Архитектор и нищета (Или Петербург должен быть разрушен?)
У Рильке есть стихотворение «Кружева». Оно об одном аспекте
противоречивых отношений человеческой природы и судьбы, и культуры.
Глядя с восхищением на старинные кружева, кто из нас жалеет
о прекрасных глазах кружевницы, ослепших в работе, и кому
придет в голову мысль пожертвовать замечательной, но все же
только вещью, чтобы вернуть эти глаза?! Вот в коротком и
приблизительном пересказе суть упомянутого философского
стихотворения. Критики обратили внимание на скрытый
антигуманистический пафос мысли Рильке, на его почти ницшеанство.
Правда,
произошло это позднее, когда так называемая человеческая
природа обрела права, и была возведена в ранг еще одной религии,
истинной религии Запада, который, привыкнув рационализировать
все и вся, не остановился, конечно, и перед человеческой
природой. Исподволь, медленно, но верно, все эти кружева были
запрещены к воспроизведению. Если говорить об искусстве.
Все, что требует непосильного и бескорыстного труда и всей
жизни осталось только в музеях, и библиотеках. Еще остались
старая Прага, несколько кварталов в Риме и во Флоренции,
Венеция, и Петербург. Петербург, впрочем, доживает последние дни, и
об этом, собственно, мой небольшой текст.
Давайте представим себе такую историю. Некий директор Эрмитажа (не
Пиотровский, конечно, а вообще, воображаемый, абстрактный
директор) проявил самостоятельность и сметку, изрядно поправив
при этом материальное положение и самого музея, и свое
собственное.
Нет, картины он продавать не стал, ибо это беспредел, но разрешил в
виде исключения и за изрядную плату «пририсовывать» на
разных полотнах к имеющимся изображениям рекламу солидных фирм,
портреты звезд поп-культуры, и просто неизвестных, но
состоятельных господ, причем в иных случаях вместо портета можно
было оставить на холсте Хальса, или Гирландайо и отпечатки
пальцев, только плати. Общественность побурчала-побурчала и как
бы утерлась. Потому как, все вышепредположенное ведь это не
просто так дурь была (и это можно предположить), а ради
людей, из гуманных соображений. Против же гуманных соображений
трудно что-нибудь возразить, ведь они аппелируют к интересам
большинства, а не к расшатанным нервам искусствоведов и
маниакальных ценителей малых голандцев.
Но продолжим. Вдохновленный успехом, фантастический директор
Эрмитажа решил вдруг, что картина Рембрандта «Возвращение блудного
сына», конечно, хороша, но, как и все полотна старых
мастеров нуждается порою в реставрации. Далее в нашей истории
происходит следующее. Воображаемый директор Эрмитажа предлагает
интерпретировать процесс реставрации расширительно. Мол, все
вокруг меняется, жизнь не стоит на месте, и нельзя, и
невозможно, да и не нужно воспринимать даже и абсолютно гениальную
живопись, как нечто раз и навсегда данное, и неизменное.
Поскольку такой подход противоречит самому духу жизни,
антигуманен. Музей не кладбище, в конце концов. То есть, в нашей
истории этот сумасшедший директор Эрмитажа распоряжается в
процессе реставрации упомянутой картины Рембранда пририсовать,
ну, не в центре, а где-нибудь чуть сбоку узнаваемую фигуру
здравствующего главы какого-нибудь могущественного
отечественного холдинга. Богатый, но патриотически и прогрессивно
настроенный меценат и депутат с лицом, выражающим весь набор
глубоких и высоких чувств, а также и значение обладателя этого
лица для России, взирает на коленопреклоненного блудного
сына, чьи лохмотья явно и многозначительно контрастируют с
неброским, добротным костюмом того, кто всяческому блуду
предпочитает служение на благо народа, своего холдинга, и
государства, что, впрочем, одно и то же.
Тут уж неуравновешенная часть антигуманной общественности
взбеленилась не на шутку. Типа «в греческом зале, в греческом зале»!
