым смыслом все ясно – и во сне можно проснуться, продолжая спать. Что касается смысла аллегорического (а нас сейчас более всего волнует вопрос о призвании человека), то  мало разве «пробудившихся людей», которые продолжают спать? Мало разве тех, кто проснулся настолько, чтобы воскликнуть: «Я – писатель!», но при этом вовсе писателями не являются (если бы это было не так, то мы были бы окружены полчищами Гоголей).  Но как же нам в таком случае все-таки отличить истинное пробуждение от ложного? Не оказываемся ли мы все время в некоем магически-порочном круге, в котором всякая истинность в итоге может обернуться ложностью, а всякое пробуждение погружает нас во все новый сон?  
 
                
1.7. Взаимосвязь принципа пробуждения с принципом бодрствования
 
Чтобы обрести надежную почву под ногами, мы должны вернуться к принципу бодрствования. Этот принцип оказывается недейственным без дополнения принципом пробуждения, но и принцип пробуждения в свою очередь оказывается недейственным без связи с принципом бодрствования.   Нельзя пробудиться, если не существует надежно-установленного состояния бодрствования. Нельзя быть уверенным в том, что ты не спишь, пока  ты не проснулся.  Переходя к «делам нашим скорбным», мы знаем точно, что есть на свете настоящие писатели, следовательно, надежно устанавливаемое состояние «писательского бодрствования» возможно, и уже одной этой возможности нам вполне достаточно для того, чтобы  противопоставить  ложное состояние уверенности в том, что я писатель истинному состояния я-писательства.  Конечно, уверенный в себе я-писатель вполне может заблуждаться и вовсе не быть писателем, но вот Писатель не может не знать про себя, что он Писатель. Так и человек, уверенный в том, что он проснулся, может продолжать спать и все-таки когда-то же он должен проснуться!  
 
 
1.8. «Матрица», Кортасар и спящий король
 
Рассмотрим проблематику сна и бодрствования (чуть шире: реальности и иллюзии, принимаемой за реальность) на конкретных примерах из мира художественных видений. Начну я, пожалуй, с фильма «Матрица», в котором все население планеты Земля погружено оразумившимися компами в виртуальный сон; люди массово мнят реальностью то, что реальностью вовсе не является (а именно Матрицу, в которую они все загружены). Отсюда и глубокомысленный вопрос, которым задается, например, Морфиус, а за ним и многие философствующие по мотивам фильма: «Что есть реальность?». Предполагается, что этот вопрос должен ставить в тупик, и что он даже где-то в принципе неразрешим. И вопрос действительно ставит в тупик, и, до тех пор, пока человек погружен в Матрицу, он действительно неразрешим. Как раз этим вопросом и мучается хакер Нео, он чувствует, - что-то неладно - та реальность, которую ему подсовывают, возможно, и не реальность вовсе. Но если это – не реальность, то где – реальность? Есть ли она где-то в принципе? Если бы Нео не верил в возможность существования реальности, то что бы он тогда искал? Отсюда, главный философский урок «Матрицы» состоит вовсе не в том, что нельзя понять, где реальность, а где – имитация реальности, а в том, что: как бы сильна ни была иллюзия, человеку по силам пробиться к реальности. Ведь именно это и сделал Нео. И далее мы должны задаться вопросом: ставит ли Нео эту обретенную на фоне иллюзии реальность под сомнение?  Да ни разу. Нет, неправда, один раз ставит, а именно сразу после того, как очутился в реальном мире. А почему? Именно потому, что он пробудился от сна. Слишком резкий контраст, сразу его не принять. Тот, кто проснулся, слишком хорошо видит огромную разницу между сном и явью, и пытаться убедить его в  том, что, возможно, это одно и то же – напрасный труд. Матрица – это иллюзия. Реальность – это реальность. Тот, кто с немалым трудом принял второй тезис, первый принимает уже без затруднений. Его уже не обмануть иллюзией. И только пройдя через шок пробуждения, обретаешь реальную почву под ногами.
 
 
1.9. Кортасар или «в реальном плену у снящихся ацтеков»
 
Пример «Матрицы» станет основополагающим при рассмотрении  всех других примеров подобного рода. Каково бы ни было могущество иллюзии мы всегда и везде должны искать реальность как  безусловную точку отсчета. И мы все время будем находить ее. Вспомним, например, известный рассказ Хулио Кортасара «Ночью на спине, лицом кверху». Главный герой этого рассказа попадает в автокатастрофу, ему снится сон о том, как он сражается с ацтеками и попадает в плен, а потом оказывается, что сном является автокатастрофа, а реальность – плен у ацтеков. И опять первоначально нам может показаться, что проблема выбора между сном и явью в этом рассказе неразрешима. При этом разрешение этой проблемы было сформулировано при описании рассказа:  «а реальность – плен у ацтеков». Разве не к этому ведет весь рассказ? А если это так, значит, реальность в рассказе имеется и реальность вполне недвусмысленная, пусть и не та, какой она представлялась вначале.
 
 
1.10. Спящий король
 
Можно еще вспомнить о знаменитом спящем короле из «Алисы в Зазеркалье», которому якобы снится Алиса, а если он проснется, то и Алисы не станет. Руководствуясь соображениями  двух последних главок, мы без труда найдем путеводную нить в данной ситуации – даже если король проснется и Алисы не станет, то это не уничтожит реальность, но лишь утвердит иллюзию той реальности, в которой сейчас находится Алиса. Мы просто окажемся в реальности короля. Ситуация «Зазеркалья» несколько усложняется в виду того, что Алиса ведь и сама спит и видит все во сне, таким образом, если бы король и проснулся, то, очевидно, сам-то он лишь снится Алисе!  Однако, мы не должны обманываться хитросплетениями сюжета, да еще с введением дополнительной проблематики: «насколько реально художественное повествование?»[5], а ведь то, что снится Алисе несомненно реально, реальность этой истории доказана не одним поколением читающих ее. Но все эти нюансы не должны уводить нас от сути разбираемого теперь вопроса, а нам лишь важно определиться с критерием отличия сна от бодрствования, и мы везде находим этот критерий в реальности как  безусловной точке отсчета. Алиса спит и видит сон, проснувшись, она оказывается в реальности; Нео загружен в Матрицу, из которой ищет выхода и находит его, оказываясь в реальности; герой рассказа Хулио Кортасара видит сон, но сон оказывается реальностью. Везде мы упираемся в реальность, на фоне которой различие между бодрствованием и сном не подлежит сомнению. Также и в разбираемом ранее «Портрете» Гоголя, несмотря на всю множественность пробуждений, в итоге художник Чартков все же оказывается в реальности, которая уже не ставится под сомнение.
 
 
1.11. Можно ли уничтожить реальность?
 
Но можно ли придумать такой сюжет, который уничтожил бы реальность как точку отсчета?  Наверное, можно. Для этого всего лишь необходимо сделать точкой отсчета иллюзию[6]. Я ведь не утверждаю, что этого сделать нельзя, я утверждаю лишь, что если уж реальность как точка отсчета появляется, то она становится безусловной точкой отсчета, за которой различие между сном и явью становится явным. Думаю, я повторил этот тезис достаточное количество раз, чтобы он уже четко отпечатался в памяти читающего.  Думаю также, что, поскольку данные рассуждения ведутся мною из реальности (и там же воспринимаются вами), то мы должны безоговорочно принять тезис о принципиальной неуничтожимости реальности. Да, придумать сюжет, в котором реальности как точки отсчета не было бы – это возможно; но помыслить реальность, в которой не было бы реальности как точки отсчета – это нереально.
 
 
1.12. К вопросу об определениях: сон, бодрствование, пробуждение…
 
Так как нам постоянно приходится перескакивать от буквального понимания состояний сна и бодрствования к аллегорическим, то имеет смысл четко определиться, что здесь понимается под словосочетаниями «жизненный сон», «жизненное бодрствование» и «жизненное пробуждение».
 
Под жизненным сном здесь понимается состояние, в котором человек либо не отдает себе отчета в том, что живет так, как ему и следует жить, либо отдает себе отчет, что он живет не так, как ему следовало бы жить.
 
Под жизненным бодрствованием здесь понимается состояние, в котором человек уверен в том, что он живет так, как ему и следует жить; занимается именно тем делом, к которому он и был призван.
 
Под жизненным пробуждением здесь понимается переход от состояния жизненного сна к состоянию жизненного бодрствования. Человек пробуждается тогда, когда он может четко различить два состояния: предыдущее, когда он жил не так, как следовало жить и настоящее состояние – когда он живет именно так, как ему и следует.
 
 
1.13. Самое важное
 
А теперь я скажу одну очень важную вещь. Даже самую важную вещь. Скажу ее  каждому, кто читает сейчас эти строки, обращаясь к вам как бы напрямую, так, чтобы вы даже почти могли услышать мой голос. Скажу о том, что вы должны сами сказать себе.  Итак…
 
 Скажите себе: Я не живу, я сплю. Говорили вы себе эти слова? Если нет, то скажите, пока еще не поздно. Скажите прямо сейчас! Если вы хотите проснуться от жизненной спячки, то сначала должны осознать свой сон. Конечно, я допускаю, что в настоящий момент вы не спите, что вы уже пробудились и тогда я очень за вас рад. Хотя бы уже и то, что вы читаете сейчас эти строки, наводит на мысль, что вы человек мыслящий, а следовательно, ваш мозг не спит. Но полнота пробуждения – дело исключительное в своей редкости, и потому я не сомневаюсь, что среди читающих  куда больше «скорее спящих», чем «скорее проснувшихся». Так вот, не питайте иллюзий – вы спите! И вы можете проснуться. А можете и не проснуться.  Но только сказав себе, даже прокричав: Я сплю! вы себя и разбудите. Другого пути нет.
 
(Продолжение следует)
 

[1] «Сократ. Не подразумеваешь ли ты здесь известного спора о сне и яви?
Теэтет. Какого такого спора?
Сократ. Я думаю, что ты слышал упоминания о нем: когда задавался вопрос, можно ли доказать, что мы вот в это мгновение спим и все, что воображаем, видим во сне или же мы бодрствуем и разговариваем друг с другом наяву.
Теэтет. В самом деле, Сократ, трудно найти здесь какие-либо доказательства: ведь одно повторяет другое, как антистрофа строфу. Ничто не мешает нам принять наш теперешний разговор за сон, и, даже когда во сне нам кажется, что мы видим сны, получается нелепое сходство этого с происходящим наяву.
Сократ. Ты видишь, что спорить не так уж трудно, тем более что спорно уже то, сон ли это или явь, а поскольку мы спим и бодрствуем равное время, в нашей душе всегда происходит борьба: мнения каждого из двух состояний одинаково притязают на истинность, так что в течение равного времени мы называем существующим то одно, то – другое и упорствуем в обоих случаях одинаково». (Платон. «Теэтет»)
[2] «…нам каждодневно представляется во сне, будто мы чувствуем или воображаем бесчисленные вещи, коих никогда не существовало, а тому, кто из-за этого впадает в сомнение, не даны никакие признаки, с помощью которых он мог бы достоверно отличить состояние сна от бодрствования». (Декарт. «Первоначала философии»).
[3] «Многим уже казалось, что человеческая жизнь — только сон, меня тоже не покидает это чувство. Я теряю дар речи, Вильгельм, когда наблюдаю, какими тесными пределами ограничены творческие и познавательные силы человека, когда вижу, что всякая деятельность сводится к удовлетворению потребностей, в свою очередь имеющих только одну цель — продлить наше жалкое существование, а успокоенность в иных научных вопросах — всего лишь бессильное смирение фантазеров, которые расписывают стены своей темницы яркими фигурами и привлекательными видами. Я ухожу в себя и открываю целый мир! Но тоже скорее в предчувствиях и смутных вожделениях, чем в живых, полнокровных образах. И все тогда мутится перед моим взором, и я живу, точно во сне улыбаясь миру». (Гёте. «Страдания юного Вертера»)
 
Совершенно ясно, что Вертер при этом прекрасно отличает сон от яви. Далее, Вертер вводит в игру понятие воображения, приравнивая его ко сну наяву. Но вопрос о реальности художественного мира с очевидностью есть вопрос совершенно отдельный, отчасти я рассматриваю его в работе «Анатомия книжной реальности»: http://www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki/anatomiya-knizhnoy-realnosti .
[4] «Неужели это был сон? сказал он, взявши себя обеими руками за голову; но страшная живость явленья не была похожа на сон. Он видел, уже пробудившись, как старик ушел в рамки, мелькнула даже пола его широкой одежды, и рука его чувствовала ясно, что держала за минуту пред сим какую-то тяжесть. Свет месяца озарял комнату, заставляя выступать из темных углов ее, где холст, где гипсовую руку, где оставленную на стуле драпировку, где панталоны и нечищенные сапоги. Тут только заметил он, что не лежит в постеле, а стоит на ногах прямо перед портретом. Как он добрался сюда — уж этого никак не мог он понять. Еще более изумило его, что портрет был открыт весь и простыни на нем действительно не было. С неподвижным страхом глядел он на него и видел, как прямо вперились в него живые человеческие глаза.
Холодный пот выступил на лице его; он хотел отойти, но чувствовал, что ноги его как будто приросли к земле. И видит он: это уже не сон; черты старика двинулись, и губы его стали вытягиваться к нему, как будто бы хотели его высосать… с воплем отчаянья отскочил он и проснулся. „Неужели и это был сон?“ С биющимся на-разрыв сердцем ощупал он руками вокруг себя. Да, он лежит на постеле в таком точно положеньи, как заснул. Пред ним ширмы: свет месяца наполнял комнату. Сквозь щель в ширмах виден был портрет, закрытый как следует простынею — так, как он сам закрыл его. Итак, это был тоже сон! Но сжатая рука чувствует доныне, как будто бы в ней что-то было. Биение сердца было сильно, почти страшно; тягость в груди невыносимая. Он вперил глаза в щель и пристально глядел на простыню. И вот видит ясно, что простыня начинает раскрываться, как будто бы под нею барахтались руки и силились ее сбросить. „Господи, боже мой, что это!“ вскрикнул он, крестясь отчаянно, и проснулся.
И это был также сон!» (Н.В. Гоголь. «Портрет»)
[5] Здесь я опять отсылаю вас к  «Анатомии книжной реальности»: http://www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki/anatomiya-knizhnoy-realnosti .
[6] Пожалуй, ситуация со спящим королем наиболее соответствует этому допущению. Вышеприведенный аргумент, что, проснись король, и мы просто окажемся в реальности короля, является слабым, поскольку, во-первых, что это за реальность трудно и подумать, и, во-вторых, мы исходим из того, что Алиса реальна, и при этом можем допустить, что она снится королю, следовательно, нереальна.  Вообще, так как реальностью в сказках Кэрролла является именно сон Алисы, и сон этот весьма причудливый, то и выходит, что в этой причудливо-иллюзорной реальности весьма проблематично найти надежную почву под ногами. Реальность в сказках Кэрролла - это Шалтай-Болтай, раскачивающийся на тонкой стене. Еще секунда, и…
 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка