Поэзия

Коромысло и топор

 

Концы с концами разведя,

В день пасмурный, недорогой,

Бреду покуда нет дождя,

Одной ногой, другой ногой.

 

Земля здесь твердая такая,

Чтоб не забыть, кто мой хирург,

Я непрестанно повторяю,

Прекрасен город Петербург.

 

Кормящая дождем отвисла

У неба грудь, какой простор,

А в нем тумана коромысло,

И брата Дунькина топор.

 

 

 

In wella veritas

 

Рвет ветер ветви тополей и лип,
Простые существа, они привыкли к боли,
Никто, их восхваляя, не охрип,
Пятерки редко ставили им в школе.

Рвет ветер ветви лип и тополей,
Что ж, ветер не топор, да ну его, пусть свищет
Про пух несносный, ужас марсовых полей,
Про цену прав и правд, и щедрость нищих.

Как будто замысел безумный не погиб,
Как будто не было великого отлива,
Рвет ветер паруса и тополей, и лип,
И чайки смех доносится глумливый.

  

 

Ледяная мечта

 

Без возмущения, без ненависти даже,
Туда, где подлость в золото одета,
Я в храм войду, не ради эпатажа,
Без ненависти, со смиреньем светлым.

С последним, ими не отъятым правом,
К служителям неправды и обмана,
В плаще, пропитанном сжигающим составом
Без цвета, запаха, и едкого тумана.

И щелкну зажигалкой, не чадящий
Огонь вокруг меня сомкнет объятия,
С любовью к жизни, к людям, настоящий,
То буду я гореть, без крика и проклятий.

 

 

 

Грустный старик

 

Воспоминания, детские сказки,
Я сам в них не верю, сладкая жуть,
Золушки, феи, ласки и глазки,
Меду цистерна, а дегтю ничуть.

И снова принцесса, и золото снова,
Ведь я не ребенок, я грустный старик,
А помнится Бог знает что, только слово
Волшебное стерто из памяти книг.

 

 

 

Прочитанные мысли

 

Печально мне смотреть со стороны
На то, во что я превратился,
Еще печальней думать, кем родился,
Какие праздники мне были суждены.

И все невыносимые потери
На косяке всегда закрытой двери
Одной чертой отсечь. Куда ж расти.
И повторять: За что? Зачем? Прости…

 

 

 

Мы вскормлены березовою кашей

 

Наш остров был Березовым когда-то,

Потом его назвали Городским,

И первые строители солдаты

Царю избу срубили у реки.

 

Потом и храм поставили посаду,

Торговые ряды и балаган,

Кабак и место лобное – все рядом,

И Петр был наш первый хулиган.

 

Когда в семьсот двенадцатое лето

Набил он морду шведскому баклану,

Здесь увидали первого поэта,

Какого-то немного африкана.

 

У речки Черной он слонялся бедный

С прозрачною улыбкой на устах,

Все повторял, мы ломим, гнутся шведы,

Ура, мы ломим, гнутся шведы нах.

 

 

 

Любимец опоздавших на спектакль

 

Был автор добр, и написал не мало,

Сюжетных поворотов не жалел,

Актер сошел с ума, и постарел,

И сделал жест похабный мраку зала,

Но в третьем акте ни тоски, ни боли,

Герой, и он же старый театрал,

Смесь удивленья, и презренья к пьесе,

Так вот в каком спектакле я играл,

В какой смешной и незавидной роли...

И пыль, никем не тронутая, кресел.

 

 

 

Философия как блядки

 

Люблю, когда среди метафор
В метафизическом бреду
Прямая речь рукой Фальстафа
Облапит истину саму.

 

 

 

Они прогуливаются здесь

 

И хочется идти опять

По улицам болтаться,

Мол, это я, едрена мать,

Тут вышел прогуляться.

 

И это тело напоказ,

Хоть кое-чем прикрыто,

И театр губ, и шоу глаз,

И сердце, что разбито.

 

Идет непризнанный поэт,

Пьян без Asti Spumante,

На каждый вызов есть ответ:

Мертвец идет, отстаньте.

 

 

Сталкер - Сканер

 

По слишком невозможным вариантам

Событий, казней, козней и утех

Страшился, но скользил, невольный  грех

Приписывая мыслям-эмигрантам.

 

И весь вдруг очутился за границей,

В стране для никого, для одного,

Был спятить рад, и счастлив удавиться,

Но требовали выдачи его.

 

 

 

                        ***

И всё курю, избранник никотина,

Не я один, пусть этот яд не в моде,

Позавчера недолго видел сына,

Курили, говорили о погоде.

 

Красив слегка, заматерел не слишком

Для двадцати пяти, но не видать

В мужчине некурящего мальчишку

Со стороны, что про себя сказать?

 

Вот дочка, та не курит, подтверждая

Теорию папаши имманентну,

Мальчишки беззащитней, но не знаю,

Что легче, со щитом ли, с пачкой Кента.

 

 

 

                         ***

Читателю немного надо
Для жизни, если жить – мечта,
Вот книга с описанием сада
На берегу возле моста,
Открою на любой странице,
Листаю дальше том старинный,
Старушки, мамы, дети, птицы,
Но словно никого, пустынно.

 

 

 

Элюар

 

У Литейного солнце в отчаянном танце
Безнадежно бьется на крючке рыбака,
У дворцового нежный дождя муар,
Гала ушла к своему испанцу.

Номер в гостинице Англетер,
Настроение с потолка,
Телефон, не хотите ли девочек, сэр,
То есть, простите, месье Элюар?

 

 

 

Даждь-дождь

 

Двадцать третье июня, вечер, Питер, холодный дождь,

Эх, люблю я люблю новгородские эти осадки,

Снег и мокрый и вечный до слез посылает нам Даждь,

Чтобы мы наигрались намаялись в наши недетские прятки.

 

 

Защита свидетеля

 

У меня был свидетель, когда бы он заговорил,

Все обвиненья с меня были сняты бы, были бы сняты,

Но жалея беднягу, его я сегодня убил,

А, быть может, вчера, никогда, лучше быть виноватым.

 

 

Гончие псы

 

Преследователь завтрашнего дня
Не торопился, помня о Зеноне,
Но, человек, похожий на меня,
Не ты его, так он тебя догонит.

 

 

Математик

 

В соперничаньи с неизвестным,

Со смертью, с мнимой переменной,

Остаться можно джентльменом,

Но маловероятно честным.

 

Соблазн перемены знака

Однажды он не обойдет,

Задача решена, однако,

Лишь с точностью наоборот.

 

 

 

                               ***

Не обижайте Васильевский остров,
Старый похабник, алкаш, извращенец,
В драных колготках Венеции немец,
Алиас смерти и сердца апостроф,
Не обижайте Васильевский остров.