РУССКИЙ КРИТИК 13. Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (1)
Малек Яфаров (23/01/2012)
«Восходит на небо, ведомый духом, и в твердом
дерзновеньи души своея зреньем чудных тамо
наслаждается вещей».
«Расхлебенить – раскрыть настежь, распахнуть:
Сидит баба на юру
Расхлебенивши п-у».
Из записных книжек Гоголя
Введение
В этой работе я предлагаю первые опыты исследования русской литературы, которые основываются на принципиально новом типе методологии, полагающим литературу не общественно-историческим, а целостным культурным феноменом. Контекст современности меняется: сегодня новые формы общественной жизни полагаются не на фрагментации, делении на сословия, классы, группы, сообщества и борьбе между ними за власть, а наоборот, – на приоритете взаимодействия равноправных индивидуумов в едином культурном пространстве. Поэтому мой опыт должен быть свободен от любой идеологической платформы; более того, одной из специальных задач исследования стало раскрытие ограниченного характера отечественного литературоведения, которое сегодня стремится скрыть то, что ещё совсем недавно, в советское время, оно считало своим главным методологическим преимуществом, своей «научной» основой, – партийность.
Советское, партийное, или идеологическое литературо- и культуроведение работало с литературой как с частью общественно-исторического процесса, основным содержанием которого была классовая борьба, или, более точно, – исторически прогрессивная роль пролетариата; соответственно, творения и даже саму жизнь русских писателей совкритика оценивала прежде всего в отношении её «объективного» места в коммунистической парадигме. В результате наше литературоведение превратило Гоголя в обличителя пошлой и реакционной природы самодержавия и крепостного права, Толстого – в зеркало русской революции, Достоевского – в обличителя социальных извращений в предреволюционную эпоху, Чехова – в того, кто показал полное вырождение дворянства как класса, и т.д.
Такое восприятие русской литературы сначала российскими, а потом советскими специалистами было неизбежно и определялось тогда общественно востребованной необходимостью быть социально определённым, принадлежать к некоей группе, сословию, классу. Сегодня такой необходимости нет и никто не обязан быть представителем сообщества с некой идеологией, а потому русская литературная критика и культуроведение могут расти на новой основе, – неангажированной личности в едином культурном континууме. Сейчас принято высокомерно подсмеиваться над этим, между тем воз и ныне там – двоемыслие стало естественным. Моё исследование феномена Гоголя стало возможным именно благодаря снятию общественного диктата партийности.
Вот этапы развития русской критической мысли, всегда идеологичной: российский (XIX – начало XX в.), российско-советский (начало XX в.), советский (с 20 до 90 гг. XX в.) и, наконец, советско-российский (конец XX – начало XXI в.). Последовательная идеологичность критики привела к одностороннему, фрагментированному подходу к литературе, а опосредованно, через социальный контекст и стиль жизни, язык, образование, масс-медиа, кино и театр, – имела гораздо более широкий общественный эффект: отечественное литературоведение разработало партийные принципы восприятия и переживания русской литературы каждым.
Такая матричная инсталляция восприятия в значительной мере сузила видимый человеком горизонт литературы, существенно ограничивая полноту его содержания и придавая ему заранее заданный характер, в результате чего читатель до всякого чтения уже как бы знал, что именно он будет читать и как ему следует воспринимать текст, который он собирается прочесть. Благодаря этому человек в литературе узнавал себя прежде всего социально-ангажированным типом и только через призму лояльности доминирующей партии – русским человеком.
Я поставил себе задачу увидеть соотечественника вне какой бы то ни было идеологии, напрямую, как носителя культуры. Результатом такого взгляда сталаполнота восприятия и переживания русской культуры как единого континуума, как торжества жизни и торжества смерти, обращённых к каждому вне зависимости от его социального положения, национальности, образования, веры и т.д.
Оказалось, что наша литература, насколько это было возможно, с самого начала своего возникновения жила вне партийности; более того, одной из определяющих целей было для неёсохранение единства русского континуума, единства, которое разрушалось под идеологическим прессом за счёт выделения некоего группового общественного приоритета вопреки целостности. Сегодня у нас появляется возможность не только разработать новую, более целостную методологию изучения нашего наследия, но и воспринимать и переживать русскую литературу во всей её полноте.
Я взялся за исследование творчества Николая Васильевича Гоголя, открывая этим задуманный мною философский цикл о русских писателях, прежде всего, Л. Н. Толстом и Ф. М. Достоевском, увидев, что специфика русской культуры как особого типа индоевропейской цивилизации, предъявленная ими, ускользнула от тенденциозно очерченной зоны критической мысли, как и сама жизнь великих наших соотечественников.
В этой книге использованы Собрание сочинений Н. В. Гоголя в 8-ми томах под общей редакцией В. Р. Щербины. Москва. 1984 и В. Вересаев «Гоголь в жизни». 1990.