Но вспомнив про давно искалеченных малых голландцев и
пририсованные к натюрмортам Снейдерса суши, как-то быстро притихла,
и успокоилась. Мол, гори все оно огнем, как купол
Измайловского собора!
Вот такая история. Ясно, что с Эрмитажем так быть не может. Эрмитаж
не директору принадлежит, и даже не совсем одной только
России, да и вообще, как только могла мне (то есть, автору
данного текста) придти в голову такая идиотская фантазия!
Согласен, с Эрмитажем не может. А с Петербургом может, и
собственно, именно такая история и происходит теперь с Петербургом.
Уже значительная часть города неизгладимо изуродована в угоду,
разумеется, самым гуманным соображениям, а в ближайшей
перспективе планируется здесь и тотальная победа гуманизма, то
есть, уничтожение Петербурга в том виде, в каком он пока еще
живет в сознании многих, не только как общечеловеческий миф,
но и как общечеловеческая ценность.
Что ж, возможно, так и надо. Но, если и надо разрушить Петербург, то
так ли это надо делать, как делается именно сейчас? Правильный ли выбран
путь уничтожения города, и нельзя ли уничтожить его как-нибудь
еще более гуманно, с учетом мнения широчайших масс и
беднейших слоев ревнителей и любителей русской истории и
национальной памяти? Не в этом ли также состоят гуманизм, демократия,
и национальная идея? Вот почему, признаюсь, во всей
недавней, и широко обсуждавшейся пресс-конференции
глубокоуважаемого нашего президента в некую задумчивость ввел меня только
один-единственный ответ на один-единственный вопрос. Ну, да,
по поводу башни, Петербурга, и региональных властей.
Малюсенькое, ничтожнейшее несогласие (подобное несогласию чеховского
неученого соседа насчет шарообразности Земли) возникло у
меня с Владимиром Владимировичем Путиным, когда он высказался
в том духе, что решать судьбу Петербурга – это дело
региональных властей. Не думаю, что Владимир Владимирович имел в
виду как бы подаренную нам с любовью, и уважаемую всем нашим
многомиллионным мегаполисом Валентину Ивановну, чей гуманизм,
впрочем, иногда не имеет порою совершенно никаких границ.
Пироги должен печь пирожник, а сапоги тачать сапожник. За
архитектуру в Питере отвечает, разумеется, главный архитектор
города, а не губернатор. Его я и понимаю под региональными
властями в данном случае. Да так и всегда было. Не Николай
Первый, а архитектор Росси распоряжался, где и какую строить
башню, арку, или даже Главный штаб. Вот потому-то и возникло у
меня малюсенькое и ничтожное несогласие с Владимром
Владимировичем Путиным насчет Петербурга и региональных властей.
Архитектура, как и вообще-то искусство, дело тонкое, и в споре здесь
истина не рождается. Но дело в том, что архитектор Росси
умер в нищете. Если бы знать, что и нынешний главный
архитектор города Питера умрет в нищете, тогда все вопросы были бы
сняты. Странный амбар на Нарвской площади напротив
триумфальной арки, так странный амбар! Петух на шпалерной, так петух!
Бесформенные нагромождения типа «чего изволите» на
набережных, так извольте! Башня, так башня!
Однако, есть сомнения у меня по поводу архитектора и нищеты. И есть
сомнения по поводу гораздо более общего, и важного вопроса.
Судя по равнодушию населения России к судьбе Петра творенья,
может быть я чего-то не понимаю? Может быть, так и надо? Не
знаю зачем, но надо! И когда я пойму, зачем – тогда я пойму
и загадку времени. Перестану быть лузером, и прекращу
тупить и лопушить на каждом шагу. Перестану беспокоиться, и начну
жить. Вот мне прислал тут недавно на блог один добрый
человек из Америки, поэт и писатель, между прочим, ободряющее
сообщение, в котором в числе прочего уверил меня: БАШНЯ ДОЛЖНА
БЫТЬ ПОСТРОЕНА! Они там уже все поняли, и давно, как и здесь
многие.
А я все еще нет.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы