Литературная критика

/Александр Дугин «Философия войны», М.: Яуза, Эксмо, 2004/

Если вы склонны видеть скрытые стороны и грани вещей, чувствовать
глобальную политическую подоплеку всех окружающих процессов,
если вы живо интересуетесь неявными для несведущих, но
энергетически и исторически сверхмасштабными векторами гигантских
силовых платформ (идеологий, цивилизаций, принципов, воинств
и т.д.), то эта книга для вас.

Если вы в силу своей специальности или ввиду глубокой
любознательности интересуетесь интрапсихическими матрицами и
психологическими мотивами шизоидного мировосприятия и всех связанных с
этим стратегий, практик и проблем, если вас в данном срезе
интересует общесоциальная клиническая картина, то эта книга и
для вас.

Фигуру А.Дугина нет необходимости представлять, как нет
необходимости знакомить мало-мальски грамотного и не погрязшего в
генезисе бытового комфорта русского человека с понятиями
евразийства, традиционализма, почвенничества и геополитики. Книга
Дугина «Философия войны», однако, сочетает в себе черты
учебника, суггестивного сборника мантр и очередного свода
теоретических разработок автора. Книга явно предназначена «для
широкой читательской аудитории», ибо по сути не говорит ничего
нового тем, кто уже хотя бы в новом тясячелетии позволял себе
увлечься конспирологическими построениями и евразийскими
геополитическими концепциями. По существу «Философия войны»
являет собой сборник текстов Дугина, оформленных в более-менее
цельном и эксплицитном порядке; и все же по некоторой
стилистической разношерстности, по различной энергетике глав, в
общем-то небольшой книги, оказывается видно, что это – прежде
всего сведенные вместе тексты.

Несколько слов о порядке и содержании «Философии войны». Вначале
автор рассматривает неуклонный общественный интерес к
геополитике как науке. Вводит непосвященных и небезразличных в курс
дела. Анализируя цивилизации, автор берет в расчет четыре
метода, пригодных (употреблявшихся человечеством) для такого
анализа: экономический подход марксизма, собственно
геополитику, этническо-расовый подход и модели религиозного плана. Эти
подходы рассматриваются в их структурном виде, подробно и
достаточно аналитическим языком. Дугин несколько
злоупотребляет в вводных частях термином «телеологический», зато в
следующих главах это выражение незаметно исчезает совсем, и ему
на смену приходит термин «однополярность». В течение всего
беглого анализа антропных взглядов на цивилизации автором
умело, ригористично и настойчиво вводятся основные формулы
геополитического противостояния: Капитал aka Море(Запад) aka
англосаксы aka западнохристианские конфессии VS Труд aka
Суша(Восток) aka русские(евразийцы) aka Православие. В конечном
итоге (но лишь на данный отчетный исторический период), в
первой трети книги Дугин признает сокрушение Востока и победу
Запада. Дальнейшее – подробное рассмотрение образовавшейся
геополитической асимметрии. Однополярный мир как тезис Запада,
многополярность как альтернатива прежнему противостоянию
“холодной войны” с евразийской стороны. Россия исторически и
политически, а также в “пассионарно-духовном” отношении
позиционируется автором в качестве основного ядра альтернативы
атлантистской тенденции. Это само собой.

Глава третья посвящена увлечению Дугина немецким юристом Карлом
Шмиттом, классиком современного права. Пиетет Дугина перед
страдающими логическим абстракционизмом (модным среди мыслителей
до середины ХХ века) формулировками Шмитта кажется излишним.
Дугин предлагает шмиттовские тезисы о политической воле
народа, праве исключительных обстоятельств и др. в качестве
“пяти уроков для России”. И если построения Шмитта в контексте
времени создания его трудов еще выглядят крепко и емко, то
аргументация Дугина в третьей главе кажется самой
несбалансированной и спорной. Но рассмотрение предпоследней книги
Шмитта “Теория партизана” позволяет Дугину набрать необходимый
разгон и заряд для вдохновенных полетов разящего разума в
следующей главе, называющейся “Стихии, ракеты и партизаны”.
Здесь, в небольшой главе, развернуты метафизические концепты
типологии цивилизаций по основным стихиям. Таким образом
разнородные энергетические главы книги Дугина выливаются в
основное русло темы: глава 5, “Война – наша мать”. По поэтичности с
этими текстами в книге мало что сравнится.