Русская культура и Гоголь
Ущербность гоголеведения
Причину, по которой не открылась для критического взгляда полнота жизни и творчества Н. В. Гоголя, я вижу вполне объективной, поскольку для того, чтобы сделать это, необходимо уже достаточно хорошо и всесторонне представлять себе фундаментальные особенности русской культуры. А без понимания формирующих основ нашей культуры в широком смысле, то есть как особого модуса современной индоевропейской цивилизации, никакое полное восприятие и понимание Гоголя невозможно.
Поскольку нам в наследство досталась только идеологическая традиция русской истории и культуры, то сегодня, по существу впервые в нашей науке идентичности, встаёт задачасвободного от какой бы то ни было идеологии и основанного только на прямом интересе и внимании к своей собственной природе как русских, изучение основ культуры страны, в том числе, – изучение наследия Николая Васильевича Гоголя.
Если в XIX веке исследователи ещё пробовали ставить вопрос о необходимости раскрытия и изучения особенностей русской культуры, то в XX в. такой задачи уже не ставилось, поскольку советская критика разработала свою собственную, партийную, весьма действенную методологию и поэтому намеренно ограничивалась фрагментарным и расщеплённым исследованием произведений и биографий писателей. Особенно заметно эта ущербность выразилась в отношении восприятия и понимания Гоголя, поскольку без знания специфики русской культуры он представляется слишком загадочным, слишком фантастичным писателем и человеком.
В России процесс самопознания и самоидентификации только-только начался в первой половине XIX в., несколько позже, чем на западе, поэтому современникам жизнь и творчество Гоголя не удалось увидеть в должной целостности. Позднее, во второй половине XIX в., процесс самопознания расщепился на несколько внешне не связанных и даже внешне противоречащих друг другу направлений, которые с некоторой условностью можно разделить на два основных. Во-первых, направление, ориентированное на западную культуру, которое можно назвать прогрессистским, в диапазоне от либерализма до революционности, и, во-вторых, направление традиционное, сохраняющее приоритет наличного положения вещей, в диапазоне от прямой реакционности до реформизма.
Однако оба этих направления опирались на одни и те же основания, то есть на одни и те же идеи о том, что представляет из себя русское государство, русское общество и русская история; отличались же они друг от друга прямо противоположным отношением к этим идеям. И те, и другие относились к положению дел в стране отрицательно, но западники требовали решительных нововведений, прежде всего европейского толка, а почвенники и славянофилы, наоборот, возврата к истинно русским традициям. Оба направления страдало одним и тем же предрассудком: они полагали, чтоуже знают существенные особенности собственной культуры, а именно: для них она представляла собой прежде всего – патриархальность, духовность или православность, самодержавность, крестьянскость, вселенскость, отсталость и тому подобное.
Таким образом, начиная с середины XIX и в XX веке русское литературоведение уже было по преимуществу идеологичным, то есть выражало или, что то же самое, обслуживало интересы побеждающего политического направления. В итоге в литературоведении, как и в истории России, победила партия западная, воспринимавшая себя наследницей критического творчества Белинского, в результате чего Гоголь в нашей критике и культуре стал комиком, сатириком, гениальным обличителем омертвевшей, реакционной и эксплуатирующей сущности самодержавия, дворянства, церковности (православности). Если бы в гражданской войне победа досталась бы белым и в России установилась какая-нибудь разновидность конституционной монархии, то в русской критике заправляла бы партия почвенников-славянофилов, которая узаконила бы в нашем представлении Гоголя-монархиста, искренне православно верующего, дворянина.
Таким образом, восприятие Н. В. Гоголя специалистами не могло не быть партийным и поэтому отчуждённым от действительной его личности слишком узкими общественными интересами некой группы лиц. Это правило можно сформулировать следующим образом: одна партия – одно литературоведение. В результате жизненное, литературное, критическое, эпистолярное и театральное творческое наследие Гоголя не исследовалось советской критикой в его соответствии формирующим матрицам русской культуры, поскольку такой задачи вообще не ставилось.
С кем и с чем только ни сравнивали великого писателя – с романтиками, от которых он сам себя открыто отличал, другими направлениями западной литературы, карнавальностью, опять-таки в западных её формах, с отечественной натуральной школой и т.д., всего не перечислишь, да и ни к чему, поскольку эти сравнения не только не проясняют наследие Н. В. Гоголя, но, наоборот, ещё больше его затемняют.
Матрицы русской культуры
Чтобы было понятно, в каком контексте я рассматриваю жизнь и творчество русских писателей, я сделаю необходимое философское пояснение. Факторы, формирующие континуум русской культуры как один из трёх модусов современной индоевропейской цивилизации, будут раскрыты здесь ровно настолько, чтобы в предварительном, но, тем не менее, достаточно определённом виде можно было изучить наследие Н. В. Гоголя как целостный культурный феномен и раскрыть его как истинно русское.
Решающая матрица русской культуры, унаследованная от древней цивилизации, являет себя какединство всего живого, как направленность внимания на жизнь всего как стихию творения, стихию становления всего как живого. Такой направленности нет в западной культуре, где доминирует предметное внимание, обращенное к взаимодействию отдельных предметов, в силу чего стихия становления воспринимается как трансцендентная сила, неконтролируемое творение, «вещь в себе»; отсюда заточенность западной культуры на контроль за деятельностью человека. На востоке же вектор внимания обращён на созерцание (бессубъектность), поэтому «предметом» востока становится согласованность безличных элементов; это заставляет восточную культуру стремиться к максимальному уменьшению и даже аннигиляции воздействия человека на мир как искажающего законы вселенной (дао).
