Онтологические прогулки

          Читатель мог уже заметить пускай и постепенно, но все же произведенный мною отказ от идеи Бога в моем собственном мировоззрении. Не утруждая себя доказательством небытия высшей сущности (ввиду того, что бремя доказывания на мне не лежит), я могу ограничиться изложением тех причин, которыми таковой отказ мог бы быть объяснен мною. Этих причин, на самом деле, огромное множество, но в целях настоящего рассуждения достаточно привести лишь некоторые из них.

          1. Первая из причин, которой объясняется мое неверие, состоит в том, что я нахожу идею Бога не только излишней, но и несостоятельной в качестве научной гипотезы. Руководствоваться идеей Бога как объяснительным принципом — значит объяснять то, чего мы не понимаем (мир, жизнь, сознание), посредством того, что понимаем еще меньше (Бог). Но если мы этого не понимаем, то как узнать, что это именно Бог, а не пустое порождение мысли (ens rationis)? Вероятностный подход здесь исключен по определению, ибо, когда речь заходит о сверхопытных вещах, мы не имеем надежных данных, которые позволяли бы нам судить о возможности или невозможности их существования. Именно поэтому в данном отношении наиболее оправданным является принцип экономии мышления, также известный как принцип бережливости (principium parsimoniae).

          2. Вторая причина весьма и весьма банальна, но вместе с тем наиболее существенна. Я не слишком высокого мнения о себе самом, человечестве и мире в целом, чтобы всерьез полагать, будто бы все это является произведением высшей мудрости. Относительно мира я придерживаюсь крайнего пессимизма в духе Шопенгауэра, а потому нахожу более правдоподобным допущение, согласно которому мир, как он эмпирически нам дан, суть объективация слепой воли к жизни, нежели создание всеблагого, премудрого и всемогущего Бога. Если же, пускай и теоретически, допустить, что эмпирический мир представляет собою дело рук Божьих, то вполне резонно напрашивается вопрос: что в таком случае приходится на долю дьявола? А если (что звучит более убедительно) мир есть дьявольских рук дело, то какое отношение к этому имеет Бог? Меня никогда не покидала мысль, что если бы Бог на самом деле существовал, то мир был бы совсем другим, либо же его не было бы вовсе. Однако же, хотим мы того или нет, мир существует, из чего в свою очередь следует, что либо Бог желает видеть его именно таким, каков он есть (и в таком случае Он лишен благости), либо же вынужден терпеть его (и в таком случае Он лишен всемогущества). Разумеется, что и то, и другое в самой основе подрывает идею Бога.

          Я менее всего притязаю на то, чтобы приписывать злу объективную реальность, ибо сам по себе мир не столько зол, сколько жесток и безразличен, между тем как зло всегда субъективно. Но вместе с тем переживание зла является не какой-то произвольной выдумкой, а несомненной реальностью для того, кто с таковой сталкивается на собственном опыте. Конечно, теолог скажет на это, что, дескать, негоже судить о Боге «человеческими, слишком человеческими» мерками, ибо Бог на то и Бог, что Он по определению таинствен и непостижим. Однако же в моих глазах это возражение проблему зла не решает, а, скорее, является ее отводом. Также я отдаю себе отчет в том, что нравственное чувство лишено объективного значения, поэтому возражение теологов, что, дескать, сетование на злополучие мира оправдано лишь в случае признания Бога в качестве морального законодателя и гаранта высшей справедливости, также лишено для меня убедительности.

          О моральной ценности человеческих поступков можно говорить лишь тогда, когда человеческая воля надлежащим образом согласована с Божьей волей, но это согласование неосуществимо без того, чтобы не приходилось отрицать при этом либо свободу человека, либо абсолютность Бога. Если свобода человека укоренена в Боге (как это утверждал Шеллинг) или же исходит от Бога (как это утверждает традиционное богословие), то человеческая воля поглощена волей Божьей и, как следствие, источником зла в мире является именно Бог, поскольку вместо человеческой свободы мы получаем свободу божественную. Но если свобода человека укоренена вне Бога (как это утверждал Бердяев), то собственно человеческую свободу можно отстоять лишь в ущерб всереальности Божьей (или, если быть точнее, в ущерб Божьему всемогуществу и всеведению). Спору нет, что теолог в ответ на это соображение укажет нам, что, дескать, мы стоим перед лицом непостижимой тайны, однако же, равно как и в случае с проблемой зла, отвод проблемы выдается за ее решение. Вывод же со строгой необходимостью напрашивается сам собой и звучит следующим образом: если всемогущий Бог призвал к бытию мир, предвидя изобилие в нем зла и страдания, то именно Он является виновником злополучия мира, Им созданного.

          3. Третья причина звучит довольно-таки парадоксально, но в то же самое время очень даже логично. Дело в том, что мне, равно как и верующим людям, очень бы хотелось, чтобы Бог существовал на самом деле, а не в одном лишь моем воображении. Однако же, в отличие от верующих, я нахожу веру в Бога подозрительной именно потому, что бытие высшей сущности желательно для каждого нормального человека. Существо религиозной веры лучше всего определил ап. Павел: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Не означает ли это, что вера суть то же самое, что и принятие желаемого за действительное? Вопрос риторический. Принимать желаемое за действительное — значит то же, что и заниматься самовнушением, которое имеет перед трезвым взглядом на вещи то преимущество, что оно спасает человека в его осиротелости и покинутости от растворения в пучине безнадежности и отчаяния. В этом как раз и состоит то неоценимое благодеяние, которое дает человеку вера в Бога (при всей ее произвольности и безосновательности), а именно то, что она вселяет надежду. Но жизненный опыт учит каждого из нас, что между ожиданием и реальностью, желаемым и действительным зияет непроходимая пропасть, а потому лучшей заменой тому утешению, что дает религия, может стать достижение мудрости. Религиозная вера, как это показал еще Паскаль, опирается не на «доводы разума», а на «доводы сердца», в связи с чем сам собою напрашивается резонный вопрос: может ли желание, чтобы нечто было истинным, считаться веским основанием для того, чтобы считать это истиной? Думаю, что ответ в данном случае более чем очевиден. Заключая, хотел бы процитировать хорошо запомнившуюся мне фразу из нашумевшего телесериала «The Young Pope»: «Вопрос не в том, существует ли Бог, а в том, почему мы так зависим от Бога». Схожую по сути мысль высказал современный французский философ А. Конт-Спонвиль: «Бог слишком прекрасен для того, чтобы быть на самом деле».