Следом идет экскурс в кастовую структуру известного всем
традиционного общества. Выделены особо и особо рассмотрены кшатрии.
Т.о. автор переходит к болезненным темам российской армии (в
конце книги опубликована беседа за круглым столом на эту тему
в редакции “Красной звезды”). Ригористичность и акцентуация
дугинских мыслей не ослабевают нисколько: “Быть евразийцем,
традиционалистом – то же самое, что быть кшатрием, воином,
военным. Быть воином – то же самое, что быть социалистом,
яростным противником капитала и торгового строя”. Вслед за этим
идет обрисовка портрета и методов врага, изобличение
либерализма как тоталитарной жесткой идеологии с протестантской и
категорически антиправославной духовной доктриной за спиной.
Автор переходит к конкретным заявлениям по поводу того, что
США и политически ангажированный американский
диспенсациализм – наши прямые враги (и обратное: мы – главная обитель зла
для них до конца времен). Мессианство Америки с
иллюстрирующим его иракским конфликтом, геополитические и иные аспекты
современного терроризма, методы разделения и властвования в
арсенале США, евразийская система безопасности и ее
становление – темы, завершающие “Философию войны”.

Лично для меня фигура Дугина представляется совершенно двойственной,
почти в прямом соответствии с его неустанным шизодискурсом.
С одной стороны, меня с самого начала книги не устроил
заранее оговоренный автором градус используемого обобщения;
обобщение транслируется как единственная возможная для
геополитики платформа (и с этим трудно не согласиться), но это еще не
означает точного отображения реальной сложности по ту
сторону сознания автора. “Воззрения Гумилева не претендуют на
последнее обобщение…По этой причине придется оставить Гумилева
в стороне”, и не его одного. Также за большинством дугинских
спекуляций мне видится откровенная ксенофобия, а кое в
каких местах – замаскированный избирательной патетикой образ
реакционера. Ожидать от него вместо устойчивого
противопоставления суши и моря, допустим, взаимодействия просто берегового
и континентального типов культуры или, например,
рассмотрения типологии цивилизаций не в географическом коде, а в
структуре климатических планетарных поясов – дело бесполезное.
Стиль “вещания” не избежал в версии Дугина значительных
перегибов – местоимение “я”, кажется, используется в книге лишь
один раз, в фразе “я нисколько не сомневаюсь…” на стр. 200. Все
мыслимые альтернативы Дугин предполагает использовать для
общего дела, но без рассмотрения их отдельной ценности, в чем
можно заметить некоторые признаки маниакальности. Не знаю,
насколько я могу ошибаться, но Дугин кажется мне персоной, в
своих трудах исподволь демонстрирующей садистический тип, а
порою и какое-то особенное людоедство. Но это уже – прорывы
сквозь текст к автору.

С другой стороны, Дугин видится необходимой исторической личностью,
проявляющей совершенно фиксированную позицию. Он способен на
глобальную рефлексию, в которой видны и подлинный
патриотизм, и желание действенного восстановления русской культуры из
забитого и дезориентированного состояния. Не вдаваясь в
детали его метода, можно сказать, что его метафизические цели и
идеалы способны украсить “цветущую сложность” нашего
общества. Дугин не мелок и способен на демонстрацию того, как
современная русская мысль, не впадая в духоту мизерного
национализма, избавляется от меланхолии. Он предлагает не только
врага, но и возможных друзей, пусть для этого и приходится
показывать свою приватную анатомию мозгового полушарного
раскола.

Но более всего меня впечатляет то, что Дугин в сложившейся вокруг
него “жанровой” пустоте выполняет функцию человека-оркестра.
По моему мнению он прекрасно справился бы с ролью певца
евразийского духа, Бояна-вдохновителя российских воинов, одним
словом, поэта (“русский Катулл” из “Философии войны” – его
партия). Но он вынужден сидеть на всех стульях сразу и быть
агитатором, популяризатором, писателем, лидером партии,
директором экспертного центра и конспирологической Пифией – всеми
одновременно. По крайней мере именно так это видится в его
бурных публицистических работах.

“Америка, как терминатор, действует по собственной автономной
программе, она пришла к нам из будущего, и в этом ее страшная
тайна.”