Только русское внимание прямо направлено на стихию жизни, на творение (обратите внимание – творение, а не творчество), на становление всего в стихии жизни. Это определяет наиболее существенные особенности нашей культуры:
1. Направленность внимания на становление всего заставляет русского человека воспринимать всё существующее как равное, независимо от того, большое оно или малое, благородное или низкое, красивое или безобразное; принцип русского – «всё равно», Гоголь выражает этот принцип так – «всё трын-трава». Например: казак, на которого обратил внимание Тарас Бульба при въезде в Сечь, расположился спать прямо на дороге в богатых, но нарочито испачканных шароварах, или продолжительный трепак Хомы Брута перед последней ночью отпевания панночки-ведьмы.
2. Равность всего существующего заставляет русского человека не строить какие бы то ни было предметные иерархии, поэтому на Руси царь-государь не больше простого мужика, вся земля не больше клочка земли, слон не больше моськи. Н. В. Гоголь определяет этот принцип следующим образом – «всё тут же» или «всё, что ни есть». Например: в «Ревизоре» Бобчинский просит Хлестакова рассказать о своём существовании государю, каковой, кстати, посмотрев пьесу, заметил это; в «Вие» – отпевание панночки философом в церкви, где вместе с иконами – полчища чудовищ, гномов, упырей; или рассказанный Гоголем случай молебна в борделе. В его записной книжке цитата из святых отцов соседствует с похабным стишком. Здесь можно добавить, что в русской непартийной литературе не может быть никакой темы «лишнего» или «маленького» человека, поскольку в русской культуре малое не меньше большого, а большое не больше малого.
3. Торжество, красота и величие жизни не могут быть отделены, разделены, отчуждены от торжества, красоты и величия смерти; смерть, как и жизнь, составляет необходимую часть всего сущего; как и в древней русской цивилизации, которая рассматривала смерть как переход в другую жизнь и никогда не воспринимала её как врага, как нечто ужасное в отличие от неужасной жизни. Смерть – сестра жизни; Н. В. Гоголь своей жизнью, творчеством и смертью говорит нам не только – «нет ничего торжественнее жизни», но одновременно – «нет ничего торжественнее смерти».
4. Направленность на творение создает восприятие творения как торжества, как непобедимого шествия всего сущего, как величия всего живого, это торжество наполняет все, в том числе – поздние произведения Гоголя. Личное чтение им чужих и своих произведений было наполнено таким величием, что приводило его слушателей в состояние восторга, в состояние избытка, наполненности жизнью, а не удовольствием от чего-то предметного.
5. Внимание к стихии жизни заставляет нас не предполагать по преимуществу развитие наличного, не выбирать в нём нечто для себя значимое, то есть вообще не иметь каких бы то ни было предпочтений в происходящем: жизнь выбирает сама, что в этом станет для русского живым и значимым. Мы говорим как Платон Каратаев Толстого, речь которого течёт самим говорением, даже без памяти сказанного; у Гоголя русские именно таким образом «заговариваются» или даже завираются: Хлестаков, Ноздрёв, дама, приятная во всех отношениях, и др.; вообще для стихии русской речи не характерно повторение, воспроизведение, одинаковое описание.
6. В единстве всего живого сущее воспринимается как одно, любимое, родное, сердечное; русский не может не любить всего и вся, не может не воспринимать всё чистосердечно, просто и радушно. Гоголь оставил нам образы Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича как образы истинно русских людей, относящихся ко всему по привычке, невольно, даром, или, как говорит Толстой, по «привычке от вечности»; характерно дословное совпадение в определении существа любви русского человека и у Гоголя, и у Толстого – «привычка», означающее естественное, само собой живущее, не намеренное, ничем и никем не понуждаемое простодушие.
7. Отвращение внимания от единства всего в направлении отдельности каждого и слишком сильная устойчивость этой предметной фиксации неминуемо превращает русского в «человека в футляре» (А. П. Чехов), заставляет его воспринимать принятые «ограничения пространства, времени и причинности» (Л. Н. Толстой), то есть отдельность собственного существования, как окончательные, неотменяемые ограничения; это совершенно невыносимое, тягостное, тревожное, скорбное состояние, в котором наша «сокровенная порода» окостеневает, мертвеет.
8. В единстве всего живого любое место превращается в «миргород», в «мирный уголок», в «незаколдованное место», в котором ни одно желание не выходит за его пределы, потому что в нём всего довольно; в «мирном уголке» всего в изобилии, хватает всем, кто сколько бы ни взял; таково имение Товстогубов.
9. В единстве культурного континуума все воспринимается как одно, поэтому нет фундаментального основания для института собственности; у русского нет ничего своего предметно-отдельного. Холстомер Л. Н. Толстого удивляется – за всех нас – тому, что человек может не только называть, но и действительно воспринимать что-то своим, своей собственностью.
10. Таковое миросозерцание защищает даже самое малое в своей земле, поэтому, как простодушен русский в мире, так же простодушен он и в войне; он не воюет с кем-то и не защищаетсвоё, потому что у него ничего нет, а, действительно, воюет только тогда, когда кто-то или что-то посягает именно на единство всего: своя же жизнь, а уж тем более своя собственность нас не интересует; Тарас Бульба воевал за отчизну, веру и товарищей, а не за себя, свою семью или собственность.
11. Постоянное внимание, направленное на стихию становления, волит саму жизнь, волит происходящее как живое и принимает происходящее как дело своей воли: русский волит всё, не воля ничего, он волит саму жизнь, а жизнь сама выбирает то, что она наполнит собой; он ничего не выбирает, а только внемлет тому, что выбирается самой жизнью, поэтому решения Н. В. Гоголя – не его личные, а самой жизни, они «выпеваются сами собой, как выпеваются русские песни». Он наполнился живым языком, всем тем, что отложилось в языке за тысячелетия русской истории и что ожило теперь в его судьбе; то, что наполняет сама жизнь, не может нести в себе никакой «страстности» в смысле «неспокойных порождений злого духа», как говорит Гоголь, а только «верховное торжество духовной трезвости»; даже смех жизни – это веселие, это сама жизнь, а вот смех человека может быть уже делом злорадства, но это другое.
12. Особенности русской культуры порождают и особую технологию её восприятия и переживания, которую почти все наши писатели – Николай Гоголь, Лев Толстой, Александр Блок и др., определяли очень сходным образом: полусон, дрёма, забытьё, живой сон; Гоголь выделил в «полусне» в качестве главной матрицы восприятия – «соображение всего». А именно: при удерживании во внимании всего содержания существующего, необходимо равное отношение к каждому его элементу, духовная трезвость и спокойное состояние, в результате чего сами собой выделятся те элементы и в том их сочетании, которые покажут всё «живым фактом». Гоголь разгадывал эту науку с молодости, замечая особенности своего восприятия, в котором русское узнавание себя другим было особенно живо.
13. Направленность внимания на стихию жизни заставляет русского человека переживать себя всем сущим и, следовательно, узнавать себя в другом; для русского мир гармонизируется и наполняет его жизнью, радостью и веселием только тогда, когда он воспринимает, узнаёт кого-то как живого, тогда он жив сам.
Этого достаточно для того, чтобы создать основу для восприятия наследия Н. В. Гоголя как целостного феномена русской культуры.
Живой опыт
Ранние годы Гоголя развернулись в насыщенном жизнью семейном пространстве. Детство и отрочество он провёл в Васильевке: с бабушками и дедушками, родителями, братом и сёстрами, дворовыми людьми, крестьянами, животными, садами, лесами, рекой, небом, ночью, землёй, песнями, сказками, поговорками, пословицами, шутками, плясками, ярмарками и т.д., и т.д., то есть именно с полнотой жизни в «мирном уголке», в «нарочито невеликом месте». Покидая милые сердцу места, сначала уезжая на учёбу в Полтаву, потом в Нежин, он всей душой стремился вернуться обратно, в стихию этой буколической, тихой, незаметной сельской жизни, которая однако внутри себя, в себе, в кругу была так полна веселья, радости, любви и простодушия, что желания юноши не простирались во вне, ему было достаточно этой жизни, он был полон ей.
Именно это насыщенное чувствами настроение и послужило основой «Вечеров на хуторе близ Диканьки»; человек не может в достаточной мере знать себя, пока наполнен чем-то, для узнавания себя и, соответственно, для того, чтобы иметь не то что талант, а даже возможность рассказать об этом, он должен получить уже какой-то другой, отличный от пережитого опыт. Отлучаясь из дома и возвращаясь обратно, молодой Гоголь приобретает этот опыт, пока, наконец, совсем не переезжает в Петербург, после чего уже может действительно в полном объёме не только воспринять и оценить, но и рассказать о пережитом.
Отечественное литературоведение полагает, что Н. В. писал «Вечера на хуторе близ Диканьки», основываясь на фольклоре, воображении и прочем, тогда как русский писатель, конечно, технически используя все эти возможности, пишет из своего личного опыта и только этот опыт даёт чувствующему человеку переживание торжества и величия жизни, увлечения стихией всеобщего действа – свадьбы или ярмарки, упоение майской ночью или восхищение приднепровой степью. Это может родиться единственно в матричном культурном переживании, которое одно только может заставить душу воспринимать или переживать нечто как торжественное или упоительное; испытав такое упоение, рассказчик уже потом, после этого, может использовать песни, сказания или народные сюжеты.
«Миргород» же мог быть написан Гоголем только после того, как он уже достаточное время прожил этой столичной, новой для себя жизнью, после того, как он служил, преподавал, писал и публиковал. То есть «Миргород» появился как результат сравнения нового и старого жизненных опытов, что я особенно хорошо вижу в «Старосветских помещиках»; принципиально важно здесь то, что не только на земле русской постепенно исчезают «мирные уголки», но и в самом Гоголе начинают утихать жизненные силы «Вечеров», он прекрасно это чувствует, понимает и не может не сожалеть об этом.
Попав в столичную, городскую, просвещённую среду, примерив на себя известность и даже славу в обществе, особенно после «Ревизора», Н. В. с некоторым ужасом обнаруживает себя – точно таким же, как и все его окружение, то есть человеком, бегущим от жизни, от всего живого, как только сталкивается с ним, о чём он пишет матушке в письме. Гоголь ощущает, что в нём закрывается и ослабевает источник радостного, торжественного, само собой бьющего жизненного веселия; он обнаруживает и себя, и других творящими зло, творящими не по умыслу, а невольно, в увлечении «неспокойными порождениями злого духа». Смех самой жизни человек превращает в злорадство, побуждение к добру – в меркантильность, заботу о себе в эгоизм и мир меняет свои цвета.
Таково основание всего замысла «Мертвых душ» – рассказать о личном опыте омертвения, который испытывает каждый русский, если не развивает в себе заложенные нашей исконной культурой и, следовательно, живущие в нас светлые, «сокровенные начала русской породы».
Таким образом, можно выделить несколько этапов жизни и, соответственно, творчества Н. В. Гоголя:
– «Вечера на хуторе близ Диканьки» – простая, сельская, простодушная жизнь;
– «Миргород» – воспоминание о старом русском свете, описание русского «мирного угла», его обитателей и защитников и сожаление о том, что эта жизнь необратимо меняется;
– «Ревизор» и городские повести – личный опыт городской жизни, веселие и радость которой постепенно полностью перекрываются меркантильностью и страхом смерти;
– «Мертвые души» – горестная оценка омертвения собственной души, угасания сокровенных основ русской жизни, но и ясная надежда, но и действительное «осветление» даже самых, казалось бы, окаменевших, застывших в своём развитии душ;
– «Прощальная повесть» – намеренное, осознанно выбранное предстояние смерти, но не как завершение, а как апофеоз, предельная высота жизненного пути.
Здесь необходимо учесть следующее принципиальное обстоятельство.
(Продолжение следует)
______________________________
Все выпуски книги в "Топосе"
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (1)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (2)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (3)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (4)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (5)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (6)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (7)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (8)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (9)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (10)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (11)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (12)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (13)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (14)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (15)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (16)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (17)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (1)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (19)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (20)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (21)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (22)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (23)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (24)
- Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии) (25)
Последние публикации:
Совершенное мышление 412. Теорема актуальности 51 –
(22/08/2023)
Русская философия. Совершенное мышление 407. Димемы 9 –
(27/06/2023)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
старики правы
старики правы: что зря лаять на каждого прохожего? а вот когда гормоны перестанут играть и ты станешь одним из них, тебе на методологию будет наплевать
Талант расеи...сам себя не похвалишь, кто похвалит...
Бедный МГУ :)
Я не стал открывать имени критикуемого, поскольку меня интересовала методология.
А старики сказали две важные вещи
1. Автор ни черта не читал.
2. Не трать ты, Аналитик, времени и сил на подобные вещи, которые сейчас сплошь и рядом.
И не тратьте! Если бы сплошь
И не тратьте! Если бы сплошь и рядом было такое, не прибегал бы сюда горе-Аналитик и не пытался оскорбить и унизить автора ругательствами за неимением аргументов, и не сколачивал свору для травли. Но он будет прибегать и пристально читать, бояться и читать, читать и наливаться параноидальной злобой.
Видимо, действительно Яфаров сильно выделяется из общего ряда - надо будет внимательно почитать ранние его произведения на Топосе.
Две с половиной калеки, не
Две с половиной калеки, не зная кто, что и о чём речь пытались быть организованными в свору... И не поддержали ведь Анала в ЖЖ - делает им честь. Знакомый почерк организации травли.
Кучей грязных поношений компенсируется собственная неспособность даже к подобию анализа.
Если заглянуть на страницу автора, то можно увидеть, что у Яфарова базовое философское образование МГУ, а поносит и огульно охаивает далеко не банальные труды всё то же ничто, а в данном случае ещё и анонимное, что традиционно преследует любой талант в России.
Разбор полетов.
Небольшой разбор полетов по поводу методологического обоснования Малеком Яфаровым своего " принципиально нового типа методологии, полагающим литературу не общественно-историческим, а целостным культурным феноменом"...который позволяет схватить Яфарову феномен "истинно русского или русскости", расположен в философском сообществе ЖЖ , "Перепалка по поводу и без..."
Не убеждает. Слишком грязно и
Не убеждает. Слишком грязно и прозрачно по мотивации, чтобы это хоть как-то воспринималось.
Грязь? Вся грязь идет с вашей стороны.
По-моему, все началось с моего конкретного разбора полетов.
До сих пор на мой конкретный разбор с вашей стороны идет одна грязь :)
Любой человек с базовым философским образованием говорит, что все претензии Яфарова на новое слово в методологии подкреплены банальным набором слов и терминов, даже не словотворчеством и не словоблудием,..ведь, даже в таких компонентах Малек умудряется быть не интересным как литературный трепач, ну или трепач от литературы :)
Г-н Аналитик прогрохотал
Г-н Аналитик прогрохотал здесь порядком оскорбительных слов, но поведал не об авторе опубликованного уважаемым журналом текста и самом труде, а исключительно о себе самом. Во всём, чем он сам повинен, обвинил автора. Иным бездарным людям свойственно видеть не человека, а своё жалкое отражение в нём, и пытаться опустить до своего уровня и ниже. Помимо страха Аналитика перед русским культурологическим дискурсом, который неминуемо отодвигает оторванный от реальности марксистский, он испытывает личную зависть к писателю и философу, радость от прочтения текстов которого не могла не сказаться на нём, ненавидящем русское, обратно норме - огорчением. Именно сильное впечатление от талантливого анализа и выплеснуло из г-на Аналитика ушаты оскорблений. Показательно - кто чем способен поделиться в журнале с публикой - кто смелостью самостоятельного мышления и радостью своей принадлежности к Гоголю и русской культуре, как Малек Яфаров, и кто - кнутом и ушатом помоев, как Г-н Аналитик. Таков итог участия Аналитика диалоге (?), столь красноречиво свидетельствующем о том трагическом, что действительно и давно происходит в русской культуре.
Участие в диалоге.
Мое участие в диалоге простое.
Я сказал, что Малек бездарь и привел конкретный анализ, а вы здесь накидали кучу слов о каком-то культурологическом дискурсе :) опасливо обходя конкретный анализ :)
клиническому аналитику
не хотелось трогать самую болезненную для аналитика тему, то есть эту самую его аналитическую способность, но поскольку у него с чувством юмора совсем плохо, придётся показать (не ему, конечно, так как в этом вопросе он человек твёрдых убеждений) любопытствующим, что такое его анализ:
на термин континуум культуры (и подобные - горизонт или пространство культуры) -
"что за континуум? континуум в математике и бухгалтерии" - не правда ли, дельный анализ.
на термин русскость и вообще представление об особенности русской культуры в ее отличии от запада и востока -
"что за русскость такая!? что-то вроде пьяных понтов?" - то есть те, кто считает себя именно русскими - пьяные понтёры! конкретно, ничего не скажешь.
на определение творение - трансцендентная сила,
наш знаток западной философии даёт следующий анализ - "трансцендентальная? это понос, что ли? как творить неконтролируемо?"
отослал бы его к господу богу, чтобы ему наконец объяснили, чем трансцендентность отличается от трансцедентальности, но боюсь это не под силу даже ему.
Это ладно, слышал я и не такое, но вот представление о востоке у нашего гения анализа удивительно трогательное:
на термин бессубъектность он взрывается целым фонтаном недоумения -
"это как? кто созерцает то? пустое место созерцает? предметом для кого, для какого субъекта, если на востоке субъекта нет? кто там тогда так по восточному созерцает и определяет предмет?"
такой аналитик за свою субъектность голову оторвёт.
но особенно мне позабавило представление нашего клинициста о термине созерцание -
"восточный человек ничего не делает? не творит? только ковыряет в носу по законам вселенной?
так что, друзья йоги, хватит ковырять в носу и записывайтесь на ретриты к господину аналитику-томску, глядишь, он вас, наконец, научит делом заниматься, будете помогать ему, а то он уже устал писать клинические анализы.
Муха на Льва или лев под мухой?
"В этой работе я предлагаю первые опыты исследования русской литературы, которые основываются на принципиально новом типе методологии, полагающим литературу не общественно-историческим, а целостным культурным феноменом."
"Друг мой, что может воспринять муха, когда садится на льва? Кусочки, обрывки, частички, намеки. Ничего целого, просто в силу своей собственной малости."
Как и что можно противопоставлять в "общественно-историческом"- кроме, разных слов, конечно, - "целостному культурному"? Какой же, страшно подумать, ум сюда надо приложить, чтобы увидеть здесь различие, творящее - ни много, ни мало - новый тип методологии! Хорошо еще, что только тип, а не саму ее. Хотя, кто знает, сие, ведь, заявлено нашим автором только как "первые опыты". То ли еще будет?!
Но более всего, трепещет незадачливый наш читатель выяснить, перед тем, как нырнуть в результаты экспериментов нашего автора, - кто наш автор и кто ему русская литература. Кто тут, в этих первых опытах, лев, а кто муха.
Зае и Коте
Может, вам уже пора семью образовать или хотя бы фанклуб Малека? Уж больно сладко и слитно поёте. Ономатодокс, конечно, хорошо знает, что такое общество, не сомневаюсь, разбирается и в культуре, только вот совершенно не отличает одно от другого. Аналитик же так быстро наполняется желчью, что скоро ее пускать придется. Эта сладкая парочка права: что остается таким незадачливым читателям, как только трепетать?
Впрочем, "лев под мухой" - хорошо.
Итог!
Идти улицы мести или мешки ворочать?
Здесь, на первом месте, -
каждому
Ты прав, мой друг, он в каждом из нас, и в тебе тоже. Так что ты на самом деле разговариваешь сам с собой (правда, и этого еще толком не умеешь). И что же ты кричишь сам себе? - "Понт, гонор, словоблудие, огрести-подгрести, дать на лапу, самолюбие и самолюбование (ты ставишь смайлики после тех своих фраз, которыми особенно восхищаешься), мелкий, злобный, базарный народец, такие понимают только кнут! (надеюсь, ты не порешь себя по вечерам)" и т.д. в том же духе. Если тебя от его присутствия в тебе свербит так сильно, то представляешь каково ему, когда в нем все?! и ты в том числе. Он молчал 50 лет, а ты сможешь ли хотя бы год? Кстати, фонтан твоего благородного негодования забил ровно в тот момент, когда в ру.философия появился анонс об этой книге, так что ты просто защищаешь место, которое считаешь своим, - эту самую ру.фи. Умным это не назовешь, но личным можно. Таков итог.
Ничего личного.
Дело случая, ничего личного.
Ну, надуется еще одна лягушка, делов то.
Вы как-то усиленно перевели разговор с конкретного анализа на "тезаурус или континуум" эпитетов, летающих тут вокруг вас. :)
Конкретно, анализ любого отрывка из вашего опуса показывает, что вы, по меньшей мере - бездарь, ну а уж ваши стратегии в деле заползания на книжный рынок - ваши заботы и радости.
Не нужно было высовывать свои заячьи ушки в сообществе, не попались бы мне на глаз :)
Конкретнее, пожалуйста. Где
Конкретнее, пожалуйста. Где обнаружены "набор философских канцеляризмов; скушные категориальные штампы; банальное следование "если, то...?"
Смешно, но именно "аналитика" сводится к ничего не значащим штампам поношения. Как культурологическая норма может заплесневеть - поясните. Типовая канцелярщина всё охаивающих марксистов-мультикульти.
Знаете, можно взять любой
Знаете, можно взять любой отрывок, где автор вещает (именно, - вещает, не говорит с читателем, а вещает ему!) методологически и все там увидеть.
Например, навскидку:"Факторы, формирующие континуум русской культуры (что за континуум? континуум в математике и бухгалтерии) как один из трёх модусов (далее автор "опускает" запад на всю ивановскую по сравнению с востоком и русскостью!!! что за русскость такая особая!? что-то вроде пьяных понтов!, но пользуется западной метафизикой) современной индоевропейской цивилизации, будут раскрыты здесь ровно настолько, чтобы в предварительном, но, тем не менее, достаточно определённом (дурное кокетливое следование изображающее из себя логику размышления, но, именно, изображающую размышление) виде можно было изучить наследие Н. В. Гоголя как целостный культурный феномен (философский канцеляризм) и раскрыть его как истинно русское. (истинно!)
ценителю востока
Друг мой, что может воспринять муха, когда садится на льва? Кусочки, обрывки, частички, намеки. Ничего целого, просто в силу своей собственной малости. Поэтому остается только лезть в штаны за паспортом, смотреть прописку, национальность, пол, сравнивать свои данные с другими и на этом основании пытаться что-то делать. Но интересно не это, а то, зачем? Что пытается защитить эта муха? Деление на запад и восток? "Стиль" Лосева и Гусейнова? Белинского, Манна и Золотусского? Советскую критику? Может, светлый образ Гоголя? Расскажи об этом, вот это может быть интересно.
Аналитик устал писать
Ах Моська, знать она сильна...
"ломовая лошадь на тему бытописания" - это высокий стиль лабуды в духе Карлика Маркса. Сквозь аналитический грохот просматривается главное, что движет оппонентом Яфарова. Им движет ненависть к русской культуре, которую марксизм уничтожал целое столетие. В своём страхе марксист даже не замечает того существенного момента, что о национальностях философ и не пишет, а только о культурах. Культуроогии для марксиста нет - есть только он сам со своим национальным пунктиком и животным страхом, и это диагноз, который и подогревает его в поношении философа.
Пустое дело исправлять кривое
Пустое дело исправлять кривое дерево в хилом лесу, месте обитания кукушек.
Соловей и кукушка
В лесах, во мраке ночи праздной
Весны певец разнообразный
Урчит и свищет, и гремит;
Но бестолковая кукушка,
Самолюбивая болтушка,
Одно куку свое твердит,
И эхо вслед за нею то же.
Накуковали нам тоску!
Хоть убежать. Избавь нас, боже,
От элегических куку!
Саша Пушкин.
Только посмотрите на него:
Только посмотрите на него: марксист заволновался о новых поколениях. А чего не волновался, когда в СССР половина подростков страны сидела по колониям? Сейчас она же, плод маркситсткой идеологии, наплодила сирот. Почему? Потому чтоцарившая в СССР марксистская идеология как раз и есть дьявольская, разрушающее любое знание человека о себе и его культуре. Именно этого боится марксизм - прямого знания, без идеологических шор.
Конкретизируйте, что реально плохого для новых поколений в анализе Гоголя Малеком Яфаровым, Г. АНАЛИТИК?
Порицаю низкий стиль в дискуссии, впрочем, свойственный большевицким критиканам. Здесь и умаление имени, и критика с опорой на Дьявола, и всякая другая пестрядь-рухлядь... - как это по-марксистски!
Дискуссия набирает обороты...
Н-да, уж.
Обереги меня, Господи, от таких друзей, от своих врагов я как-нибудь сам уберегусь...подумал Малек :) ...или я, - за него :)
шарикову
Друг мой, дискуссия - это разговор, в котором люди делятся друг с другом своим личным опытом; это трудно. А вот шариковы не разговаривают, а только выясняют отношения: плюются, кусаются, визжат, брызжут слюной и т.д., полагая, что в пространстве мысли есть собственность, должности, конкуренция и превосходство. Так что попробуй сначала научиться разговаривать, а вот потом уже можно будет пробовать и думать, что пока тебе еще не под силу.
Попса должна сидеть... на кухне...
Букварь: Маша варит кашу?!
Ленин как-то на программные писания лидера рабочей оппозиции Шляпникова сказал: "Прочитав этот тезис, я уже другие не стал читать, потому что это значило бы терять время".
То, что достойно Ленина, то, что оправдывается силой его интеллекта, не достойно многочисленных бумагомарателей, в число коих входит как автор представленного текста "Прощальная повесть Гоголя (Опыт биографософии), так и автор представленного комментария, а посему я не последую по пути Ленина, скажу только одно: я подхожу к методологическому введению Яфарова как к изложению неких аксиом, из которых он по неким правилам вывода оформит свой текст, реализующий его некую гипотезу, который я и прочитаю.
Надеюсь, на плодотворность этой гипотезы для всех нас.
На талантливый текст интепретации.
Надеюсь на плодотворность, которая не исчерпает себя рядом утверждений, что "нам предложат принципиально новый тип методологии" в "мире, где литература уже не общественно-исторический феномен, а целостный культурный феномен, поскольку Малек Яфаров откроет нам глаза на сегодняшний мир, не как на фрагментарный мир; на мир, не поделенный на классы, группы, сообщества, конституирующие себя в борьбе между собой за власть?; а, откроет нам глаза на мир "приоритета взаимодействия равноправных индивидуумов в едином культурном пространстве".
На тот мир, где опыт МЯ и, соответственно, наш опыт " должен быть свободен и будет свободен от любой идеологической платформы; более того, где одной из специальных задач исследования Малека Яфарова станет раскрытие ограниченного характера отечественного литературоведения, которое сегодня стремится скрыть то, что ещё совсем недавно, в советское время, оно считало своим главным методологическим преимуществом, своей «научной» основой, – партийность", в лице адептов партийности, имена которых Малек упомянет ненароком в последующем движении своего беспартийного исследования.
В тот мир, в котором Малек отринет партийную матричную инсталляцию восприятия, которая в значительной мере сужала видимый человеком горизонт литературы, существенно ограничивала полноту его содержания и придавала ему заранее заданный характер, в результате чего читатель до всякого чтения уже как бы знал, что именно он будет читать и как ему следует воспринимать текст, который он собирался прочесть.
Благодаря чему человек в литературе узнавал себя, прежде всего социально-ангажированным типом и только через призму лояльности доминирующей партии – русским человеком".
Дай Бог, чтобы методологическая каша в голове Малека не замутила его Божий Дар интерпретации, если он ему, конечно, же был отпущен Богом...или Дьяволом.
А, Гоголь, что ж,.. Гоголь Николай Васильевич, кто ж его спрашивает?
«Николай Васильевич меняет профессию»,.. исправно выплачивает свой культурный потлач алчущему интерпретаций поколению, раскрашивающему его посмертную маску кремом от загара, расставляющему его заледеневшие ноги-руки в модном танце принципиально новых интерпретаций:
«Таким образом, вводит нас в свой танец на пару с "Николай Васильевичем" танцмейстер Малек, можно выделить несколько этапов жизни и, соответственно, творчества Н. В. Гоголя:
– «Вечера на хуторе близ Диканьки» – простая, сельская, простодушная жизнь;
– «Миргород» – воспоминание о старом русском свете, описание русского «мирного угла», его обитателей и защитников и сожаление о том, что эта жизнь необратимо меняется;
– «Ревизор» и городские повести – личный опыт городской жизни, веселие и радость которой постепенно полностью перекрываются меркантильностью и страхом смерти;
– «Мертвые души» – горестная оценка омертвения собственной души, угасания сокровенных основ русской жизни, но и ясная надежда, но и действительное «осветление» даже самых, казалось бы, окаменевших, застывших в своём развитии душ;
– «Прощальная повесть» – намеренное, осознанно выбранное предстояние смерти, но не как завершение, а как апофеоз, предельная высота жизненного пути».
о правилах поведения на Топосе
Редакция не допускает оскорбительных выпадов в адрес авторов и пользователей. По этой причине сообщение пн, 01/30/2012 - 23:24 отмодерировано.
Проснулся!
Проснулся!